Господин из завтра - Алексей Махров

— Знаете, Ваше Величество, меня все же кое-что беспокоит.

— Да, Отто? — сейчас император ничем не напоминал одного из могущественнейших людей Европы. Так, военный пенсионер, сдавший решительно все дела своему сменщику и твердо намеренный в кое-то веки выспаться как следует. То есть, хотя бы часа четыре.

— Как бы наш Ники не стал большей проблемой, чем мы думаем. Уж очень он непрост для юноши. И больно непросты те, кто за ним стоит…

— Отто, ты все же недолюбливаешь этих славных восточных ребят, — ворчливо отозвался Вильгельм-старший. — Одно дело — слегка осадить их, как десяток лет назад на конгрессе, нечего им делать на Балканах, право… и совсем другое — ловить блох в чешуе змеи. У них всегда была неплохая разведка…

«Железный канцлер» сжал кулаки и слегка побагровел.

— НАСТОЛЬКО неплохая, Ваше Величество, чтобы совершенно точно знать то, что знаем только мы с Вами и доктор… впрочем, теперь уже только мы. Юноша смотрит на кронцпринца, как на ходячий труп. Он готов часами слушать воркование нашей милой Моретты, брататься с Вилли, беседовать с Круппом, Сименсом… черт побери, даже с их инженерами… но вот к Фридриху он даже неприязни не испытывает — просто игнорирует, прах побери!

— Ты слишком много говоришь, Отто, — тихий голос кайзера уверенно перекрыл рык начинающего закипать фон Шёнхаузена. — Да, мальчик ЗНАЕТ. И в отличие от тебя он ценит время, не желая общаться с мертвым человеком. Что ж, в конце концов Вилли мог и проговориться… возможно, наш будущий кайзер Вильгельм Второй тоже готовится править и ищет союзников. Попомни мои слова, Эдуард Леопольд, он и тебе уже подбирает сменщика.

— Возможно, — как-то невесело отозвался канцлер. — А эти его встречи с промышленниками, его поиск инженеров и технологов?

— А с этим-то что не так, Отто? — резко выпрямился в кресле император. Впрочем, не оттого, что встревожился — просто пора было идти, впереди была аудиенция с французским послом. — Положительно, старый друг, тебе стоит съездить на воды, успокоить нервы. Русские уже лет пятьсот нанимают иностранных инженеров, архитекторов, кораблестроителей.

— Цесаревич Николай, — канцлеру вновь удалось чисто выговорить проклятые «ц» и «ч» — не искал «инженеров» и «архитекторов». Он искал конкретных людей. У него, полное впечатление, есть такой же шкафчик, как у нашего Вилли, только по известным ученым и специалистам. И если он не мог найти по списку номера один (например, герра Даймлера, которого кто-то из русских миллионеров уже перекупил), он переходил к номеру два, три и так далее. А это значит — за ним… ну-у, если и не личная разведка, то нечто близкое к тому. Группа толковых приближенных, подготовивших ему нужные данные. Значит — весьма разветвленная сеть контактов в Европе. И весомые позиции в армии, флоте и гвардии — Вы помните, Ваше Величество, когда правящая особа поссорилась с наследником, дело чуть не кончилось переворотом. И отборные головорезы, способные покрошить как террористов, так и…

Договаривать не стоило. Есть, знаете ли, догадки, что недавнее досадное происшествие с премьером Солсбери планировалось и готовилось людьми, говорившими на русском.

— Кстати, Отто, мы предупредили наших английских … хм… «друзей», что еще одна попытка…

— Две недели назад этот их, так называемый «советник по культуре» в Берлине получил неофициальную, но очень весомую просьбу не делать того, чего делать не стоит. В противном случае… ну тут наш агент слегка увлекся. Он пообещал… хм… адекватный ответ.

— Какое досадное совпадение, — вот только ничего досадного на лице императора не отразилось — напротив, этакое подобие хищной усмешки. — Впрочем, так даже лучше. Пусть островитяне слегка успокоятся, право… и пусть окончательно решат, что Ники — НАШ! Тем сложнее ему будет с ними о чем-нибудь договориться. Что до того, что ты перечислил… — на долгих полминуты Вильгельм замолчал, уставившись, как сыч, в лицо картинного Наполеона, — резон в этом есть. Нужно перетрясти наш русский сектор агентуры. Что-то этакое они определенно упустили. А так — сам знаешь, Отто, нам просто некуда деваться. С Ники надо дружить, отдать ему в жены Викторию, не жадничать с кредитами… в общем, сделать все, чтобы русских олухов не переманили на свою сторону лягушатники или англичане. И вот тут Ники ведет себя просто образцово. Ладно, все это — уже не моя печаль. Я уже слышу шаги старухи с косой… мне остались даже не месяцы — дни, Отто, дни. Постарайся не тревожить меня всякими мелочами…

Валентинов тяжело смотрел на сидевшего перед ним невысокого плотного азиата. Вот уже минуты две, как он пытался давить его взглядом, но проклятый японец не поддавался. Наконец полицейский не выдержал:

— Итак, вы — Дэндзиро Хирикава, единственный из руководителей недоброй памяти «Заговора самураев», оставшийся после лечения практически без изменений личности, так?

Японец молча наклонил голову. Валентинов продолжил:

— Три года назад нам с большим трудом удалось справиться с вашим заговором. Если не ошибаюсь, вы планировали уничтожить крейсер «Индианаполис» и не допустить атомную бомбардировку Японии. Скажите, Дэндзиро, лично мне и без всякого протокола: чего вы все-таки собирались добиться?

— Вам не понять, — промолвил японец после секундной паузы. — Вам кажется, что прошлое должно быть незыблемым. Но мы, дети Ямато, думаем иначе. Наша страна должна была занять иное, более достойное ее место.

— И вы считаете, что если не допустить прибытие атомных бомб на остров Тиниан, то эта проблема могла бы решиться?

Японец утвердительно кивнул, и снова замер в позе древнего божка.

— Тогда вот что я вам хочу сказать. Некий человек, неважно кто, из 2004 года попал в конец ХIХ века. Неважно — как, важно — зачем.

— Зачем? — спросил японец безо всякого интереса.

Валентинов прищурился, тяжело посмотрел на японца и сообщил:

— А затем, многоуважаемый господин Дэндзиро, что у него, так же как и у вас родилась «гениальная» идея подправить историю. Только в пользу своей родины — России.

В узких глазах азиата впервые промелькнул намек на интерес. И тут же потух.

— Нереально. У росске, — японец нарочито произнес это слово на свой национальный манер, — слишком плохи руководители. Что может изменить один человек? Как он убедит императора Николая правильно руководить страной?

— А ему и не надо убеждать императора. С помощью ментального ретранслятора он и есть Николай. И относится к своей роли очень и очень серьезно.

— Какой год? — хрипло спросил Дэндзиро, подавшись вперед. — Какой год? Сколько у него лет до начала войны?

— Почти двадцать. Правда…

Японец жестом остановил полицейского:

— Я понял, чего вы хотите. Хорошо. Мы остановим его. Но один я не смогу. Мне нужны мои люди. Все.

— Мы согласны. Но некоторые уже… — следователь замялся. — Некоторые уже окончательно прошли перестройку психоматрицы и…

— Я вас понял. Эти мне не нужны. Одно условие: после проведения операции вы оставите нас там, где мы будем находиться. Для вас это безопасно: вряд ли кто-нибудь сможет дожить до 1945 года.

— Я не готов решить этот вопрос. Мне нужно посоветоваться и получить результаты вероятностного просчета хроноискажений…

— Разумеется, — японец вновь был невозмутим. — Нам нужно попасть в точку, отстоящую от вероятной встречи с объектом на срок не менее года.

Когда, наконец, после трехнедельного «круиза» по зимней, беспрерывно штормящей Атлантике наш «Адмирал Нахимов» уверенно вваливается в Нью-Йорк, единственное что мне хочется сделать — так это отслужить благодарственный молебен моему ангельскому терпению. Нет, я не измотан морской болезнью, все гораздо прозаичнее. За время этого плавания я чуть было не свихнулся от скуки! На новейшем крейсере, с мощнейшим вооружением есть все, кроме… кроме каких-либо элементарных развлечений. До кино мы еще не доросли, радиосвязи — тоже нет, из всех возможных видов досуга — только песни команды после бани по субботам и «читальня для нижних чинов»! Не знаю, как кому, а мне хватило прочитать один бессмертный шедевр из этой читальни: «Жених во щах, невеста — в каше», чтобы раз и навсегда определиться — я это читать не стану! Даже под страхом смертной казни! Так что, кроме песен команды, изучения азов морского дела под руководством Эссена, и занятий рукопашным боем на палубе (махать руками и ногами находясь на асинхронно качающейся опоре — увлекательнейшее занятие!) делать мне было совершенно нечего. Вот и свербило в башке: «Печаль… Печаль… Пе-чаль… Штуцер. Охотничий. Неизвестный…»

Но вот, наконец, и Нью-Йорк. Если бы хоть кто-нибудь сказал мне, что я буду счастлив, узрев тетку с факелом, и чуть не вприпрыжку рвану в «Большое Яблоко», я б даже смеяться не стал. Отправил бы бедолагу на Обухов мост, в желтый дом, и вся недолга. А вот, поди ж ты…