10600 или третий закон Ньютона в жизни - Алексей Поправкин

Но всё работает и мы уже на втором развороте. Видимость уже 800 и мы выпускаем шасси и выполняем третий. На 15–16 километре, когда мы довыпускаем закрылки полностью и подходим к глиссаде и Командир подбирает режим работы двигателя, раздаётся вспышка и выстрел. Такое же ощущение возникнет у вас, если вам вдруг взбредёт в голову полежать на спине под пушкой с открытыми глазами на Петропавловской Крепости в 12:00.

Сели нормально. Никаких последствий для самолёта, всё работает нормально, даже на концах плоскостей токосъёмники, выдерживающие 1 000 000 Вольт, не обгорели…

В мае Сашу забрали на переучивание в Ульяновск на Ту-154 и на его место прислали Колю, до этого летавшего на Ил-14. Коля стал просить механика Юру Б., с которым они вместе на этом Иле летали. Убрали и нашего Михалыча. Я расстроился. Но делать нечего. Коля летал слабо и очень переживал по этому поводу. С Юрой мы сошлись хорошо, но Михалыча, с его извечно бурлящей натурой мне не хватало.

В конце мая мы из резерва слетали во Львов с туристами на борту и провели в этом городе целый день. Хороший город! Там даже полоса необычная — светофор есть! Это если жителям окрестных домов надо будет через полосу по делам идти, то чтобы самолётам взлетать не мешали. Но самая интересная полоса будет ещё впереди.

По весне, я, испытывая свой английский, познакомился со Скоттом из Соединённых Штатов, с которым позже соединили меня узы искренней дружбы.

Спокойная жизнь заканчивалась, и начиналось лето. Как всегда один. Люда с Олей улетали на Юг в Ульяновск, а мне приходилось делать всё домашнее самому, и не было времени рисовать, а я так любил это делать!

Профессии лётчика и художника близки друг к другу, потому что во многом требуют от человека одних и тех же качеств: чувства пространства, наблюдательности, глазомера и тонкого чувства цвета, аналитического отношения к обстоятельствам в работе и романтизма.

Летим опять грозы. Но до гроз ещё километров 150, а Коля уже начал переживать.

— Грозы видишь?

— Вижу.

— Как обходить думаешь?

— Подойдём поближе и решим. — Отвечаю я.

Дело в том, что локатор есть только у штурмана и только штурман на Ту-134 решает, как ему поступить. Если штурман себя смог показать с лучшей стороны, то Командир, естественно, будет верить штурману всегда. Когда до гроз 150 километров, то есть лететь ещё 11–12 минут, то штурман только начинает прикидывать, что это за грозы, как они будут относительно трассы, куда смещаться и т. д.

Через каждую минуту Коля начинал меня доставать своими вопросами. На Ил-14 они летали не выше 3000 метров и обходили их то низом, то вправо, то влево.

Эта информация была сообщена раздражённым тоном и Николай Андреевич пообещал Коле выгнать его в багажник, если тот не прекратит доставать штурмана. Подействовало. Коля успокоился. Грозы мы успешно обошли и Коля не терроризировал меня больше никогда.

Один раз мы ночью полетели в Казань-Волгоград. Вдоль Волги почти всегда стоят сильные грозы.

Ночь, звёзды вокруг, гроз визуально не видно. И вдруг мощный всполох, как будто на дискотеке включается цветомузыка и эти кучевые облака уже видны и видна вся земля и широкая Волга с её неспешными поворотами… Всё это длится 1–2 секунды, но это очень красиво.

Мы уже в Волгограде, узнали погоду, приняли решение на вылет, заправились, ждём пассажиров, а я сижу и читаю. Вдруг, от порывов ветра самолёт даже содрогаться начал и почти сразу пошёл ливень. Я даже подумал, что мы не полетим и я ещё почитаю, но пассажиров посадили и мы запросили запуск.

Пока не было наддува, ливневая вода стекала мне на стол, и дождь барабанил по обшивке. Когда мы порулили, дождь, усилился ещё больше и дворники лобового стекла Командира и второго пилота забегали в бешеном темпе. Подруливаем к полосе и я включил локатор, чтобы оценить обстановку. Километров на 50–60 я видел лишь сплошную засветку, безо всяких лазеек.

— Николай Андреевич, я дырок не вижу, если взлетать, то низом будем шлёпать километров 50–70.

А в этот момент на посадку зашёл и не очень уверенно сел Як-40.

— Видишь же, сел!

— Так ему ж деваться было некуда! А мы зачем на рожон полезем?

…От взлёта до того как я смог увидеть первую дырку прошло около 8 минут. 8 минут болтанки, стены воды и адреналина Мы летели, как на Ан-2 — где сверкнёт туда и мы, а потом, найдя дырку в этой грозовой облачности, мы устремились ввысь …

Лето заканчивалось и грозы тоже. Наконец отпуск, мы прощаемся и Николай Андреевич, уже после послеполётного, предотпускного разбора, дарит мне лично бутылку коньяка со словами “Спасибо.“

Только сейчас я в состоянии оценить этот его жест.

Я уже почти в Шереметьево. Документы мои там и перестройка в полном разгаре. Уже ”народ“ Москвы решает кто сможет жить там. А жить там, ввиду перенасыщенности города, могут только артисты, большие деятели науки и искусства, а также лётчики. Поэтому последним моим документом был рапорт, заканчивающийся словами “согласен на покупку жилья в любом районе города Москвы или Зеленограде“ (при этом моя квартира в Архангельске продавалась кооперативу).

Мой друг Женя, ввиду отдалённости его жилья от аэропорта Шереметьево, иногда неделями не бывал дома, поэтому город Зеленоград, на западе аэропорта, был для меня очень привлекательным.

А в “Аргументах и фактах“ появляется статья, написанная жителем гор и кем-то отредактированная.

“Спустился с горы и купил один ларёк, потом второй. Теперь у меня магазин…”

Год уже прошёл, а я всё ждал, когда же меня в Шереметьево возьмут, как известно Кадры решают всё.

Зимой Николай Андреевич серьёзно заболел и моим командиром становится Волков Александр, который вводился в командиры одновременно с Андреевичем. Механиком был Михалыч, про которого уже было сказано, а нашим вторым пилотом был Сергей Пономарёв.

Как и все Серёга летал на Ан-2, а потом уж на Ту-134 и начинал он в Перьми, откуда и был родом.

И моральные качества его были как у Жени. Поэтому Серёгу я очень уважаю и до сих пор поддерживаю с ним дружеские отношения.

Серёга, как Михалыч уже не летают, как известно в Россиянии лётчики были не нужны, потому, как зарплаты Россиян на хлеб то едва хватало, не то, что на полёты.

Александр Волков был немногословен и несуетлив. Он никогда не высовывался, но всегда был на месте и при необходимости мог напомнить, что Командиром является всё же он. К членам экипажа он всегда относился с уважением. А летали мы красиво всегда.

Помнится, я был очень удивлён, когда на мою рекомендацию о выпуске шасси и закрылков, он дал команду на их выпуск значительно позже, чем можно было представить, что, несомненно, говорило о его высочайшем классе и необыкновенной чувствительности к самолёту.