Зигзаг неудачи - Валентина Андреева

– Ни в коем разе!

Меня прямо подкинуло на кровати.

– Он его неосознанно прихватил, ногой. Это уже потом, тоже неосознанно, для удобства приручил… То есть я хотела сказать, уручил. Ну переместил в руки. А по голове бедняге и без нас настучали. Кто рано встает, тому Бог подает! Нет, это не совсем в тему. Словом… Даже не знаю с чего начать.

– Начнем с душа и кофе, – медленно сказала Наташка и взглянула на проснувшуюся Алену.

– Ты что-нибудь понимаешь?

– Я думаю, следует поискать рядом с мамочкой плавки Маэстро. Похоже, они среди ночи махнулись фетишами. А если не найдем, напрашивается только один вывод: мамочка последняя, но неразделенная любовь нашего музыканта.

– В таком случае украсть у любимой на память купальник неромантично. Ладно бы носовой платочек.

– Не романтично, зато весомо! Он дорогой и больше весит. Надеюсь, остальные ее вещи целы? К приезду папика она не останется голой и босой?

– Мои тапочки! – спохватилась я и вылетела на лестничную площадку, намереваясь направиться в кабинет. Остановил меня отчаянный трезвон в дверь. Я успела насчитать шесть длинных звонков и четыре коротких, пока спустилась с лестницы. За мной торопливо спускалась Наташка.

– Родственники! – скривилась она, не торопясь открывать засов.

Из кухни вразвалочку шел Вячеслав, с аппетитом уминая бутерброд.

– Они что, с самолета десантировались? Не будем их пускать. Говорили же к трем часам…

В дверь нетерпеливо затарабанили, а затем опять принялись названивать.

– Да надоело вас слушать! – разозлилась Наташка. – Может, сказать им, чтобы оставили прах и к трем прибегали?

Но сын, сунув бутерброд в рот, уже открывал дверь.

Нашему любопытному взору предстали две женщины. Одна лет пятидесяти, крашеная блондинка с темными бровями. Длинный сарафан совершенно не шел к ее несколько полноватой фигуре, зрительно еще больше уменьшая ее небольшой рост. Лицо было добрым, но слегка настороженным. В руках она теребила ядовито-розовую косметичку. Ее спутница – красивая брюнетка (я бы дала ей лет двадцать – двадцать пять) держалась абсолютно свободно и приветливо улыбалась, нетерпеливо постукивая носком босоножки по синему чемодану на колесиках, с каждым разом продвигая его ближе ко входу.

– Ну наконец-то! Умираю от жажды! – весело воскликнула она. – Ой, мы так боялись, что дома никого не окажется! А Гала ключи забыла, представляете?

Я откровенно удивилась. Ее спутница как раз после ее слов торопливо убрала какие-то ключи в ядовитую косметичку. Девица, ничуть не смущаясь, отломила от торчавшего у Славки изо рта бутерброда кусок, моментально проглотила и пояснила, что от голода она тоже умирает. После этого спокойно прошла мимо нашего застывшего караула, даже не оглянувшись на чемодан. Славка, растерянно дожевывая остатки бутерброда, почесал затылок и внес чемодан в холл, где в одном из кресел вольготно расположилась девица, скинувшая босоножки на километровых каблучищах и явно наслаждавшаяся своей босоногостью. Гала все еще не решалась зайти, а мы вообще не знали, как себя вести и что делать дальше. Пока Гала не заговорила:

– Это Дмитрий Николаевич? – спросила она певучим голосом, указав кивком головы на Славку, отправившегося на кухню за водой для девицы.

– Нет, это его сын, – хором пояснили мы с Наташкой. И хором же поинтересовались: – А вы кто?

– Так я ж Гала, – удивилась женщина. – Убираюсь же ж у доме и готовлю Серафиме Игнатьевне, а муж за садом ухаживает…

– А-а-а… – собралась я задать новый вопрос.

– А откуда вы знаете Дмитрия Николаевича? – опередила меня Наташка.

– Дак откуда ж я могу его знать, боже ж ты мой, если я его ни разу не видала? Серафима Игнатьевна звонила, велела подкупить продуктов и дом у порядок привести. Сказала, приедут у пятницу – сегодня. Сама или ж Ефимов Дмитрий Николаевич с семьей и своими ключами от дома. Вы, значит, и есть семья Дмитрия Николаевича, а де ж он сам?

– Вынужден был задержаться на работе, приедет на днях.

Смутная тревога мелькнула искоркой и тут же погасла. Женщина удивительно располагала к себе. Особенно своим певучим говором.

– Вы ж меня простите, но не могли бы мне показать свои документы? Детка, будь ласка, принеси, – попросила она спустившуюся сверху Аленку и, вытянув шею, попыталась с порога выяснить место нахождения своей спутницы. Убедившись, что та из холла исчезла, торопливо открыла косметичку и, покраснев, побряцала связкой ключей. – Янка заявилась, чемоданом брякнула и потребовала дом открыть, дак я сказала, что ключи потеряла. Решила дождаться сегодняшней пятницы, думала Серафима Игнатьевна уже приедет, сама с ней решит. От заполошная девка!

– Ой, Гала, извините, пожалуйста. Может, вы войдете?

Я ощутила жуткую неловкость из-за того, что мы перекрыли женщине вход.

– Не-е-е, я туточки пока… От спасибо, лялечка! Така быстра, як ластивка, – обрадовалась Гала куче паспортов, протянутых Аленой.

Рассматривала она их очень внимательно и, читая данные, от усердия шевелила губами. Я невольно пригладила на голове волосы и нацепила на физиономию маску суровости, чтобы больше походить на свое фото в паспорте. Каждый раз, заглядывая в него, себя пугаюсь. Наташка, похоже, разучилась говорить. Пару раз открывала рот, но, покачав с сомнением головой, опять закрывала.

– Ой! Так вы Ирина Александровна, жинка Дмитрия Николаевича, дай боже ж ему здоровья! А це ваши детки, Вячеслав Дмитриевич и Елена Дмитриевна. И сестренка приехали – Наталья Николаевна с сыночком. – Не возвращая нам паспорта, Гала уверенно перешагнула порог. – Я вас у милиции зарегистрирую… А Серафима Игнатьевна думает ехать сюда, чи шо? Пойдемте у кухню, я вам все покажу. Готовить и убираться незаметно буду, не помешаю. Серафиме Игнатьевне трудно угодить, дак почти претензий не выговаривала. Сроднились за те годы, что у нее тружуся.

Гала уверенно шла по коридору к кухне, а мы молчаливым строем шагали за ней, мучаясь вопросом, как сообщить помощнице Серафимы Игнатьевны по хозяйству, что претензий от покойной вообще больше не будет.

– Яночка, ты ж тут не самоуправствуй. Мне перед хозяйкой и Дмитрием Николаевичем отчет держать. Даже не знаю, что с тобой делать. Может, у меня поживешь?

В голосе Галы читалось явное стремление получить от нас одобрение на проживание девицы вместе с нами. Но мы были слишком увлечены созерцанием девицы. Яночка, с аппетитом наворачивала приготовленные Наташкой нам на завтрак бутерброды, запивала их попеременно то апельсиновым соком, то кофе, кажется, из Славкиного бокала, не обращала ни на Галу, ни на нас никакого внимания. Нет, пожалуй, наше появление все-таки ей помешало, поскольку она, не отрываясь от бокала, схватила пульт, включила телевизор, задрала ноги на табуретку и уставилась на экран. Что-то там ее не устроило, и она начала ожесточенно переключать каналы. Гала осуждающе покачала головой:

– Ох, нет на тебя Серафимы Игнатьевны.

– А ее и не будет! – мне показалось, что нарисовавшийся в дверном проеме Яша заявил об этом с удовольствием. Во всяком случае в голосе его явно сквозило торжество. Но оно никак не вязалось с внешним видом Маэстро, картинно опиравшегося о притолоку: взлохмаченная борода, всклокоченные волосы, безумные злые глаза, неряшливо запахнутый бордовый халат, бордовый шлепанец, служивший единственным украшением двух немного кривых волосатых ног. Шлепанец был напялен не на ту ногу, зато вторая по-хозяйски покоилась сверху и даже шевелила пальцами. Утренний наряд Маэстро довершала верхняя часть моего купальника, живописно обмотанная вокруг голой шеи. Ему шел благородный синий цвет. Я сразу решила, что расстанусь со своим купальником навсегда. Нужно раскошелиться и купить новый. История повторялась, правда, в новом, на мой взгляд, худшем варианте.

Гала слабо охнула, опять помянув Господа.

– Ты ж откуда взялся, Яков Александрыч?

– Почти с того света, милая. Почти с того света. А вот тетушка уже не вернется!

– Она вернется! – торжественно заткнула его Наталья. Так, как будто объявляла о начале концерта. – Сегодня, как и планировала… – Торжественность в голосе подруги угасла. – Правда, в другом, несколько непривычном для друзей виде. И форма одежды у нее тоже непривычная. Керамическая…

Наташка заплакала и, выхватив из салфетницы бумажную салфетку, поднесла ее к глазам. Оторвавшаяся от экрана телевизора Яна перестала жевать и обалдело уставилась на всю компанию. Воспользовавшись этим, я выхватила у нее из рук пульт и выключила телевизор, где во всю веселились «Иванушки-Интернешнл».

– Что ты себе позволяешь? – очнулась было Яна, но тут же замолчала, пытаясь понять слова и поведение Яши и Натальи.

Гала еще раз охнула, только очень горестно и, убрав косметичку с ключами в карман, шлепнулась на табуретку. Всплеснув руками, обхватила ими голову и пару секунд качалась из стороны в сторону, а мы, как завороженные, следили за ней. На кухне воцарилась тишина, нарушаемая только упорным жужжанием мухи, пытавшейся проломить стекло и удрать куда подальше от нашей назойливой компании. Этот звук показался мне оглушительно громким. Я невольно зажала уши ладонями. Вовремя! Гала заголосила так, что Аленку в миг сдуло из кухни в дальний конец коридора. Яшина правая нога соскочила с правого же шлепанца на левой ноге. Он дернулся, побледнел и плавно съехал вниз по стенке, усевшись в ногах у подоспевшего, вроде как к завтраку, Лешика. Яночка закашлялась, подавившись глотком сока, который неосознанно решила допить. Наташка уронила скомканную салфетку на пол. Славка, решивший удрать из кухни следом за сестрой, наступил на этот импровизированный платочек, неслышно извинился и, подняв его, вернул владелице.