История Льва - Микита Франко

ладонь, а Пелагея звонко хлопнула по ней сверху – так они скрепляли все братско-сестринские договоры, возникающие между ними.

Успокоившись, сестра перебралась с Лёвиных колен поближе к маме, а Лёва, глянув на мать, спросил:

- Ты как?

Та опустила взгляд на свой живот.

- Да ничего вроде, стала часто толкаться…

Лёва заметил, что в последнее время мама на вопрос: «Ты как?» отвечает про свой живот, а не про себя. Правда, если быть совсем уж честным, то её обычно о нём и спрашивали – о животе. Будто беременная женщина превращается в одно большое пузо и перестаёт быть собой, со своими проблемами, со своими страхами, со своими радостями – личными, в отрыве от ребёнка.

Лёва, перебивая, покачал головой:

- Нет. Как ты?

Мама будто бы удивилась:

- Нормально.

- Дома всё хорошо?

Под этим вопросом он имел в виду: «Отец тебя не обижает?», и мама понимала, что он спрашивает именно об этом.

- Всё хорошо, - ответила мама.

«Соврала», - с грустью подумал Лёва.

Она взяла его руку, прижала к своему животу, и Лёва почувствовал лёгкий толчок. Он вспомнил, что это уже было раньше, в детстве: когда он, пятилетний, говорил: «Дай пять» и прикладывал руку к маминому животу. Пелагея всегда отзывалась.

Сейчас она, проследив за Лёвой, возмутилась:

- Эй, я тоже хочу!

Мама прижала ладонь Пелагеи к себе и сестра, выждав несколько секунд, завороженно протянула:

- Ва-а-а-у…

- Это жизнь, - сказала мама.

- Это жизнь, - произнесла сестра в тон ей.

«Это жизнь», - мысленно повторил Лёва.

Мама с сестрой просидели в палате целый час, до полудня, а потом, когда они ушли, почти сразу заявился Власовский. Деловой, как депутат, в рубашечке и с портфелем в руках. Принёс апельсины. Виновато сказал:

- Не знал, что ты любишь, но апельсины вроде любят все.

- Кроме аллергиков, - усмехнувшись, добавил Лёва.

Он испугался:

- Ты же не?..

- Не, всё нормально. Спасибо.

Яков неловко помялся на одном месте, потом кивнул на кровать:

- Можно мне?.. – он отчего-то недоговаривал фразы.

Лёва, отодвинув одеяло в сторону, кивнул:

- Садись.

Власовский присел на край кровати.

- Как себя чувствуешь? – негромко спросил он.

- Нормально. Температура спадает.

- Я не про температуру…

Лёва тяжело вздохнул.

- Не знаю. Плохо.

- Если ты захочешь об этом с кем-то поговорить, то можешь со мной.

Лёва с подозрением на него покосился:

- Почему с тобой?

Яков пожал плечами:

- Мне кажется, у тебя нет других вариантов. Для всех остальных ты просто потерял друга. Но ты же не просто потерял друга, да?

Лёва посмотрел по сторонам, встретился взглядом со своим восьмилетним соседом (тот столовой ложкой черпал сахар из бумажного пакета и, подслушивая за их разговором, хрустел белыми кристалликами на зубах). Сначала Лёва хотел спросить: «Нафига ты жрёшь сахар?». Потом: «Нафига ты подслушиваешь?». Не найдя в себе сил даже для такого короткого разговора, он снова повернулся к Якову: - Я пока не готов говорить.

Тот кивнул, вставая с кровати. Спросил:

- Тебе, может, что-нибудь принести?

Лёва покачал головой. Но, задумавшись, спешно спросил:

- У тебя книги нет?

- Книги?

- Любой. Почитать.

Яков щелкнул застежкой на портфеле, полез в большой отдел и вытащил оттуда «Анатомию человека». На обложке был изображен голый мужчина с содранной кожей. Лёва вяло пошутил:

- Странные у тебя порно-журналы.

Яков даже не улыбнулся. Серьёзно ответил:

- Это не порно, а мой учебник. Я готовлюсь.

- К чему?

- К поступлению в ВУЗ. В США.

- У твоей бабушки есть на это деньги? – с сомнением спросил Лёва.

- Можно выиграть грант.

Лёва почему-то нисколько не сомневался, что такой, как Власовский, его выиграет. Спросил:

- И на кого?

- Biological Sciences.

Лёва понял, что Яков сказал что-то по-английски, но не понял – что, и, не желая выглядеть совсем дураком, просто кивнул. Власовский, в свою очередь, тоже начал спрашивать:

- А ты решил, что будешь делать после школы?

Меньше всего на свете Лёве хотелось об этом думать. Казалось, будущего нет, какое тут «после школы»?

- Нет.

Яков положил учебник по анатомии на его тумбочку.

- Тогда почитай.

Лёва прыснул:

- Да не, ты чё. Это скучно.

- Может, тебе понравится. Захочешь стать врачом.

- Ага, щас.

- Тебе бы пошло.

- Мне – что? – Лёва почти рассмеялся. – Пошло?

- Ну да, - как ни в чём ни бывало сказал Яков. – Твою потребность всех спасать нужно пустить в здоровое русло, а то так и будешь притягивать к себе странных личностей.

- Таких, как ты? – огрызнулся Лёва.

- В том числе. Тебе же показалось, что меня нужно спасти.

- Так это правда.

- Нет, я бы и сам справился.

- Ой иди ты, Власовский, - Лёва взял с тумбочки апельсин и начал его чистить. – «Спасибо» от тебя не дождёшься, я понял.

- Так это и есть моё «спасибо», - ответил Яков. – Хожу к тебе. Апельсины вот принёс.

Лёва, разорвав очищенный апельсин на две части, впился зубами в одну половинку.

- Нормальные люди делят на дольки, - подсказал Яков.

- Так тоже вкусно, - жуя, ответил Лёва.

Будто хвастаясь, Власовский сказал:

- Я их даже помыл перед тем, как принести.

- Ну и извращенец.

Напоследок они обменялись ещё парочкой колкостей, и Власовский отправился домой, пригрозив «ещё как-нибудь зайти». Лёва крикнул в след, что ждать не будет, и впервые за последние дни поймал себя на том, что улыбается. По-настоящему. Не для мамы, не для сестры, а искренне – сам для себя.

Ощутив стыд и злость на свою неуместную радость, он смахнул улыбку с лица и сердито подумал: «Неужели ты так легко его забываешь?»

 

Прошедшие два дня в больнице были тоскливыми: Лёва вымученно улыбался, когда приходили мама или Яков (иногда казалось, что он правда чувствует себя рядом с ними лучше), но стоило остаться одному, как парень просто заходился от слёз. Старался отвлекаться чтением – к «Анатомии» так и не притронулся, зато мама принесла «Путешествие к центру Земли» (от «Мушкетеров» его теперь тошнило – думая о них, он вспоминал день известий о Юре).

Если чтение и облегчало горе, то ненадолго. По ночам становилось хуже всего, тяжесть в груди была такая, что Лёва пугался: её невозможно выдержать.

«Интересно, от