Одержимые. Женщины, ведьмы и демоны в царской России - Кристин Воробец

Они верили, что самоконтроль и следование православной традиции – сотворение крестного знамения, ношение креста, прославление имени Бога – могут защитить их от сил дьявола, хотя человеческие слабости иногда и позволяют демонам по крайней мере временно побеждать в борьбе за человеческие души.

В полном соответствии с православным учением крестьяне рассматривали православный крест не только как символ веры, но и как оберег от бесов. Согласно руководству для священников, сотворение крестного знамения защищает человека от злых духов[220]. И наоборот, человек, который не крестится, подвергается бесовскому влиянию. «Повесть о Савве Грудцыне» – светская сказка XVII века, популярная в сборниках XVIII–XIX веков – повествует о контракте главного героя с дьяволом и предупреждает: «Если бы положил тогда он на себя крестное знамение, все бы те мечты дьявольские как тень исчезли!»[221] Не удивительно, что русские крестьяне крестились, начиная любое дело. Сотворение крестного знамения в местах, ассоциировавшихся с бесами или нечистыми духами, включая леса, перекрестки, мельницы и бани, а также в присутствии бесноватых тоже служило в их понимании защитой от демонов.

Если пренебрежение крестным знамением увеличивало уязвимость человека перед бесами, то же делало и отсутствие нательного креста, который крестьяне носили на шее. Тот, кто намеренно снимал крест, считался практически отрекшимся от Бога, а тот, кто терял свой крест случайно, как бы лишался божественной защиты и становился легкой добычей бесов или даже внезапной смерти[222]. Как еще можно объяснить то, что 4 июля 1881 года 40-летний плотник Гаврило Васильев решил, что совершил тяжкий грех, потеряв крестильный крест при умывании в грязном месте? Несколько часов он молился, не сводя глаз с этого места. Считая, что все это время бесы пытались проникнуть в его незащищенное тело, он не мог ни спать, ни есть, ни что-либо делать[223]. Точно так же в конце XIX века крестьяне Вязниковского уезда Владимирской губернии рассказали этнографам, что избегают купаться без креста на шее из страха перед нечистыми водными духами и демонами[224]. Ясно, что подобная халатность не всегда приводила к одержимости, но, если беда приключалась, у крестьян уже было готово объяснение.

Учитывая то, как часто люди в деревнях тонули по неосторожности, а также упорные напоминания православной церкви о лечебных и защитных свойствах святой воды, русские и украинские крестьяне опасались природных водоемов[225]. Они считали, что реки, ручьи и озера населены русалками, душами утопленников, а также некрещеных и мертворожденных младенцев, которые, как считалось, стремились отомстить, нападая на смертных. Полчища водяных демонов заполонили эти воды и зачарованные колодцы. Только вода, очищенная во время обрядов Богоявления в память о крещении Христа в реке Иордан, была свободна от нечистых духов и опасностей, которые воплощали эти духи. Такие верования дополняли то, как щедро пользовалась святой водой Православная церковь, и сверхъестественные свойства, которые она этой воде приписывала. Как видно из опубликованных текстов, популярное в Смоленской губернии заклинание против одержимости, например, основывалось на вере в целебную силу иорданских вод[226]. Сообщения церкви о чудесных исцелениях, связанных со святыми колодцами и ручьями, удостоенных благодати тех или иных святых, еще больше подчеркивают разницу между святой и обыкновенной «грязной» водой[227]. Следуя православному учению, крестьяне предпринимали меры против нечистых духов, прикасаясь к обычной воде. Крестное знамение и молитва перед тем, как умыться или набрать колодезную воду, давали им чувство защищенности.

Связь между водой и демонами проясняется в популярном поучительном рассказе конца XIX века. Записанный этнографом Д. Н. Ушаковым, он подчеркивает, как опасно не соблюдать соответствующие меры для нейтрализации злых духов в колодцах. Даже монахи, посвятившие себя созерцательной жизни, не были застрахованы от человеческих слабостей и дьявольских уловок. Повествование начинается с того, что некий монах должен принести воды из колодца в монастырь. Незадачливый монах забывает помолиться или перекреститься перед тем, как набрать воду, и скрывающиеся в колодце нечистые духи начинают чинить свои козни. Первая неудача происходит, когда он, возвращаясь в монастырь, проливает воду из ведра. Не имея иного выбора, кроме как вернуться к колодцу, монах снова забывает помолиться и берет ведро. Второе несчастье (хотя в тот момент персонаж этого не понимает) ожидает святого человека, когда он снова направляется в монастырь: он видит плачущего ребенка на том месте, где он пролил воду, и, исполненный христианского милосердия, ведет мальчика в монастырь, где того растят, дают образование, тот принимает постриг и становится знатоком Священного Писания. В итоге найденыш оказывается демоном, который терпеливо ждал несколько лет возможности сеять хаос в монастыре, искажая Евангелие. Раскрыв истинную сущность притворщика до того, как демон успел нанести значительный урон, монахи успешно изгоняют его из своей обители[228].

Если уж монах, посвятивший свою жизнь служению Богу, мог несколько раз подряд забыть помолиться, набирая воду из колодца, что говорить о простых смертных? Одержимая демоном украинка Агафия из Городищенской слободы (область Войска Донского), должно быть, думала именно так в 1850‐х годах, когда вселившийся в нее бес встретил пришедшего к ней священника обещанием заставить Агафию страдать за то, что она не перекрестилась, когда пила из колодца[229]. Несомненно, Агафия, ища причину своей болезни, ухватилась за правдоподобную ситуацию, которая могла (а могла и не) произойти.

Хотя русские крестьяне и полагали, что все люди уязвимы перед нападением демонов, женщин они считали более восприимчивыми к одержимости. Беспомощность женщин они объясняли естественными сексуальными побуждениями демонов, которые неизменно считались мужчинами. Представления об облике бесов крестьяне черпали из изображений на иконах и религиозных лубках. Соответственно, крестьяне описывали бесов с рогами, крыльями, хвостами и когтями, но обязательно с человеческими лицами и туловищами. И какую бы форму ни принимали бесы, их хвосты, по мнению крестьян Олонецкой губернии, всегда оставались видимыми. В то время как одержимые и мучимые демонами люди на иконах и гравюрах чаще всего были мужчинами, эпизодические изображения распутниц и блудниц, истязаемых змеями, подчеркивают наготу и увесистые груди этих женщин[230]. На ксилографии XVIII века мы встречаем сюжет, демонстрирующий женскую сексуальность: гравюра изображает женщину с распущенными, как у блудницы, волосами. Кроме того, эта женщина сидит на кровати, у ее ног мужчина, справа от нее художник изобразил дьявола и змееподобного демона, а на заднем плане – Адама и Еву[231]. Связь, которую усматривали крестьяне между одержимостью бесами и женскими половыми органами, надо понимать следующим образом. Как объяснял наблюдателю один крестьянин, если ведьма закладывала порчу под порог, порча действовала на мужчину с меньшей вероятностью, чем на