Муж, жена, любовница - Олег Рой

– Мамуль, ну что ты так развоевалась? Классная девчонка, умная, красивая, и отнестись к ней, по-моему, надо сочувственно. Она одна в Москве, ни родственников, ни связей. Сама всего добилась...

– Чего, чего она добилась? – Голос у Юлии наконец сорвался в крик, и она схватилась за горло, которое, казалось ей, затянули шершавой тонкой удавкой. – Почетного звания любовницы шефа?! Единственное ее достижение – ее одаренность в постели, Паша. Все. Больше никаких достижений у таких, как она, нет и не будет.

– Мам, фу, какая ты вульгарная. Ты что-то не то говоришь. Я лучше пойду в магазин. Где список-то?.. Ничего себе, я столько не донесу!

– Донесешь! Как миленький! Сумел уничтожить – возмести! Ты мужик или нет?

Дверь хлопнула, и Юлия осталась сидеть на стуле как пригвожденная. Она кляла себя за несдержанность, за то, что наговорила много лишнего, – ну что, например, она привязалась к Светкиному образованию? Что, лучше было бы, честнее, что ли, если бы Алексей влюбился в кандидата наук? Но в то же время понимала, что она не могла, не имела права не отреагировать на поведение детей. Они должны понимать, что совершают предательство. Должны!

Хорошенькое дело. Из всех углов ее дома выползает эта нечисть. Ничего себе, отдохнули. Пашка – наивный зеленый дурачок, эта девица может и его соблазнить и привязать к себе, может стравить его с отцом... Ну и каша заварилась!

Юлия вновь начала обход дома. Заглянула в ванную комнату. Шампуни на месте, только сильно поубавились. Ксюше столько было не истребить, даже если бы она пускала мыльные пузыри с утра до вечера... В гостиной – кресло стоит на новом месте, все видеокассеты и диски в беспорядке. В Пашкиной комнате все перевернуто. Нет, здесь холостяцкий мальчишеский завал, здесь ее духом и не пахнет. А вот у нашей кисочки-Ксенечки – новости. Новые картинки, новые журнальчики, новая косметика, новые тряпки. Да, похоже, старшая подруга здесь побывала... Что касается спальни старших Земцовых, то она, к счастью, была закрыта, так что здесь все на месте.

Юлия поднялась в зимний сад, в свое любимое детище. И здесь – запустение. Растения поникли. Азалия сбросила цветы и листья, стоит оголенная, словно рядовое деревце в московском сквере. Большое лимонное дерево наклонилось, и его ствол без подпорок грозит рухнуть, перевернув огромный горшок с землей. А ее гордость – кофейное дерево, которое было таким пышным, высотой более двух метров, – тоже почти голое, его большие листья свернулись, многие опали и лежат на полу.

Может, кто-то совершил нападение на мой садик? Да нет, просто сюда никто не заглядывал. Это все от засухи. Боже, ничего нельзя поручить! Юлия взялась поливать, обрызгивать, рыхлить землю и подкармливать свои милые растения, поворачивать горшки к свету. Она очень любила это место под крышей: сама отвоевала, сама оборудовала, сама все здесь устроила... Что ж, и следить надо самой. Но вообще-то все это странно. Должна была приходить, по крайней мере раза четыре за время их отсутствия, ее помощница по хозяйству. Куда она могла деться?..

Хлопнула входная дверь. Вернулся нагруженный Павел. Юлия отложила свои садовые хлопоты и спустилась к сыну, чтобы принять на себя порцию его возмущения.

– Мам, я как верблюд вьючный, чуть руки не оторвал.

– Ничего-ничего, это ведь чуть ли не в первый раз в твоей жизни. А вообще-то тебе пора знать, что еду приходится приносить из магазина по меньшей мере два раза в неделю.

– А в цивилизованных странах? Там не готовят дома, да? Ведь можно так жить, без домашних обедов, без готовки. Мы же в Париже так жили.

– Ну, так и поживи, про какой обед ты тогда спрашивал? А если серьезно, то в Париже, сыночек, мы были в гостях. А здесь наш дом. Впрочем, если очень хочется – можешь пойти в общепит, как приезжий.

– Мамочка, ну приготовь еще разочек, и поговорим за обедом обо всем спокойно. Мам, у меня живот болит от чужой еды. Ну покорми меня, ладно? Очень есть хочется.

Юлия против воли засмеялась и почувствовала, как привычно улетучивается, исчезает из ее души негодование на сына. Они же ее дети! Что бы ни случилось, она нужна им, а они – ей.

– Ну ты и чудовище, Пашка. Пользуешься моей любовью и мягкотелостью... Ладно, накормлю. Но куда подевалась наша помощница? Разве тетя Галя не приходила?

– Приходила один раз, но они со Светкой поругались, и она больше не появлялась, сказала, что больна.

– Все ясно. Ваша Светка и здесь насвинячила.

Юлия быстро засунула курицу в микроволновку размораживаться, поставила чайник, вынула и разложила по местам из принесенной Павлом сумки рис, лук, морковь и прочие многочисленные, но непременные ингредиенты домашнего обеда. Одновременно она совершала много других действий: вытирала, наливала, чистила, открывала, завинчивала... Надо же, ездила на край земли, а автоматические хозяйственные навыки не утратила. Сказывается двадцатилетний кухонный стаж.

Через полчаса по дому поплыли вкусные запахи, и ей стало казаться, что все рано или поздно войдет в свою колею. Ну может ли всерьез что-то измениться в доме, где каждая мелочь говорит о ее, Юлином, присутствии и старании?! Уж теперь-то она ни за что не допустит эту длинноногую дылду на свою территорию. И, конечно, надо строго наказать Алексею, чтобы с детьми она не смела дружить. Его отношения с ней – это, в конце концов, его личное дело. Но детей она этой чужачке не отдаст.

Хлопнула входная дверь. В кухню, не раздеваясь, ворвалась Ксюша. Даже в шубе видно было, как она похудела за две недели их отсутствия.

– Мамочка, здравствуй! Как я соскучилась! – кинулась она к Юлии. – Какая ты красивая, загорелая! Как все было? Отдохнула? Что ты мне привезла?

– Я тебе себя привезла в первую очередь, живую и здоровую, что было, честно говоря, трудно сделать. А потом уже – всякие подарочки. Садись обедать, потом все покажу.

– Мама, я не ем белки и жиры. У меня диета. Только клетчатка. У тебя есть на обед какая-нибудь клетчатка? Я пока разденусь, руки помою, а ты подумай, хорошо?

– Вот новое наказание. Что ты еще придумала? По-моему, в курице – одна клетчатка. Больше там, в этих курах, ничего и нет. Паша, садимся за стол!

Обед оказался невеселым. Пашка клевал носом. Ксения была взвинченной, после бессонной ночи в клубе и школьных занятий силы ее были на исходе. Она выдавала новости сразу, одну за другой. Про школу, про клубную компанию, про новую подругу Светлану...

– Мам, ты только подумай, в школе топ-моделей учиться всего два года, и это лучше высшего образования. Можно объездить весь мир, можно сделать состояние уже к двадцати пяти годам. А так я институт только в двадцать два года закончу, а работать начну в двадцать три. Правда же, топ-модель – это здорово?

– Подожди, подожди. А данные у тебя есть, как ты сама считаешь?

– Да, у меня приличный рост, только вот вес надо будет согнать, убрать детскую пухлость, и все. Так мне сказали. Я сейчас похудею, в молодости это легко, а потом буду держать себя в форме. Подиума я не боюсь. Я же фигурным катанием занималась. Я выносливая и пластичная, между прочим. Все так говорят!

– Кроме того, что говорят все, надо спросить специалиста. Это первое. Второе – там определенная публика, определенная атмосфера. Это шоу-бизнес, и там свои законы. Мне лично они не очень нравятся, мягко говоря.

– Ну, мам, тебе все, что я сама придумываю, не нравится.

– Брось, не говори ерунды. Иди поспи после обеда. Потом поговорим серьезно, с карандашом и бумагой. Надо все расписать. По целям и задачам, как я тебя учила, помнишь?

– Цели, задачи – какая это все скукотища, мама! Я тебе про серьезное дело говорю, а ты мне про цели и задачи.

– Идите спать оба – марш! Потом будем разговаривать.

Так, Светлана уже приложила руку и к профориентации ее дочери – это очевидно. Способные, однако, энергичные люди – эти девушки из Подмосковья, а эта особь уж точно далеко пойдет. Только сюда, в свой дом, в свою семью она, Юлия, эту ловкачку ни за что не пустит.

Весь остаток дня она посвятила борьбе с домашним хаосом, возникшим за время ее отсутствия. Далее у нее по плану была намечена поездка в загородный дом, в Чиверево, где ее ждала мать. Перед отъездом, в конце декабря, Юлия уговорила мать и мамину младшую сестру, свою тетку, пожить на даче Земцовых во время их отсутствия. Так ей было гораздо спокойнее. Бабушки жили на воздухе, в хороших условиях и одновременно приглядывали за домом. Встречу с матерью откладывать было нельзя, и Юлия позвонила, чтобы сообщить, что приедет на днях. В ответ трагическим голосом мать известила, что Юлия немедленно должна приехать, что случилось нечто ужасное, такое, чего нельзя рассказать по телефону. Пришлось мчаться туда рано утром следующего дня.

Чиверево было расположено удобно и недалеко от города, всего в двадцати минутах езды по Ярославскому шоссе. Их дом стоял на маленьком полуострове – из окон спальни, со второго этажа, на восток, на юг и запад была видна водная гладь Пироговского водохранилища. Здесь всегда было чудесно, но зимой – в особенности. Белый-белый снег (и дорожки в поселке, кстати, всегда расчищены), неспешные лесные прогулки, катание на лыжах... Даже просто пожить в их новеньком, с иголочки, доме, вдали от шума и суеты, казалось огромным и ни с чем не сравнимым удовольствием. Каждый раз, уезжая из Чиверева, Юлия испытывала досаду, что нельзя остаться здесь навсегда, нельзя постоянно жить посреди тишины и чистоты нетронутой природы. Ничего не поделаешь: обязанности жены и матери не позволяли ей подолгу задерживаться в этом прекрасном месте.