Сладкие песни сирен - Михаил Кривич

13

После вечерней переклички и отбоя поплыл над нарами густой храп привлеченных трудовых ресурсов.

У женщин за занавесочкой Вилнис зажег одну из свечей, и в колышущемся язычке пламени Борис Взгорский оплавил наломанные из свечей ушные затычки, чтобы мягче садились в устье, слухового прохода. Каждый приладил затычки себе по уху. Стараясь не шуметь, выбрались из коттеджа. Охрана, давно растерявшая бдительность, где-то дремала, песни сирен сквозь добротный церковный воск не пробивались. На бетонную стену накинули самодельную лестницу, нарезанную из свитого лозунгового кумача, и в наступившей лично для них тишине выбрались из зоны.

Как, однако, наблюдательны бывали древние авторы, в том числе греческой национальности! Подобно тому как Одиссею и его команде расхотелось причаливать к скалам, едва они перестали улавливать чутким матросским слухом нежное пенье, так и наших героев уже не тянуло оставаться в зоне, и ноги сами несли их к городу, через площадь, мимо темных домов, мимо каланчи и клумбы на главном газоне города - к колхозному рынку, к тому шоссе, где Борис Взгорский бросил свой автомобиль ВАЗ-2105 (с двигателем от "шестерки") и надеялся там же его найти. Они шли быстро, не оглядываясь, только Вячеслав время от времени останавливался, трепетной рукой лез в нагрудный карман, нащупывал перо и с тоской обращал взор в ту сторону, где в бывшем профилактории химиков располагалась тихая сиренья обитель. Борис Взгорский строго оборачивался на отставшего товарища, жестом как бы поправлял в ушах затычки и взмахом руки приказывал Вячеславу следовать за собой.

Вот и освещенная луной жемчужно-серая лента дороги, вот и одинокое транспортное средство на обочине. Взгорский бросился к своей машине.

Если бы рядом находился человек, способный воспринимать звуки внешнего мира, он услышал бы достаточно громкие восклицания, едва ли проводимые даже через нынешнюю, излишне мягкую цензуру. Это Борис Взгорский обнаруживал пропажи. Исчезли: дорожный саквояж, стереофонический магнитофон, две бутыли чачи, журнал "Дружба народов" № 7 и сценарий про чекистов, расписанный по ролям. Но - уймитесь, Борис! - машина была на ходу и завелась без хлопот. Пока прогревался, мирно урча, двигатель "шестерки", Борис Взгорский распихивал пассажиров в тесном салоне: тучного Вилниса вперед, рядом с собой, на заднее сиденье - Семена Семеновича, Алешу и Сережу, к ним на колени - Верочку и Клавдию Михайловну.

Постойте, однако, все ли в машине? Так и есть, недоглядели.

- Ах! - закричала Верочка, тыча пальцем в заднее стекло.- Вячеслав! Где Вячеслав?

Все обернулись. Устремив взор куда-то вдаль - можно предположить, что к громкоговорителю на фонарном столбе,- Вячеслав выковыривал из ушей кусочки воска.

- Остановись, сынок! - закричала Клавдия Михайловна, не слыша собственного голоса. Алеша и Взгорский выскочили из машины и бросились к Вячеславу.

Но было поздно. Сиреньи голоса вновь поймали его в свои сети. Вячеслав извивался, пытаясь ухватиться за багажник и задние крылья легковушки, его рот был раскрыт в мучительном крике. Если бы они могли что-то услышать, то услышали бы душераздирающую мольбу:

- Привяжите меня к бамперу!

И тут же могучая сила оторвала его от машины, перебросила через обочину и погнала в сторону города. Растаял в придорожной тени, канул во тьму добровольный узник неразделенной любви.

Когда они отъехали от города на несколько километров, Взгорский показал что-то Вилнису. Тот понял, закивал головой и запустил себе в ухо довольно толстый мизинец, перетянутый серебрянным массивным перстнем. Поковырял в ухе, не без труда извлек затычку, повертел головой влево и вправо, вынул вторую затычку, настороженно вслушался и, расплывшись в улыбке, кивнул головой - можно. Взгорский притормозил и жестом показал своим пассажирам, что странная полоса в их жизни завершилась, что отныне каждый волен поступать так, как ему заблагорассудится, и слушать то, что ему хочется слушать.

С обеих сторон дорогу обступал лес. Взгорский заглушил двигатель, все вытащили воск из ушей - и ничего, ровным счетом ничего в мире не изменилось.

В ночном лесу стояла тишина.

14

Вернемся в город и, дабы не обременять вас долгими описаниями, прибегнем к емкому сравнению.

Подобно тому как тоненький ручеек, нашедший щель в бетонном теле плотины, превращается вскоре в могучий поток, сметающий все на своем пути, так и бегство наших героев стало началом всеобщего бегства, массового исхода или, как назвало это явление энское радио,- "коллективного оставления трудовыми ресурсами бывших районов их сосредоточения".

Чутко улавливающий веяния времени товарищ Н. устным распоряжением наложил вето на слово "зона". Вернее говоря, он произнес "налагаю эмбарго", но подчиненные поняли его как следует. Умеет товарищ Н. работать с кадрами, воспитывать в них самостоятельность!

Слово "зона" с той поры в городе Н. и его окрестностях не употребляется ни в каких смыслах, и когда товарищ Н. незадолго до отъезда в Центр открывал межобластной съезд землепашцев, он сказал в приветственном обращении: "В наших краях, товарищи, в нашей Несуглинной, так сказать, ограниченной территории..." И все его правильно поняли.

Эксперимент был завершен, итоги его, никем не подведенные, нам неизвестны.

На этом, выполнив свой гражданский и литературный долг, мы могли бы с чистой совестью поставить точку. Однако повременим немного и оттянем наше прощанье на несколько абзацев.

Мы достаточно скромны, чтобы не трубить о своем таланте, если таковой имеется; оставим это критикам, если таковые найдутся. Но начитанность наша, согласитесь, вне всяких сомнений. Из прочитанного мы вынесли, в частности, что историко-литературный труд, охватывающий широкий круг лиц и событий, должен быть завершен эпилогом. Например: судьба героев в дальнейшем сложилась счастливо. Или как-то иначе. Ведь каждому же интересно, что было потом, некоторые только ради этого и читают.

Эпилог

Перво-наперво, понятное дело, о судьбе товарища Н. Не раз и не два, отдавая ему должное, мы упоминали, что он пошел на повышение, хотя в первое время после завершения эксперимента были у него небольшие неприятности, но все обошлось, такими людьми у нас не бросаются, и теперь товарищ Н. залетел так высоко, что и задрав голову не увидишь. Тут самое время назвать истинное имя товарища Н., которое мы берегли до эпилога, лукаво подсовывая читателю всякие ложные и подложные имена, можно сказать, псевдонимы. Так вот, настоящая его фамилия Неумейло. Если бы наш рассказ не подходил к концу, вполне возможно, что пришлось бы рано или поздно назвать последнюю и единственно верную фамилию товарища Н., самую что ни на есть настоящую. Но поздно. Пусть все остается как есть.