Жираф Джим - Дарен Кинг

— И чего?

— У меня изо рта не пахнет. Вернее, пахнет, но хорошо. Значит, влагалище Карен не будет пахнуть, как надо, и наш план не сработает.

— Карен, давай одевайся.

— Очень качественный ополаскиватель, — говорит Джим, обращаясь скорее к себе самому. — Заграничный.

— Карен, ты все? Можно уже повернуться?

— Да, можно.

Я оборачиваюсь. Ой-ой-ой.

— Ты бы хоть ноги сдвинула, что ли. — Я сгребаю с пола ее одежду и бросаю ей на колени. — Карен, мы с Джимом пытаемся тебе помочь, а ты тут сверкаешь интимными прелестями. А ты, Джим… Почему, интересно, ты вспомнил про ополаскиватель уже после того, как вылизал Карен влагалище? Как-то оно странно.

Джим ухмыляется.

— Да. Действительно, странно. Причуды памяти.

— И что нам теперь делать?

Джим впадает в задумчивость.

— А окно открывается?

— Открывается, — говорит Карен. — Я его открываю, когда занимаюсь сексом с толстыми дядечками.

— Открой окно. — Голова Джима исчезает под полом и через пару минут появляется вновь. За окном.

— Карен, ты куда?

— Туда, — говорит Карен, вылезая в окно. — Джим нас спасает.

Джим кивает.

— Я забираю тебя отсюда.

— Подождите, — кричу я, бросаясь к окну. — Я с вами.

— Не получится, Спек, — говорит Джим. — Нет места.

— Что значит нет места?

— Я жираф, а не двухэтажный автобус.

— Джим, если ты не возьмешь меня с вами…

Он вздыхает по-призрачьи тяжко.

— Если ты с нами, то давай с нами. Только быстрей. У меня крылья чешутся.

— Джим, у тебя нету крыльев, — говорю я, забираясь к нему на спину.

Карен хихикает.

— Есть. Такие серебряные, как у ангела. Крылья действительно есть. Вот, торчат из боков.

— А на арфе ты, случаем, не играешь? — интересуюсь я в шутку.

Крылатый жираф взмывает в небо. Я обнимаю Карен за талию, как будто мы едем на мотоцикле. Как будто Джим — мотоцикл, Карен — мотоциклист, а я сижу сзади.

— Ура! — кричит Карен.

— Да, — кричу я с не меньшим восторгом. — Ура!

Мы поднимаемся к самому небу, за облака. Земли больше не видно. Жираф-призрак машет своими ангельскими…

— Джим, они же пластмассовые, — говорю я, отцепляя крылья. — Где ты их взял?

— Стибрил у одной девушки. Она возвращалась домой с вечеринки, заряженная кокаином по самое не балуй.

— По что?

— По самое не балуй. Кокаином.

— И ты этим воспользовался и украл у нее ангельские крылья. Да, в мире, похоже, уже не осталось невинности и чистоты.

Как бы в подтверждение моей мысли Карен хлопает в ладоши и говорит:

— А давайте слетаем к морю. Джим, пожалуйста.

Джим качает головой.

— Я не взял с собой плавки.

— А их вообще выпускают такого размера? Да и зачем тебе плавки? Ты же всегда ходишь голым.

— А вдруг мне захочется искупаться.

— И чего?

Он отвечает не сразу, потому что ему надо сосредоточиться на полете.

— Если я плаваю голым, у меня яйца качаются на воде и пугают детей.

— Что, кстати, неудивительно.

— И еще эти… — он наклоняет голову, чтобы не врезаться в низко летящий воздушный шар на горячем воздухе, — …медузы. А вдруг меня обожжет медуза? Влепится прямо в головку члена.

— И поделом, — говорю я.

Так, за дружески-добродушным взаимным подкалыванием, и проходит полет. Каждые две-три минуты Карен спрашивает у Джима, скоро ли мы прилетим, а Джим оборачивается к ней и смеется. Чистым, радостным смехом. Вот так посмотришь на них и никогда не подумаешь, что еще минут двадцать назад его язык был у нее в рабочем органе.

Облака раздвигаются, словно белые занавески, и там, за ними, — безбрежная синева. Только это не небо, а море. Джим спускается вниз, постепенно набирая скорость, и приземляется с глухим стуком на пустынную набережную.

— Давайте поищем, где у них тут продают мороженое, — говорю я, спрыгивая со спины Джима и подавая руку Карен. — Хотите мороженое?

Джим облизывается, но Карен молчит. И вид у нее удрученный.

— Карен, ты чего?

— Если я вернусь в «Пендель», мистер Бинго меня побьет.

— Так и не надо тебе никуда возвращаться. Оставайся здесь. Ты же хотела на море. Найдешь себе работу. Мы тебе поможем. Да, Джим?

— Но я хочу вернуться.

— Почему?

— Если я вернусь, мистер Бинго меня побьет.

Я морщусь и спрашиваю:

— Тебе что, нравится, когда тебя бьют?

Карен кивает.

— Тогда чего же мы ждем? Джим, надо быстрей везти Карен обратно в «Пендель».

— Быстрее не надо, — говорит Карен, взбираясь обратно на спину жирафа-призрака. — Может быть, если мы припозднимся, мистер Бинго стукнет меня столом.

— Хорошо, только я должен это увидеть. Спек, ты с нами?

На пляже почти никого. Но один человек все-таки есть. Женщина. Лежит на спине. Она в темных очках, но жену я узнаю всегда.

— Джим, вы летите, а я задержусь. Мне нужно кое-что сделать.

— Спек, — говорит Джим, проследив за направлением моего взгляда, — это там не твоя ли супруга?

Я киваю.

— Вот и трахни ее как положено.

— Именно это я и имел в виду, когда говорил, что мне нужно кое-что сделать.

— Заправь ей сзади, а потом вынь и спусти ей на задницу.

— Спасибо, Джим, за совет. Но истинной любви хореограф не нужен.

— Только не торопись ей вставлять. Пока она вся не намокнет.

— Джим, я тебя очень прошу, не нервируй меня. Я и так весь на нервах.

— Ты успокойся, не нервничай. Это всего лишь секс. Можно подумать, ты раньше ничем таким не занимался.

— До свидания, Джим.

— До свидания, Спек. И удачи.

Дождавшись, пока жираф-призрак и проститутка-извращенка не исчезнут из виду, я спускаюсь на пляж, к жене. Идти не то чтобы далеко, но и не то чтобы близко. Минуты две-три. Когда моя тень падает на ее коричневый купальник-бикини, она поднимает очки на лоб, смотрит на меня, моргает и говорит:

— Скотт.

— Воздержанья. Я думал, ты к маме поехала.

— Я и поехала. А маме вдруг захотелось поехать к морю, и мы поехали к морю.

— А где мама?

— В отеле. Вчера мы ходили в кабаре. Она увидела, как пляшут девочки, и вновь ощутила себя молодой, и пошла танцевать, и упала.

— Воздержанья, — говорю я, подавив свою гордость, — давай займемся любовью. Прямо сейчас. Здесь, на пляже. — Я смотрю по сторонам, нет ли кого-то поблизости. Никого нет. — Ты не против заняться со мной любовью? Здесь. На пляже.

— Может быть, — говорит Воздержанья, пошевелив пальцами ног. — То есть да.

Я расстегиваю брюки. Брюки падают на песок. Я жду, что жена рассмеется, но она не смеется. Тогда я снимаю трусы, то есть боксерские шорты, потому что других трусов я не ношу. Брюки и шорты я кладу рядом с ботинками и носками, где уже лежат свитер с футболкой. И вот он я, голый, и бледный, и слегка волосатый посередине.

Воздержанья садится и улыбается.

— Мой рыцарь, — говорит она, и я не совсем уверен, к кому из нас двоих она обращается, ко мне или к моему пенису, а потом она наклоняется и берет его в рот.

Носорог Какашкин

Гарри всегда был моим начальником. С самого первого дня, как я только пришел на телевидение. Именно Гарри запустил сериал, который стал главным хитом десятилетия на НФ-канале, «Космонавта в космосе». Моя идея. В глазах Гарри Дельца я всегда прав, просто по определению.

Я прохожу через большой общий офис к своему столу, здороваюсь со своей секретаршей, миссис Уныньей, ставлю сумку под стол и включаю компьютер. Едва я сажусь, подходит Гарри в серебристом костюме, призванном привлекать внимание. Сквозь его серебристую прозрачную рубашку просвечивает волосатый живот. Сегодня «вольный понедельник», дресс-код соблюдать не обязательно, и поэтому Гарри без галстука.

— Ну что, тебя можно поздравить? — говорит он, роняя мне на стол пластиковую папку.

— Спасибо, Гарри.

Он имеет в виду мою самую главную новость, но об этом чуть позже.

— Теперь понятно, почему ты так навострился на новый проект. Это действительно будет хит. Всем хитам хит.

Ну а всем, занятым в производстве программы, естественно, будет какое-то поощрение. Может быть, даже зарплату повысят.

Я смотрю на пластиковую папку.

— Это что, Гарри?

— Это, мой дорогой, наша новая программа.

Я поднимаю глаза на Гарри. Он, наверное, шутит. Но нет, не шутит.

— Но, Гарри, мы ведь еще даже не собирались.

— Где? С кем?

— Ну, просто не собирались. Надо же провести мозговой штурм…

Он качает головой.

— Креативно-научный центр «Мозги Скотта Спектра», — говорю я, имея в виду имя файла у себя на компьютере, — неисчерпаемый кладезь блестящих идей для хитовых программ.

— Да неужели?

Я поворачиваюсь на своем вертящемся стуле, беру со стола папку и тут же бросаю обратно на стол.