Самозванка - Диана Гамильтон

— Если вы кончили есть и нести чепуху, мы, с вашего позволения, найдем тенистое местечко, где сможем спокойно поговорить. — Он поднялся и протянул ей руку, от которой нельзя было отказаться. — Я хочу услышать все о вашей жизни, вашем прошлом, вашей семье. Все и обо всем. Как ваш будущий супруг я настаиваю на этом. Пошли.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Будущий супруг? Неужели он никогда не откажется от этой ужасной затеи? И почему он так уверен, что между ними невозможен настоящий брак, со всеми его атрибутами: любовью, уважением и рождением детей?

Он что, так преданно любил свою первую жену, что не хочет и не может никем заменить ее? Скорее всего, потому он так спокойно и решил объявить своим наследником сына умершего брата и взять мать ребенка себе в жены. Я стала неприятной, но неизбежной частью сделки…

А что, если он начинает догадываться, что я вовсе не Корди? Об этом нельзя даже думать, иначе выдам себя, со страхом оборвала она собственные мысли.

— Вот здесь. — Хавьер остановился у свободной кованой скамьи под тенью огромной пальмы, и Кэти с признательностью села, так как силы ее, подточенные тревогой, были уже на исходе. Внезапно ей страстно захотелось поговорить с Корди, рассказать ей, в какой ад превратилась ее жизнь с того момента, как этот испанец появился на пороге ее лондонской квартиры. Это ужасно, когда не с кем поделиться своими тревогами. Правда, она тут же представила себе, что ответила бы Корди: ?Да отдай ты ему парня! Джонни гораздо лучше будет с ним. Ведь еще лет двадцать пройдет, пока он станет самостоятельным?.

Кэти нахмурила брови и слегка подвинулась, стараясь не смотреть на Хавьера, который присел на край скамьи и закинул руку на спинку. Он смотрел на Кэти с легкой улыбкой, а его серые глаза были внимательны и дружелюбны. Не потому ли она так внезапно подумала о реакции Корди, что знала: Хуан — Джонни — как наследник Хавьера, конечно же, получит гораздо лучшие условия жизни здесь, в Хересе. С богатством Кампусано у него всегда будет все только самое лучшее. И его будут любить, признала она наконец. Хавьер любит его до безумия, так же к нему относится и донья Луиса, а Роза — в этом она была уверена — останется его преданной рабой до последнего вздоха. Окруженный такой заботой и преданностью, ребенок не будет страдать без меня. Он не будет и тосковать — он слишком мал, чтобы меня запомнить.

Но я буду страдать без него! Я буду тосковать. Если я откажусь от него, в моем сердце навсегда останется боль, боль будет и в руках, которым никогда больше не доведется баюкать его… значит, я просто эгоистка?

В горле у нее стояли слезы, и она постаралась сосредоточить внимание на чудесной бронзовой конной скульптуре — центральной части огромного фонтана в центре площади. Так она пыталась отогнать от себя неприятные мысли, которые пронзали ее, точно удары шпаги, вызывая острую боль.

По всей площади стояли квадратные вазоны со сладко пахнущими флоксами, львиными зевами, розами и лилиями. Звон прохладных струй фонтана почти заглушал шум транспорта, доносившийся с соседних улиц, и Хавьер лениво заметил:

— Что-то вы очень молчаливы, querida .

В первый раз за все время он назвал ее ласковым словом. Все ее лицо пошло пятнами, хотя она и пыталась уверить себя, что это ровным счетом ничего не значит. Абсолютно ничего. И ответила ему быстрой, ни к чему не обязывающей улыбкой, надеясь, что ей удалось скрыть ту боль, которую в ней вызвала мысль о собственном эгоизме.

— Какая чудесная площадь! — ломким голосом воскликнула Кэти.

— Пласа-дель-Аренал самая красивая в Хересе, — признал он, всматриваясь в ее лицо так, будто видел ее в первый раз. — Здесь еще в семнадцатом веке проходили соревнования по дрессировке лошадей и…

— Это те же самые представления, что устраиваются и в наши дни здесь, в Хересе? — прервала она его, радуясь, что разговор перешел на нейтральные темы, потому что в том состоянии, в котором она сейчас находилась, она не смогла бы дать достойные ответы на те вопросы, которые он грозил задать.

— Вы имеете в виду Королевскую андалузскую школу верховой езды? Вы слышали о ней? — спросил Хавьер, склонив голову к плечу.

И она поспешила ответить:

— Конечно. Кто же не слышал? — Чем заработала такую теплую улыбку, что сердце у нее забилось как бешеное.

— Тогда я обязательно покажу вам танцы андалузских лошадей, — мягко пообещал он. — Херес, помимо того что славится своими винами и фламенко, является еще и лошадиной столицей Испании. Ваши родители живы? У Хуана есть бабушки и дедушки, о которых я не знаю и с которыми мне надо будет познакомиться?

Эта крутая перемена темы разговора в нежелательную сторону застала ее врасплох. Кэти молча смотрела на него, чувствуя, как от напряжения деревенеет все тело. Встретив его медленный, оценивающий взгляд, она поняла, что и он в свою очередь прекрасно понял, что ей по какой-то неизвестной ему причине не хочется обсуждать эту тему.

Кэти с бешеной скоростью перебирала в уме разные варианты ответа. Как сделать так, чтобы не врать, но и всей правды не выдать? Мне еще надо как следует покопаться в своей совести и решить, имею ли я моральное право упорствовать в том, чтобы ребенок, которого я люблю как своего собственного, жил со мной, но в бедности. А сейчас главное — чтобы Хавьер не догадался о существовании Корди.

— Моя мама умерла несколько лет назад, а отец ушел от нас задолго до этого, когда мне было всего пятнадцать, — наконец раздраженно ответила Кэти. — Все, что мы знаем о нем, — это что он уехал в Южную Америку с другой женщиной. По-видимому, их связь тянулась довольно долго, а мама ничего даже не подозревала. Жены на то они и жены, не так ли? С тех пор мы ничего о нем не слышали. — И, прежде чем он начал расспрашивать о братьях и сестрах, вынуждая ее тем самым лгать, она распалилась до состояния праведного гнева, что было не так уж и трудно, когда она вспоминала об отце, и выпалила: — Моя семья, или, вернее, отсутствие таковой, не так важна. Сейчас важнее вопрос нашего брака. Это абсолютно нелепая идея, вы сами прекрасно понимаете.

Краем глаза Кэти заметила, как он весь напрягся, и решила не смотреть на него, чтобы лишний раз не терпеть всю эту испанскую спесь и злость. Она остановила взгляд на фонтане, на танцующих, радужных струях воды, и твердо продолжила:

— Вы сказали, что вопрос о разводе не может даже и стоять. Но что будет, если кто-нибудь из нас полюбит?

Это признание было весьма неприятным, комок встал у нее в горле. И голос у нее слегка охрип, когда она попыталась объяснить:

— Меня не привлекает жизнь изнеженной монахини… Я могу захотеть ребенка… — Она осеклась, надеясь только, что не слишком выдала себя, и поспешила поправиться: — Еще детей. У меня материнская натура. — Это была правда. Глубина чувств, которые она испытывала к ребенку своей сестры, удивляла ее саму. — Кроме того, сейчас вы уверены, что никакая другая женщина не сможет занять в вашем сердце место первой жены. Но вы можете влюбиться в кого-нибудь и захотеть своих собственных детей. В конце концов, это не так уж и невероятно. В каком положении мы оба окажемся в таком случае?