i 1cdedbafc07995a6 - Admin

   -- Значит, ушли... -- полушепотом говорит он. -- Слава богу!

   -- Бога благодари за ту жопу, в которой мы оказались, -- возражаю ему. -- Слава папе, что не стал вошкаться, а свалил отсюда, как только запахло жареным.

   -- Пацаны! -- зовет нас с кухни Ваня. -- Идите скорее! Хорошие новости еще не кончились.

   Точно на крыльях, влетаем с братом в кухню. У холодильника стоит Ваня. В одной руке магнит в форме земляники с наполовину отломанным зеленым лепестком, во второй -- записка.

   13:35

   Перечитываю записку в пятый раз. Пять простых предложений. Пять самых пронзительных предложений в моей жизни:

   "Максимка и Женечка, это папа и мама. Не надо было приходить. Мы ушли с солдатами гражданской обороны. Встретимся на ближайшем пункте эвакуации. Без вас дальше не пойдем".

   Почерк матери, слова отца, за исключением первой фразы.

   На глаза брата наворачиваются слезы. У меня тоже ком в горле. Ваня улыбается от уха до уха, хлопает нас обоих по плечам:

   -- Я же говорил! Они вырвались!

   13:55

   Эйфория от столь прекрасной новости пробуждает в нас адский аппетит. Не выдержав, открываем пакеты и проглатываем по нескольку булочек, запивая колой. В последний раз еда казалась мне такой вкусной, когда три года назад врачи сообщили, что опухоль в моей щитовидной железе излечима, и я буду жить. Непередаваемое ощущение, которое я никому не пожелаю испытать.

   -- Пять минут до обеда, -- напоминает Ваня, пережевывая четвертый по счету круассан.

   Да, я знаю. И, тем не менее, не хочу звонить Михасю. На сей раз я желаю оттянуть момент счастья, насладиться им вдоволь, прежде чем услышу дурные новости. Конечно, Михась мог найти дома такую же записку, но тогда почему он сам не звонит? Возможно, по той же причине, что и я?..

   -- Михась, Михась. Прием! Это Макс. Ты слышишь?

   Я стараюсь гасить в голосе ликующие нотки. Если моему другу повезло меньше, последнее, что он захочет услышать -- мой радостный визг.

   Спустя десять секунд рация с жуткими помехами и треском отзывается голосом Михася:

   -- Макс, прием. Это Миша.

   Тон скорее сдержанный, чем радостный, но уж точно не убитый горем. Уже неплохо.

   -- Как у вас? -- спрашиваю. -- Нашли что-нибудь? Прием.

   -- Нет. У нас пусто. В квартире никого.... А у вас? Прием.

   -- Тоже... -- и, спустя секунду: -- Но мы нашли записку. Прием.

   Не выдержал. Неумение держать свое счастье при себе -- один из моих пороков. Если бы я знал, к чему это приведет впоследствии, откусил бы себе язык.

   Пауза, как если бы Михась переваривал услышанное.

   Потом:

   -- Поздравляю. Рад за вас. Их эвакуировали?

   Все так же сдержанно, но в голосе явно прослеживается напряжение.

   -- Да. А у тебя? Нашел что-нибудь?

   -- Нет... Записки не было... Прием.

   -- Поищите лучше. Прием.

   -- Если бы была, ее бы оставили на самом видном месте, -- вот теперь в голосе отчетливо зазвенела натянутая струна. Главное, чтобы она не лопнула. -- В любом случае, мы перевернули все вверх дном. Прием.

   -- Скажи ему, что они тоже ушли, -- как будто предчувствуя беду, суфлирует сзади Женя. -- Скажи, что ушли.

   Нажимаю на резиновую кнопку рации:

   -- Михась, они наверняка тоже эвакуировались. Прием.

   Пауза.

   -- Не уверен... Они бы догадались оставить записку... Прием...

   А вот теперь зазвучала беспомощность. Помноженная на страх беспомощность маленького мальчика, потерявшего родителей в огромной супермаркете.

   -- Михась, возвращайтесь сюда. Перекусим, подумаем, как дальше быть.

   Видимо, мы заговорили с Михасем одновременно -- когда я отжимаю резиновую кнопку рации, то застаю Мишину реплику на полуфразе:

   -- ...не найду.

   -- Что ты сказал, повтори?

   -- Я говорю, что они могли поехать на квартиру к отцу или брату. Я не уеду отсюда, пока хоть что-нибудь не найду.

   С запозданием понимаю, что последнюю минуту именно этого я и боялся.

   -- Э-э... ну, хорошо. Мы сейчас соберемся и к вам. Прием.

   -- Не надо. Оставайтесь там. Прием.

   -- Михась, машины здесь!

   -- Пешком быстрее. Арта с Витосом я к вам пришлю. Это может затянуться надолго, не хочу вас задерживать. Если к ночи не вернусь, езжайте без меня. Прием.

   -- Нет, так не годится! Прием!

   Длинная пауза, предвещающая конец беседы.

   -- Макс, я все сказал. К ночи постараюсь отзвониться. Я выключаю рацию и заканчиваю разговор.

   Рация в моей руке затихает. Потерянный мальчик исчез -- в голос моего друга вернулась упрямая решительность мужчины, и я понимаю, что в ближайшие несколько часов не услышу от него больше ни слова из этой рации.

   16:30

   Аппетит улетучивается так же быстро, как появился. Мы собираемся в зале и принимаемся ждать. Мне удается забыться сном на пару часов, но это беспокойный сон, поверхностный. Проснувшись, обнаруживаю друзей в том же состоянии. Спать сейчас, в драгоценные минуты дня, предназначенного для движения, кажется немыслимым. Бездействие гнетет не меньше, чем неизвестность. Непонятно, что хуже -- сидеть без дела, когда твои родители дожидаются тебя на первом перевалочном пункте эвакуации, или думать, что им, возможно, именно сейчас нужна твоя помощь.

   Первым не выдерживает Женя. Встает с дивана и принимается расхаживать по комнате.

   -- Сядь, не мельтеши, -- говорю ему.

   Он резко останавливается и впивается в меня горящими глазами:

   -- Это хуйня какая-то! Хуля мы тут делаем?

   -- Ты прекрасно знаешь. Ждем Михася.

   -- Михась неправ! -- взмахивает руками Женя. -- Однозначно! Чем его родители лучше наших?

   -- Согласен, -- откликается в кресла Ваня. -- Вы про меня не забыли? На Северном я своих не нашел, но у меня еще тетка с сестрами на Профсоюзной.

   -- Вот-вот, -- брат мстительно кивает. -- И когда это будет? Когда ты планируешь уходить из города? Максим, я не собираюсь тупо тратить время, когда наши предки...

   -- Я ЗНАЮ! -- вскрикиваю я так резко, что Женя затыкается на полуслове. -- Что ты хочешь от меня? Давай кинем их всех, сядем в машины и поедем?

   Женя вскипает, как забытый на плите чайник. Еще чуть-чуть, и он начнет плеваться кипятком. Что ж, рано или поздно это должно было случиться. Мы не ссорились целых два дня -- своеобразный рекорд. Мы работаем вместе, живем вместе, развлекаемся вместе и вообще проводим вместе слишком много времени. Мы знаем друг друга двадцать шесть лет, а за такой срок даже супруги успевают надоесть друг другу до смерти. Ничего удивительного, что в последние годы мы, как огниво и кресало посреди моря трута. Достаточно одного соприкосновения, чтобы искра превратилась в пожар.

   -- Звони Михасю! -- Женя переходит на крик -- вести диалог спокойно ему не дано природой. -- Скажи, пусть заканчиваться страдать хуйней и идет сюда! Там никого не осталось, понятно же! За это время можно было успеть весь "западный" по кругу обойти!

   Я вызывал Михася несколько раз, но в ответ слышал только тишину, и Женя знает это. Но я все равно нажимаю на кнопку вызова. Ничего.

   -- Они, наверное, слишком далеко. Сигнала нет.

   -- Тогда уходим! Напишем им записку, объясним маршрут. К ночи нас догонят.

   На бессознательном подтягиваю к себе карабин:

   -- Никто никуда не пойдет. Сядь и заткнись.

   -- Хуй там! -- Женя разогнался не на шутку, теперь не остановишь. -- Поуказывай мне, начальник хуев. Я сидеть больше не собираюсь!

   Он хватает с дивана дробовик, раскрывает пакет с патронами и принимается перекладывать коробки в карман плаща.

   -- Только попробуй! -- тут уж и я срываюсь на крик -- говорить спокойно с братом мне не дано природой. -- Только, сука, попробуй!

   Женя разражается презрительным смехом, от которого у меня скручивает все внутренности. Это он умеет.

   -- Уже пробую!

   Я сгребаю со столика ключи от "Хаммера" и ощупываю задний карман джинсов -- ключи от "Ниссана" на месте.

   -- Машину не получишь.

   -- Да насрать, на улице их миллион, -- откликается Женя, но через секунду дух справедливости берет над ним верх: -- Тогда я забираю все патроны!

   Он хватает пакет, и я не мешаю ему. Это лишь малая часть того, что осталось в багажнике "Хаммера".

   -- Бери, -- насмешливо отмахиваюсь. -- Хватит, чтобы протянуть до утра.

   -- Ага! А еще по дороге я прострелю вам шины. Поищите запаски.

   Я знаю, что он никогда этого не сделает, поэтому пропускаю последнюю реплику мимо ушей.

   -- Если ты выйдешь в эту дверь, -- я указываю дулом карабина на прихожую, -- считай, что ты исключен из прайда. К нам ты больше не вернешься!

   Ненависть мутит мой рассудок. Сейчас я так зол, что готов линчевать его на месте собственными руками.

   Ваня встает с кресла и пытается нас утихомирить, но куда ему. Нас сейчас только инъекцией транквилизатора успокоишь.

   Толкаю брата в плечо, едва сдерживаясь, чтобы не заехать кулаком по морде:

   -- Я тебя сейчас уебу!

   Женя отшатывается, вскидывает дробовик и прицеливается в меня. Вены на его шее вздуваются, и он шипит сквозь стиснутые зубы не хуже заправского чревовещателя: