Призраки прошлого - Евгений Аллард

— Уже сейчас дрожу, — саркастически ответил я.

Лифшиц молча пошёл по пляжу, раздавая указания, хотя и без него все крутилось и вертелось. Он играл роль пятого колеса в телеге — не мешает, а толку никакого. Техники начали разбирать камеру, установленную на тележку. Милана устроилась на раскладном стульчике, подставив лицо солнечным лучам. Я улёгся у её ног, как паж у трона королевы. Бросив лукавый взгляд, она спросила:

— Ты действительно мне что-то купил?

— Да. Сейчас принесу! — вскакивая на ноги, — сказал я.

— Подожди. Вечером подаришь, — остановила она меня, закрываясь рукой от солнца. — Олег, только я тебя прошу. На вечеринке никаких снимков. И обо всем, что увидишь — никому. Молчок. А увидишь, ты там всякое, — ядовито протянула она. — И, скорее всего, тебе это не понравится.

Я присел рядом и, улыбнувшись, объяснил:

— Милана, я же тебе говорил, мне эти гламурные похождения до фонаря. Я даже жёлтую прессу не читаю никогда. И ящик не смотрю.

— А чем же ты занимаешься вечерами? — поинтересовалась Милана игриво.

Я усмехнулся и промолчал. Лёг на спину, прикрыл глаза, сквозь щёлочки рассматривая стройные, загорелые ноги Миланы, пытаясь разглядеть лучше то место, где они сходились. Но совесть меня грызла — развлекаюсь, но практически не продвинулся в своих исследованиях. У меня были только догадки, а на них далеко не уедешь. Я передёрнулся, вспомнив, как Михаил Иванович в последний наш телефонный разговор недовольно орал в трубку. Я не смог сделать ни фотографий, ни внятной статьи.

— Верстовский, ты заснул? — услышал я окрик Лифшица, открыл глаза, и чуть не расхохотался.

Прямо надо мной склонился измочаленный второй режиссёр, его потную, багровую физиономию, искажённую злобной гримасой, обрамляли всколоченные кустики волос, что делало его похожим на гоблина. — Грим поправь! Быстро! Сейчас в море снимать будем! Балбес!

Я поплёлся в трейлер к маме Гале. Какой смысл наносить грим, если все смоет вода? Но гримёр долго колдовала надо мной, что-то поправляла, причёску, глаза. Я вышел из трейлера и залюбовался обнажённой наядой, которая сидела на краю деревянной платформы и болтала ножками. Увидев меня, она соскользнула в воду, отплыла подальше и остановилась, покачиваясь на волнах. Я сбросил джинсы, запутавшись в штанине, сорвал рубашку и бросился в воду.

— Куда ты, чёрт! — заорал Лифшиц. — Камера не готова!

Но я не слышал, ринулся вперёд, словно за призом в миллион баксов, ощутив, как вздымаются волны, поднимая высоко вверх и бросая вниз. Краем глаза я заметил тёмную массу, стремительно приближавшуюся к Милане, которая разбросав руки и ноги, беззаботно лежала на спине, закрыв глаза.

— Милана, осторожно! — закричал я, с силой махнув рукой, показывая направление.

Она вздрогнула, судорожно оглянулась и в ту же секунду ушла под борт катера, выкрашенного ядовитой синей краской. Я замер, с ужасом наблюдая, как при замедленной съёмке, рассекая волны, тёмная махина пронеслась над Миланой, обдав меня фонтаном брызг. У меня потемнело в глазах, словно разом выключили солнце, как люстру. Через мгновение я опомнился, заработал руками и ногами с удвоенной силой, оказался на том самом месте, где только что была Милана, нырнул, пытаясь в прозрачной воде разглядеть её, и где-то у самого дна увидел распластавшееся тело.

Подхватил, вытащил наверх, обхватив рукой за плечи, поплыл к берегу. Там уже столпился народ, слышались матерные ругательства, крики. Я быстро пощупал Милане пульс, и, не обращая внимания на присутствующих, начал делать искусственное дыхание. Она закашлялась, присела. На виске алела глубокая царапина, руки, ноги иссечены в кровь. Только сейчас я осознал, что она была на волоске от гибели. Я огляделся, и увидел бледного, как полотно Верхоланцева, он упал рядом на колени, и, прижимая Милану к себе, забормотал:

— Как ты, дорогая? Все в порядке. Ну как же ты там оказалась?

Я тяжело встал, огляделся и увидел у берега катер, рядом стоял Мельгунов, его сердечный дружок и охранники. Маячила лысая макушка Розенштейна. Они вели себя так, будто ничего не произошло! Эти безмозглые козлы чуть не угробили нас! У меня сжались кулаки, я ринулся к ним, но кто-то с силой схватил меня за руку.

— Олег, не надо, — услышал я шёпот Лифшица. — Ты не пострадал? Врач не нужен?

— Я в порядке, — вырвав руку, буркнул я, ощущая, как в груди закипает ярость и душат бессильные слезы.

На подкашивающихся ногах я доплёлся до ближайшего трейлера и опустился на ступеньки. Кто-то набросил на плечи плед, и я услышал такой родной голос мамы Гали:

— Олежек, пойдём, я тебя угощу.

Я уселся на кушетке, и только сейчас ощутил, как меня бьёт мелкой дрожью, тряслись руки, ноги. Перед глазами стояло иссиня-бледное лицо Миланы с кровавой отметиной на виске. От этого я должен был спасти Милану или нет? Или испытания впереди?

— Выпей, Олежек, — мама Галя протянула мне маленький стаканчик с янтарно-коричневой жидкостью.

Я сделал глоток, закашлялся. Гримёр села рядом, обняла и спросила мягко:

— Ну как ты? Пришёл в себя?

— Она могла погибнуть. На моих глазах, — глухо сказал я, опустив голову.

— Ты её очень любишь? — тихо произнесла мама Галя.

Я лишь вздохнул, ничего не ответив.

— Забудь о ней, сынок. Все равно она от мужа не уйдёт. Никогда, — проговорила она грустно, погладив меня по голове.

— Что так? Очень любит? Или потому что он — режиссёр знаменитый?

— Потому что ты для неё лишь одно из её маленьких приключений. Съёмки закончатся, и она тебя из головы выкинет.

— Это мы посмотрим, — сердито бросил я. — И со мной Верхоланцеву не так легко будет справиться, как с Северцевым.

— Ты что, Олег, думаешь, Дмитрий Сергеевич виноват? — удивилась мама Галя. — Глупости это. Они дружили с Гришей, рыбачили вместе. Уж кто-кто, а Дмитрий Сергеевич не мог.

— Разве Верхоланцев не ревновал к Северцеву?

— Он сквозь пальцы смотрел. Для него главное — работа. А Милана об этом никогда не забывает.

— Ну, кто-то же убил Северцева?! Кто?

— Олежек, почему это тебя так волнует?

— Галя, я действительно родственник Северцева, — объяснил я. — Наши деды были родными братьями. Правда, мой дед никогда не рассказывал об этом, поэтому я ничего не знал. Но теперь я должен выяснить, кто убил моего брата. Должен!

— Я давно об этом догадывалась, больно ты похож на Гришу, не только внешне, но и повадками, жестами, голосом, — улыбнулась мама Галя. — Хорошо, я тебе расскажу, что знаю, — добавила она доверительно. — У Гриши были натянутые отношения с продюсером. Он ведь не только главную роль отдал Игорю. Давид Григорьевич заправляет всеми деньгами, а Гриша в последнее время испытывал очень серьёзные финансовые затруднения.

— Он много проигрывал?

— Да. Знаешь, скажу тебе по секрету, Олежек. Только ты не смейся, — она смущённо улыбнулась. — Грише являлся призрак. Его очень пугало это, он сутками пропадал в казино, пытался расслабиться, отвлечься. Много денег просаживал.

— И попал в зависимость к Розенштейну? — понял я.

— Да. В страшную кабалу. Гриша жаловался мне, что не рассчитается до конца жизни теперь.

— Тогда Розенштейну не выгодно было убивать Северцева, — задумчиво сказал я. — Пока долг не отдал бы.

— Гриша выполнял для Давида Григорьевича какую-то работу. Не могу сказать, что именно. Но это было очень неприятно для него. Возвращался по утрам, злой и раздражённый. Один раз я услышала разговор Гриши и Давида Григорьевича. Гриша кричал, что больше не будет делать что-то. А Розенштейн ответил: «Гриша, повязан ты серьёзно. Пойдёшь к ментам — сильно пожалеешь». Олежек, мой совет, держись подальше от Розенштейна. Утомила я тебя. Отдыхай, — добавила она, поцеловав меня в лоб.

Я прилёг на кушетку, задумался над словами мамы Гали. Какую хорошо оплачиваемую работу Северцев мог выполнять для Розенштейна? Наркотики, проституция? Я почему-то вспомнил разговор Верхоланцева с продюсером, когда Розенштейн говорил о том, что я должен участвовать в чем-то, именно поэтому он согласился платить мне ставку в пятьсот баксов.

— Ну что, как наш герой себя чувствует? — услышал я зычный голос Лифшица и приоткрыл глаза. — Отдохнул? Давай собирайся, надо одну сцену снять.

Второй режиссёр стоял в дверях и рассматривал меня. Я сел на кушетку и пронзил его таким гневным взглядом, что он мог обуглиться до костей.

— Что глядишь? Ты профессионал или нет? Некогда раны ковырять. Одевайся, и поедем.

— Как Милана? — спросил я.

— Все в порядке, — ответил спокойно Лифшиц. — Пара царапин. Ничего страшного. Одевайся, машина ждёт, — добавил он и выскочил из трейлера.

Я выругался про себя, но зашёл в свой трейлер, оделся, и, захватив своё барахло, вышел наружу. Мне сразу бросился в глаза Верхоланцев, спокойно беседующий с Мельгуновым. Сволочи! Как будто ничего не произошло! Лифшиц оказался рядом и, подталкивая меня, повёл к синему фургончику. Как все-таки выглядит этот чёртов павильон снаружи? Во время поездки я попытался отодвинуть занавеску и выглянуть в щель, но лишь заметил, как машина въехала в узкий забетонированный туннель с тусклым освещением, и быстро пронеслась по нему под сильным уклоном. Остановилась и начала опускаться. Я вновь вылез в гараже без окон, вздохнул и машинально последовал за Лифшицем, который на ходу рассказывал, что я должен сделать. Я ничего не слышал, не мог отогнать видение тёмной махины, которая, как здоровенный утюг пронеслась над Миланой.