Зарождение добровольческой армии - Сергей Волков

Проходя по Синему мосту, мы издали видели и слышали, как отбивались залпами юнкера Инженерного училища на Городской телефонной станции. Это было последнее сопротивление совершившемуся перевороту. Забегав по дороге успокоить родителей, только к 22 часам добрались мы до училища и еле держались на ногах от усталости, не обращая внимания на суматоху и волнение, царившие кругом, завалились спать. Около 23 часов меня разбудили и передали приказание начальника училища: «Всем юнкерам расходиться по домам во избежание излишних эксцессов, впредь до вызова». Остались только те, кому некуда было ехать. Перед уходом мы с полубатарейным штабс–капитаном Радзиевским вынули стреляющие приспособления из замков орудий.

Два дня отдыхал дома, а 1 ноября ко мне пришли однокашники юнкера Янишевский и Бахмурин [82] и сообщили, что К. А. У. находится под домашним арестом и, вероятно, на днях будет расформировано. Мы решили вернуться в училище и разделить участь последних юнкеров и офицеров. Действительно, в вестибюле и у дверей стоял караул большевиков и не выпускал никого из училища без «мандата» от красного комиссара, какого‑то прапорщика. Однако юнкера, свободно входя через парадные двери, уходили вечером через забор, окружавший сад училища, карабкаясь на него по деревьям.

Училище доживало последние дни. Юнкера несли все внутренние наряды и уборку лошадей. Производилась сменная езда. Солдаты ничего не делали, митинговали и формировали батарею для посылки в Москву, где еще дрались. Наконец перед фронтом училища генералом Бутыркиным был прочитан декрет Совнаркома о расформировании училища. Причем юнкера, достигшие призывного возраста, должны были направляться в части, а остальные по домам. Генерал Бутыркин со слезами благодарил нас и говорил, что мы с честью держались до конца. Бесконечно грустно и тяжело было на душе.

В училище юнкер Янишевский сообщил мне, что идет запись юнкеров и офицеров для отправки в Новочеркасск, где генерал Алексеев будет вместе с атаманом Калединым формировать добровольческие части или вливать добровольцев в казачьи полки, и что формирование явится кадром для восстановления армии.

Запись и выдачу денег производил юнкер Мино [83]. Мы немедленно же записались, получив деньги и удостоверения, что мы казаки Донской области, окончившие агитаторские курсы. Удостоверения были на бланках Союза казачьих войск. Последние дни в училище проходили в сборах и приготовлениях к отъезду, записалось около

150 юнкеров. С увлечением рвались красные плакаты на лампасы, и вечером 10 ноября наша партия, 20 юнкеров, выехала с Николаевского вокзала, имея льготные билеты до Новочеркасска и словесное приказание явиться на Барочную улицу, номер 54.

Как мы ехали на Дон [84]

10 ноября 1917 года наша семья в последний раз собралась вместе. Две недели уже прошло, как большевики захватили власть в городе, но по инерции жизнь шла по старому пути.

После позднего обеда в кругу близких я должен был ехать на Николаевский вокзал, откуда группа юнкеров константиновцев–ар–тиллеристов отправлялась на Дон в надежде найти там организованное сопротивление красным.

Старший брат находился на фронте, и я чувствовал, что пришел и мой черед исполнить свой долг перед родиной. Большой нравственной поддержкой для меня были слова отца: «На твоем месте я поступил бы так же». Бесконечно жаль было плачущую мать, и сердце сжималось при мысли, что семья остается «на произвол врага». Наконец, простившись с родными, я поехал на вокзал вместе с провожавшими меня сестрами.

Свежевыпавший пушистый снег и сумерки скрывали грязь и запущенность города, и хотя пустынный и плохо освещенный, он в последний раз был для меня все тем же любимым, родным и прекрасным Санкт–Петербургом. На вокзале уже ждали нас приехавшие раньше две подруги сестер. Моих друзей–юнкеров также провожали сестры, и присутствие таких провожатых мало соответствовало нашей маскировке «под революционных казаков». Несмотря на большую толпу отъезжавших солдат, мы благополучно заняли места в вагоне 3–го класса скорого поезда Петроград — Ростов, и набитый до отказа поезд тронулся по расписанию.

Мои друзья заняли верхние места и улеглись спать. Я же расположился внизу, присматриваясь к соседям. Большинство из них казались безобидными, и разговор шел о том, что «теперь войне конец и все вернутся по домам».

К несчастью, среди солдат оказался субъект лет сорока, имевший вид рабочего. Одетый в черное пальто, с испитым озлобленным лицом, он вытащил кипу прокламаций и, предложив солдатам послушать, начал, запинаясь на чужеземных словах, читать трескучую пропаганду о необходимости углублять революцию. Изредка он злобно поглядывал на меня и, очевидно заметив иронию на моем лице, обратился ко мне со следующим:

— Товарищ, здесь плохое освещение, мне трудно читать, а у вас глаза молодые — вот вы и почитайте нам про всю правду, здесь написанную.

Еле сдерживаясь от смеха, я ответил:

— Да я, товарищ, неграмотный,

Агитатор, казалось, хотел убить меня своим взглядом, но ничего не ответил. Я же притворился спящим. Через несколько времени один из солдат, посматривая на наши лампасы, сказал, что много казаков нынче едет. Рабочий злобно возразил:

— Много юнкарей и прочей гидры к Каледину пробирается. Вот приедем в Москву, там разберут — кому куда.

Когда все заснули, я вызвал друзей на площадку и сообщил им о сказанном. Мы решили в Москве перейти в другой вагон.

Утром наш поезд медленно проходил через Москву и остановился на Южном вокзале. Здесь произошло что‑то неописуемое. Огромная толпа солдат, поджидавшая поезд, бросилась штурмовать окна и двери.

Прикладами ружей били стекла закрытых окон и лезли внутрь, подсаживая друг друга. Часть прибывших лезли через окна из вагонов на перрон. Конечно, никакой проверки в этой свалке быть не могло. Мой «разоблачитель» исчез, и состав ехавших с нами солдат переменился.

Ехать в вагоне с выбитыми окнами было неуютно, и в Харькове, где многие покинули поезд, мы вышли на платформу. К нашей радости, мы увидели двух наших юнкеров в очереди за кипятком. Они пригласили нас к себе. Оказалось, что за взятку кондуктору они втроем ехали в отдельном купе 1–го класса, запертом на ключ. На дверях и в окне была вывеска: «Делегация революционного фронтового комитета». Находившийся в купе юнкер открыл нам окно, и мы, забравшись внутрь, отлично выспавшись, доехали до Таганрога. Здесь «товарищи», ехавшие в коридоре и на площадках, покинули вагон, и проводник открыл наше купе.

Чудесная теплая осенняя погода позволила нам из открытых окон наблюдать спокойную жизнь на станциях Донской области. На платформах бабы продавали всякую снедь. И отсутствие толпы солдат напоминало дореволюционные времена.