Чарльз Мэнсон: подлинная история жизни, рассказанная им самим - Нуэль Эммонс

Вечером я зашел за Мэри в библиотеку, и мы пошли домой вместе. По пути я сказал ей, что снова трахался с Дарлин. Мэри замерла на несколько секунд, а потом спросила у меня: «Значит ли это, что ты любишь ее больше меня и теперь между нами все кончено?» — «Нет, Мэри, любовь тут вообще ни при чем. Это значит, что я люблю тебя, но не принадлежу тебе, равно как и ты мне. Я не люблю Дарлин, она для меня просто тело, тело, которое мне нравится иметь. Мне нужно кое-что нагнать в жизни, и на самом деле я бы с удовольствием переспал вон с той девицей», — с этими словами я показал на очаровательную особу, проходившую мимо. «Да уж, Чарли, — протянула Мэри, — даже не знаю, как с этим справиться. Ты всегда собираешься так жить?» — «Честно говоря, не знаю, — ответил я, — но пока я живу именно так. Чего бы это ни стоило, я и вправду люблю тебя, и мне отвратительна сама мысль о том, что я могу тебя потерять. Наверное, из-за твоего воспитания мои слова звучат неубедительно, но если ты сможешь забыть всю ту чушь, которую тебе столько лет втирали родители, а им — их родители и так далее, то тебе будет не так уж трудно жить по новым правилам». — «Это для меня слишком, Чарли, — сказала Мэри. — Пока я не могу сказать, что собираюсь делать с этим, нам просто нужно время, а там посмотрим».

Я ожидал, что Мэри вышвырнет меня из своей квартиры или поставит перед выбором: «я или Дарлин». Когда мы с Мэри пришли домой, девочки были немного прохладны друг с другом, но очень вежливы, когда им приходилось общаться. Что касается меня, каким бы грязным ублюдком я ни показался, все равно я наслаждался каждой минутой сложившейся ситуации. Казалось, девушки соревновались в своем стремлении угодить мне. Поэтому в течение нескольких следующих дней я трахался с Мэри ночью, а с Дарлин — днем. Мы ходили куда-нибудь втроем; я гордился собой и своими девочками. Мэри справлялась очень хорошо и ни разу не попросила меня перестать спать с Дарлин. Зато Дарлин вечно пытала меня, желая услышать, что ее я люблю больше, чем Мэри, что в постели с ней лучше и все в таком духе. Желание быть моей единственной женщиной так и не исчезло у нее. Спустя пару недель, не услышав, что она значит для меня больше, чем Мэри, Дарлин заявила мне, что возвращается домой. Я дал ей денег на дорогу и проводил на автобусную станцию. Не думаю, что она и впрямь вернулась в родительский дом, но все-таки она уехала. Я ничего не слышал о ней вплоть до своего ареста и обвинительного приговора. Дарлин прислала мне письмо, в котором спрашивала, может ли она что-нибудь сделать для меня. Хотя прошло столько лет, время от времени я все еще получаю от нее письма. (Дарлин вышла замуж, родила троих детей и живет в Северной Калифорнии.)

Девочки не знали, что секс с ними приносил мне огромное моральное удовлетворение: я был в ладах с самим собой, как никогда раньше. Я убедился на собственном опыте, что секс — это нечто большее, чем твердый член в мокрой киске. От начала до конца секс происходит в голове. Благодаря этим девушкам я узнал не только о силе воздействия секса на человека. Такие разные, Дарлин и Мэри дали мне четкое представление о поколении шестидесятых. Кто-то бежал из дома, потому что там плохо жилось и травмировалась психика. Другие покидали вполне пристойные дома, но уже потому, что их не устраивали ограничения, вытекающие из родительских представлений о морали. И те, и другие искали свой путь в жизни, который позволил бы им найти способы самовыражения и получения признания среди тех, с кем они выбрали идти по жизни.

Да и я, в общем-то, тоже был из этой серии. После тюрьмы я сразу попал в Хэйт и был похож на голодного щенка или, скорее, на бродячего пса. Я искал какое-нибудь место и каких-нибудь людей, к которым мог прибиться. Но благодаря Мэри и Дарлин я сделал одно из самых полезных открытий в своей жизни. Я понял, что несчастного щенка может заметить какой-нибудь добряк и даже подкормить. Но если щенок будет стоять перед своим благодетелем на задних лапках, очень скоро он превратится в собственность этого человека и будет вынужден служить за каждый кусок мяса и ласку. «Сядь, встань, перевернись, голос» — и так каждый раз, чтобы получить еду и уютное местечко для жизни. После дрессировки между собакой и человеком устанавливаются отношения хозяина и послушного слуги. Так вот, почти всю свою жизнь я был кем-то вроде такого щенка. Я пристраивался к кому-то, просил подачек и уступал больше, чем получал за это. Тридцать два года, или, по крайней мере, с того момента, как я осознал себя, я делал все не так. Те несколько дней, море секса и внутренние изменения, когда благодаря девочкам я перестал лизать задницу другим и приобрел новый взгляд на жизнь, излечили меня от «синдрома щенка».

Пока у меня не было Мэри и Дарлин, я слонялся по Хэйту и перебивался музыкой. Но мне недоставало уверенности в себе, чтобы сделать рывок и считать себя равным остальным. Я по-прежнему чувствовал себя чьим-то незаконнорожденным ребенком с темным прошлым, не позволявшим мне почувствовать принадлежность хотя бы к кому-нибудь. После отношений с этими девушками я стал очень уверен в себе. Меня наполняла агрессивность и безрассудность, и мне казалось, что я понимаю настроение большинства подростков, наводнивших улицы.

В 1967 году моим пристанищем стали Беркли и Хэйт-Эшбери. Здесь на самом деле было чему поучиться. В этих районах можно было наблюдать все разнообразие культуры и вращаться в самых разных компаниях. Жить здесь было просто восхитительно, и, как бывший заключенный, я поверить не мог, что мне так повезло. В глазах «здоровых американцев» Беркли и Хэйт-Эшбери были сплошным притоном для загубленных душ, для меня же они были настоящим райским местом. Благодаря своим музыкальным способностям я уже не был просто бродягой, кое-кто даже считал меня артистом. Я получал немало приглашений и другие возможности, которые прошли бы мимо, не будь у меня гитары. Мое тюремное прошлое ничего не значило, а полученный в тюрьмах опыт: изворотливость, надувательство, способность находить окольные пути, отточенные за многие годы, — давали мне фору по сравнению с большинством обитателей этих мест.

Мне нравилось жить в городе, но мне ужасно не хватало зелени — я не любил городскую жизнь за этот постоянный голод. Я радовался деревьям, открытому пространству и любил само ощущение путешествия. Я мог быть у Мэри или где-ни-будь в Хэйте, как чувствовал внезапное желание куда-нибудь поехать. Я уходил на день, на неделю или больше. Я мог отправиться на север вдоль побережья до Мендосино искать горы, поросшие лесом, или уехать на юг, где меня ждали пляжи и пустыня. Порой я просто отправлялся в путь без всякой цели, лишь для того, чтобы ощутить приятное возбуждение от самой дороги, познакомиться с новыми людьми и принять внезапный вызов судьбы.

Только из тюрьмы, я не мог купить себе машину, так что поначалу ездил автостопом. Тогда мне казалось, что большинство людей, которые подвозят голосующих на дороге, сами искали каких-нибудь приключений, чего-нибудь такого, что было не похоже на их обычную жизнь. Когда водители задавали мне стандартные вопросы вроде «куда ты едешь? откуда ты? давно в дороге? чем зарабатываешь себе на жизнь?», я отвечал им в зависимости от того, каким показался мне человек, согласившийся меня подбросить. Если человек был спокойный и просто оказывал услугу, я говорил обычные вещи. Если за рулем оказывался любитель поболтать, уже не имело большого значения, что говорил я, поэтому я давал человеку возможность выговориться. Чувствуя назойливое любопытство со стороны водителя, я мог попытаться впечатлить его занятными историями, что-то сочиняя, где-то рассказывая правду. А если водитель оказывался слишком самодовольным, я старался огорошить его, признаваясь, что меня вот только выпустили из тюрьмы и я еду домой.

Нередко мой маршрут зависел от того, куда звала меня дорога. Для меня было обычным делом поехать обратно к Мэри, в ее квартиру в Беркли, а вместо этого оказаться в Сакраменто, Рино или где-нибудь еще, если так получалось. Если за рулем остановившейся по моей просьбе машины сидела женщина или хорошенькая девушка, я мог сказать, что с удовольствием поеду туда, куда направляется она. Иногда это срабатывало, иногда нет, ну и что? Я ничего не терял, ничего не получал. Для меня, как для человека, недавно вышедшего из тюрьмы, все вокруг было сплошным приключением, и я не хотел упустить ни одну из возможностей. Довольно быстро я начал понимать, что, когда даришь человеку возможность потрепаться и чуть-чуть его интригуешь, ты заставляешь обращать на себя внимание. Многие из тех, кто подвозил меня, фантазировали на ходу — просто для того, чтобы пережить новые ощущения, особенно если учесть, что рядом сидел незнакомец, с которым они больше никогда не встретятся и который не будет о них сплетничать. Я обнаружил, что доля наглости, которую кто-нибудь, пожалуй, назовет грубоватостью, подарила мне множество приятных переживаний. Я мог бы запросто упустить их, если бы не моя дерзость. Не то что бы я останавливал всех подряд, голосуя на дороге. Согласится человек подвезти тебя или нет — это не так уж сложно вычислить. Кстати сказать, я чаще обламывался, чем добивался успеха. Но как бы то ни было автостоп был для меня единственным доступным средством передвижения. Я и ездил на чужих колесах, пока один добросердечный водила не дал мне возможность приобрести собственные.