Мерзкая плоть - Ивлин Во

— Мне очень жаль, мистер Айзекс, но я не для того сюда приехал, чтобы купить ваш фильм. Мне нужно повидать полковника Блаунта.

— Никогда бы не поверил, что такой человек, как вы, и вдруг откажется от своего счастья. Ладно, даю вам еще один шанс, но уж после этого, имейте в виду, ставлю точку. Уступаю все за триста пятьдесят. Не хотите — не надо. Это мое последнее слово. Разумеется, вы не обязаны покупать, — добавил мистер Айзекс надменно, — но уверяю вас, что, если не купите, будете жалеть всю жизнь.

— Вы уж меня извините, — сказал Адам. — Предложение ваше в высшей степени великодушно, но дело в том, что я вообще не хочу покупать фильмы.

— В таком случае, — сказал мистер Айзекс, — я возвращаюсь к своей работе.

„Британская компания Вундерфильм“ трудилась до самого вечера. Адам смотрел и терпеливо ждал. Он видел, как инструкторы по фехтованию в длинных черных сюртуках и белых платках вокруг шей храбро делали выпады и парировали удары, пока один из них не упал; тогда съемку прекратили, и его место занял ведущий актер (который из-за скудости гардероба вынужден был на время дуэли дать дублеру свой костюм). Уайтфилд занял место (и надел парик) победителя и бросился к карете. Из боскета появилась Эффи Латуш, упорно не выпускавшая из рук плетку. Сняли крупным планом сначала Эффи, потом Весли, потом Эффи и Весли вместе. Потом появились полковник Блаунт и другой статист, одетые крестьянами, и унесли раненого проповедника в дом. Все это заняло немало времени, потому что действие то и дело прерывалось из-за разных мелких неполадок, а один раз, когда вся сцена прошла безупречно, оказалось, что оператор забыл перезарядить пленку („Просто не понимаю, мистер Айзекс, как я мог допустить такую оплошность“). Наконец лошадей выпрягли из кареты, на них сели гренадеры и карьером ускакали прочь по подъездной аллее, что и было запечатлено операторами.

— Отряд армия Камберленда-Мясника [14], — объяснил мистер Айзекс. — Всегда полезно бывает создать атмосферу. Повышает познавательную ценность. К тому же за лошадей мы платим поденно, так почему не выжать из них все, что можно. Не понадобятся для „Весли“ — приспособим еще куда-нибудь, сто фунтов лошадей на скаку всегда пригодятся.

Когда все было закончено, Адам поговорил-таки с полковником Блаунтом, но толку от этого разговора не получилось.

— К сожалению, я могу вам уделить лишь очень немного времени, — сказал полковник. — Я, видите ли, сам сейчас пишу сценарий. Сколько я понимаю, вы из „Эксцесса“ и хотите писать про наш фильм? Фильм замечательный, вы как считаете? Я-то, впрочем, имею к нему мало отношения. Я сдал им дом и сыграл несколько мелких ролей, в толпе. Правда, платить за это мне не придется.

— Ну, еще бы.

— Дорогой мой, все остальные платят. А я немного скостил с аренды за дом, но платить не плачу. Я уж, можно сказать, почти профессионал. Понимаете, мистер Айзекс — председатель Национальной Академии Кинематографического Искусства. У него небольшая контора на Эджуэр-роуд, всего одна комната, там он интервьюирует кандидатов. Если он усматривает в них какие-то задатки — а он очень требователен, — то берет человека в ученики. Мистер Айзекс считает, что лучший вид обучения — это практика, так что он сразу ставит какой-нибудь фильм и профессионалам платит из тех денег, что получает с учеников. Очень простая и разумная система. В „Джоне Весли“ всех играют ученики, кроме самого Весли, Уайтфилда, епископа, ну и, конечно, мисс Латуш — она жена того человека, который сидит в конторе на Эджуэр-роуд, когда мистер Айзеке в отъезде. Даже операторы пока только учатся. Все получается так интересно… У мистера Айзекса это третий фильм. Первый не удался, потому что мистер Айзекс доверил одному из учеников проявить пленку. Убытки тот, разумеется, возместил — это входит в контракт, который они все подписывают, — но картина погибла, и для мистера Айзекса это было ужасно, он говорит, что готов был совсем махнуть рукой на кино. Однако потом пришло еще много учеников, и они сделали другой фильм, очень удачный. По словам мистера Айзекса, он произвел настоящий переворот в искусстве кино, но его подвергли бойкоту — из профессиональной зависти. Ни один кинематограф не хотел его показывать. Теперь, впрочем, это улажено. Мистер Айзекс проник в верхи, и теперь-то „Вундерфильм“ наверняка займет ведущее место в нашей стране. Более того, он предложил мне половинную долю в компании, за пять тысяч фунтов. Это в высшей степени великодушно, но он говорит, что ему нужен в правлении человек, который был бы способен оценить актерскую игру как профессионал. Очень странно, но мой банкир решительно возражает против такого помещения капитала. Даже чинит мне всяческие препятствия. Но мистеру Айзексу, вероятно, не хотелось бы, чтобы вы писали об этом в вашей газете.

— Я-то хотел с вами поговорить относительно вашей дочери, Нины.

— О, она в фильме не участвует. Я вообще далеко не уверен, что у нее есть талант. Удивительно, как такие вещи иногда передаются через поколение. Мой отец, например, был очень плохим актером, хотя всегда играл главную роль, когда мы на Рождестве ставили любительские спектакли. Честное слово, иногда он выглядел просто нелепо. Помню, однажды он изображал пародию на Генри Ирвинга в „Колоколах“ [15]…

— Боюсь, вы меня не помните, сэр, но я приезжал к вам недели две назад, насчет Нины. Она просила меня рассказать вам, что теперь я — мистер Таратор.

— Таратор?… Нет, голубчик, что-то не помню. Память у меня не та, что была… Знавал я одного каноника Таратора — это да. Мы с ним учились в Нью-колледже… странная такая фамилия.

— Мистер Таратор из „Дейли эксцесс“.

— Нет-нет, мой милый, уверяю вас, вы ошибаетесь. Он был рукоположен вскоре после того, как я кончил колледж, и служил где-то за границей, кажется на Бермудских островах. Потом вернулся, жил в Вустерс. Он никогда не работал в „Дейли эксцесс“.

— Нет-нет, сэр. Это я работаю в „Дейли эксцесс“.

— Ну, вам своих сотрудников лучше знать. Возможно, он и в самом деле уехал из Вустера и занялся журналистикой. Я знаю, многие духовные лица теперь так поступают. Но должен сказать, что от него я этого не ожидал. Он всегда был глуповат. Да и лет ему уже много, не меньше семидесяти… Ну-ну… кто бы мог подумать. До свидания, голубчик. Хорошо мы с вами поговорили.

— Но вы не понимаете, сэр! — воскликнул Адам, видя, что полковник уходит. — Я хочу жениться на Нине.

— Тогда нечего было приезжать сюда, — сказал полковник сердито. — Я же вам сказал, она где-то в Лондоне. К фильму никакого отношения не имеет. Придется вам у нее самой спросить. Между прочим, я случайно знаю, что она уже помолвлена. Сюда недавно приезжал по этому поводу один молодой болван… пастор говорит, у него не все дома. Всю дорогу смеялся — это плохой признак… но Нина почему-то все-таки хочет выйти за него замуж. Так что боюсь, вы опоздали, голубчик. Очень сожалею… а пастор в связи с этим фильмом показал себя с очень некрасивой стороны. Отказался предоставить нам свой автомобиль. Наверно, из-за веслеанства. Узость взглядов… Ну, до свидания. Спасибо, что приехали. Привет от меня канонику Таратору. Надо будет заглянуть к нему, когда буду в следующий раз в Лондоне, да поддеть его на этот счет… Пишет в газетах, это надо же, в его-то возрасте!

И полковник Блаунт удалился, торжествующий.

Поздно вечером Адам и Нина сидели на галерее в „Café de la Paix“ и ели устриц.

— Ладно, — сказала она, — оставим папу в покое и просто теперь же поженимся.

— Мы будем очень, очень бедны.

— Не беднее, чем сейчас… По-моему, это будет божественно… И будем изо всех сил экономить. Майлз говорил, он обнаружил одно место около Тотнем-Корт-роуд, там устрицы стоят три с половиной шиллинга дюжина.

— Наверно, такие, что от них заболеть можно?

— Ну, Майлз говорил, что они ничего, только немножко странно, что они все разные на вкус. Я с Майлзом сегодня завтракала. Он позвонил узнать, где ты. Хотел продать „Эксцессу“ новость про помолвку Эдварда Троббинга. Но Вэн предложил ему пять гиней, и он продал ему.

— Жаль, что мы это упустили. Редакторша будет в ярости. Кстати, а как моя светская хроника? Удалось тебе заполнить страницу?

— Ой, милый, по-моему, я справилась замечательно. Понимаешь, Вэн и Майлз не знали, что я к этому причастна, и много чего наговорили про помолвку Эдварда, а я все это пустила в ход… свинство, правда?… И много чего написала про Эдварда и про его невесту. Я была с ней знакома, когда только начала выезжать, это заняло половину страницы. А потом я добавила немножко про всяких вымышленных людей, как ты делаешь, вот и все.

— Что же ты написала про вымышленных?

— Уж не помню. Ну, что я видела, как граф Цинциннати вошел в „Эспинозу“ в зеленом котелке… всякое такое.