Загадка - Серж Резвани

— Подождите! Вы хотите сказать, что книги, написанные каждым из членов семьи, образуют все вместе одну-единственную книгу?

— Если это и не одна книга, то это сложное, разоблачающее и местами безжалостное чтиво. Кроме того, рукописи, которые вы мне дали, утвердили меня в мысли, что, как я интуитивно и предполагал, это действительно литературное созвездие. Существуют черные светила, затмевающие солнце. Любой научный подход к изучению какого-то феномена должен учитывать совокупность всех феноменов. Насколько возможно, нам нужно избегать дробления на части. То же касается и литературы. Чтобы прийти к общему определению, следует исходить из разрозненных фактов. Поэтому, исследуя различные явления, можно создать множество интегральных уравнений, отличающихся друг от друга только заданными значениями интеграционных констант.

— А, понимаю, — прерывает его Поэт-Криминолог. — Затем следует удалить константы путем дифференцирования и таким образом найти единственное решение.

— Совершенно верно. Но, к сожалению, в жизни нет единственного решения или возможного глобального видения, поскольку наш ум нуждается в том, чтобы задействовать все данные и уже из них создать логичное целое, единственную систему. В этом и заключалась цель моего исследования творчества Найев. Конечно, на практике нельзя придумать единственную систему, охватывающую все современные литературные явления, и я, зная, насколько спорны мои методы исследования, пытаюсь не обращать на это внимания, чтобы избежать умственного бездействия, и надеюсь, что в моей будущей книге, опровергающей первую, соединятся все взаимодействия. То, что я уже нашел в этих рукописях, аннулирует мою первую работу, но в то же время меня возбуждают открывающиеся перспективы. В своей первой книге я выступал на стороне Юлия и зачастую незаслуженно обвинял Карла.

— Постойте, ваша книга появилась еще при жизни тех, чьи произведения и мотивы, которые неразрывно связывали их друг с другом, вы анализировали. И какой же была их реакция?

— О, почти одинаковой.

— Они прочитали вашу работу?

— Думаю, да.

— И одобрили ее?

— Нет. Все были разочарованы. Во всяком случае, я так думаю, поскольку не получил от них ни одного отзыва.

— Всеобщее молчание?

— Вот именно.

— И даже Юлий никак не отреагировал?

— Даже Юлий. Впрочем, ничего другого я и не ждал.

— Вы хотите сказать, что даже Юлий был о себе более высокого мнения?

— Да, видимо, так. Наверное, он не смог смириться с тем, как я провел параллели между ним и Карлом. Я показал не то, что лежало на поверхности, а обрисовал скрытые стороны этих двух разных и в то же время близких людей.

— Еще одна история об антагонистах?

— Еще чего! В литературе подобных историй и так полно! Это невыносимо тяжкое наследство досталось нам из девятнадцатого века. Антагонисты. Видимое и скрытое! Нет, в своей книге я не изображал Юлия антагонистом Карла. Это был бы слишком ожидаемый ход. С одной стороны — «буржуа», с другой — «художник», с одной стороны — обычная сильная личность, со средними умственными способностями, с другой — страдающий человек, раздираемый противоречиями, интеллектуал, слишком умный. Как было бы удобно присовокупить к этой раздвоенности еще и их антагонизм, показать, что именно из-за раздвоенности их отношения стали натянутыми, двусмысленными, что их раздирали противоречивые чувства. Нет, я избежал этой ловушки! По моему мнению, история двух братьев Найев — это история третьего, их брата Арно. В некотором роде они превратились в него и перестали существовать. Эту тему я развил в своей книге. Когда мертвый не может умереть, когда ему не дают умереть, когда испытывают стыд за то, что живут, то эти люди, испытывающие стыд, не вполне живы. Юлий всю жизнь был живым мертвецом, да и Карл не мог жить, не чувствуя за спиной призрака своего брата. А затем это распространилось на следующее поколение. Даже отказ от отцовства Карла Найя может служить симптомом этого несуществования. Точно так же отрицание жизни Юлием и его желание, чтобы дети не воспринимали Карла как отца, объясняется этим смертельным грузом, давившим на него всю жизнь.

— Вы действительно так думаете? И думаете ли вы так до сих пор?

— Хороший вопрос! Признаюсь: очень скоро мое исследование завершилось само по себе. Семейство Найев превратилось в материю, в какую-то вязкую глину, из которой не я лепил, что хотел, а мое исследование делало всё, что хотело. В моей книге они все оторвались от реальности.

— То есть, описав, вы их уничтожили?

— Вот именно! Я не собирался говорить вам об этом сейчас, но то, что я обнаруживаю в различных бумагах, приводит меня в замешательство. Может, моя книга спровоцировала драму на борту «Урана»? Вот что не дает мне покоя. Тексты Юлия, написанные в зеркальном отражении, безусловно, появились в результате того, что я написал в диссертации. Они раскрывают то, что Юлий никогда не решился бы изобличить. Тут есть такие невероятные признания, которые тот, кто хотел выговориться, мог сделать только с помощью зашифрованного письма. У Карла смесь изречений и идеограмм тоже указывает на то, что он перестал доверять словам. После выхода моей книги изменился и тон в дневниках Лоты. И то же самое у Розы и Курта… и даже у Франца. Просмотрев некоторые заметки… я не могу еще этого утверждать, но мне кажется, что они…

— Перестали писать, как раньше. Может, вы их разбудили?

19

— Несмотря на поздний час, я рад, что застал вас обоих, — говорит Следователь, входя в номер.

— Ну наконец вы до нас добрались, а то я уже начал волноваться. Итак, что слышно? — спрашивает Поэт-Криминолог.

— Я только что был у вас дома и попытался успокоить вашу жену: «Наше расследование продвигается быстрее, чем мы думали, но нам, вероятно, придется задержаться и поработать ночью».

— И что она ответила?

— Не беспокойтесь, она все правильно восприняла.

— Он хныкал или спал?

— Он заснул на ковре, прижав щеку к старому тапку. Итак, что у нас нового?

— Мы только что приподняли еще один край завесы, — отвечает, нервно посмеиваясь, Поэт-Криминолог. — Представляете, наш друг Литературовед неожиданно возложил на себя вину за происшедшее.

— Не преувеличивайте, — смеется Литературовед.

— Он считает, что его книга в некотором роде разбудила всех членов семейства Найев.

— Просто я обнаружил в разных рукописях некоторые признаки, указывающие на это.

— Давайте позволим разыграться своему воображению, — продолжает Поэт-Криминолог. — Итак, все прочитали книгу нашего друга и почувствовали невыносимый ужас — видеть все время перед собой свое собственное привидение, сошедшее со страниц!

— Перестаньте! — восклицает Следователь. — Вы же не хотите сказать, что для того, чтобы избавиться от маячивших призраков, сошедших со страниц книги нашего друга, они все бросились в воду.

— Это могло бы быть одной из фантастических версий.

— Давайте говорить серьезно, — предлагает Следователь. — Поднимаясь по лестнице, я задавался вопросом: «Что скрывает от нас этот литературовед?» Видите, я с вами честен.

— Да очень многое! — восклицает со смехом Литературовед. — Во-первых, мне очень трудно держать в рамках свою фантазию. Поэтому я делаю все возможное, чтобы не дать ей разыграться. Я пытаюсь трезво смотреть на вещи и говорю лишь то, что знаю, предполагаю, вспоминаю, делюсь своими сомнениями, поскольку убежден, что к некоторым словам, фактам, всплывающим в моей памяти, нужно отнестись с большой осторожностью. Но в то же время литературовед во мне находится начеку. Любой литературовед — это неврастеник. Из ничего прирожденный литературовед — а это мой случай — сочинит тысячи страниц. В общем, я опасаюсь самого себя. Представьте себе, что о повести Флобера «Простая душа», в которой всего около тридцати страниц, написана диссертация объемом в шестьсот! И в то же время как написать о стариках Найях, не упомянув этапы их взросления? К тому же после смерти Арно секрет, давивший на них тяжким грузом, породил между ними нездоровую дружбу и навеки связал их. В течение нескольких лет они бороздили всю Европу и в конце концов вернулись в маленький городок возле швейцарской границы, то есть туда, где родились. Там они решили устраивать свои жизни по отдельности, но «не спуская глаз друг с друга». Они сняли по небольшой холостяцкой квартирке, вблизи от кафе, где собирались немногочисленные местные интеллектуалы, которых притягивал этот городок, ставший знаменитым, поскольку в нем жил когда-то Вольтер. Кстати, в этом маленьком франко-швейцарском городке я редактировал свою книгу. И представьте, что случайно сняв комнату у двух сестер — двух милых, смешливых старых дев, которых полно в каждом маленьком городке Европы, — я узнаю, что они были знакомы с Найями. «Найи! Братья Найи!» Их глаза затуманивают слезы. Оказывается, у них был тихий, провинциальный роман! Одна сестра обожала Карла, другая — Юлия. Кроме этих старых дев, никто больше не помнил о Юлии. Никто не знал, что в могучей тени «великого Карла Найя» жил второй Най по имени Юлий, который тоже учился, писал и бывал в маленькой роще, о которой одна из сестер рассказывала мне с большим волнением. Каждый день, уходя на прогулку, я оставлял в ящике стола, запертом на ключ, свою рукопись. И естественно…