Совиный сказ (СИ) - Завадская Анна Владимировна

Кстати, да. Беременность здесь — опасный период для женщины. В принципе, матушка постоянно дома, на рынок выходит редко… Хотя… Надо поговорить с тётей Глашей и дядей Ваней. Оберег бы ей хороший. Вот только… Обереги в княжестве делают женщины. И лезть в эту сферу Тихону не стоит, если он хочет жить спокойно.

Вот только… если Тихон правильно оценил силу свечения внизу живота матушки, зачатие произошло совсем недавно. Так что ещё никто не знает о положении Василисы Никитишны. И она сама в том числе. И только через месяц, фактически, она начнёт подозревать что-то. Тогда-то и сделает себе оберег. Соответственно, целых полтора месяца матушка будет не то, что беззащитна, рубаха-то и обережное кольцо из церкви у неё есть, но более уязвима. Ведь и рубаха, и кольцо рассчитаны на защиту одного тела/души/духа, а их теперь — двое. Причём тело/душа второго только-только формируется.

А если вспомнить о нападении духа-паразита, то становится совсем тоскливо. Сделать талисман самому? Но из чего? И, главное, как подарить его так, чтобы не спалиться? В том мире Тихон привык к амулетам-аксессуарам вроде колец, серёжек, ожерелий и браслетов. Браслет? Хм. Купить штук двенадцать крупных деревянных бусин, шелковых нитей и сплести вместе? Подарок от ребёнка родителям… Милая детская безделушка… Только дерево плохо держит ману. Выбрать камни? Вариант. Но в ближайшие дни Тихон этого сделать всё равно не сможет. И главный вопрос: кто наполнит ритуал зачарования маной? Ладно, в принципе, знания о ритуалах у него остались. Создать за пару дней камень-накопитель, использовать его в качестве батарейки для ритуала зачарования и…

— О, ваше благородие, уже проснулись? — заглянув тихонько в комнату, обрадованно спросила Глаша.

Как только разглядела в полутьме то, что Тихон не спит! О! Кстати! Эм, только получится ли нормально поговорить? Она же с утра торопится, небось. Тихон лишь кивнул, подтверждая то, что действительно проснулся. Вот только голова на это покачивание отреагировала новой вспышкой головной боли.

— Доброго утречка. Кушать хотите? Я завтрак как раз готовлю. Хозяева как раз проснулись, о вас вот спрашивали.

— Доброго, тетя Глаша, — стараясь сильно не шуметь, чтобы не провоцировать головную боль, ответил Тихон. — Кушать я хочу. А ещё мне у вас кое-что узнать надо бы. Как посвободнее будете, подойдете, ладно?

— Конечно, конечно, ваше благородие. Сейчас хозяев обрадую, что вы уже встали. И приготовлю.

Василиса Никитишна сидела на стуле в столовой за напольными пяльцами, словно на иголках. Глеб Гориславович ушёл на работу, а она, как и всегда, осталась дома. Вот только привычный порядок дел был нарушен безвозвратно. Потому что теперь на её попечении остался больной десятилетий отрок. Хотя, какой там порядок. Так, обычная рутина домашних дел, рукоделия и небольшой прогулки по городку. Рынок, лавки, дом. На рынок за продуктами побежала Глаша, Иван отправился в лавку готового платья. Купленный ещё до пира в княжьем дворце костюм на Тихона подошёл идеально, так что по тем же меркам можно заказать и праздничный костюм для воскресного посещения храма и последующего пира у свёкра и свекрови.

А до этого времени хорошо бы закончить вышивать шелковый кушак для Тихона. Но, видимо, не судьба. От волнения у Василисы Никитишны слишком уж дрожат пальцы. Стежки кривые и косые, ещё немного — и все пальцы окажутся исколотыми. Да и о какой вышивке может идти речь, если все её думы лишь о том, как вчера Тихон чуть было не погиб! Слава Роду и Хранителю, что выжил! И главное, чтобы доктор никаких серьёзных проблем не обнаружил. Ну, потому что последствия сотрясения могли проявиться и через месяцы.

О, дверь в комнату Тихона скрипнула! Значит, доктор уже закончил осмотр. Подорвавшись со стула, она с трудом удержалась на месте. Ну, прав был вчера супруг, негоже дочери боярской вести себя так эмоционально. Не девица же уже, и даже не барышня, а матушка. Хоть и приёмная. Чинно, степенно, благородно. И спокойно. А, главное, смиренно принимая всё, что уготовано им Родом и Хранителем. Ну, хотя бы постараться себя так вести, в конце концов!

— Ну, что же, Василиса Никитишна, можете не волноваться более. Внутренних травм явно нет, сотрясение мозга лёгкое, так что скоро отрок сможет вернуться в школу. Пока я ему прописываю строго постельный режим. Даже по нужде. Ночная ваза есть, дворник тоже. Сегодня среда… В субботу зайду, проведаю, заодно и скажу, можно ему в храм на службу или лучше ещё побыть дома. Вроде бы всё. Не думаю, что ему может стать хуже, но если что — зовите.

Василиса почувствовала, что скопившееся напряжение начинает потихоньку отпускать её. Лёгкое… Всего лишь лёгкое сотрясение! Слава Роду! Но вот строгий постельный режим… С другой стороны, это всё же сотрясение. Не дай Творец, закружиться голова и Тихон снова упадёт!

— Благодарю, Савелий Петрович, — протянув серебряный рубль доктору, поблагодарила его Василиса.

— Да что вы, главное, чтобы с отроком всё было хорошо, — спрятав рубль в карман своего кафтана, с доброй улыбкой ответил доктор. — До субботы, Василиса Никитишна.

— До субботы, Савелий Петрович, всего хорошего, — с лёгким поклоном ответила хозяйка дома, провожая гостя за порог.

— Вот, ваше благородие, вот такие бусики стоят десять медяков, — сказала Глаша, зайдя к Тихону спустя минут десять после ухода врача.

И при этом достала из кармана в переднике нитку из довольно крупных, толщиной в женский палец, красных и жёлтых круглых стеклянных бусин. Вообще, утренний разговор за завтраком, который у них случился, показался Глаше странным до крайности. Ну где это видано, чтобы десятилетний отрок спрашивал кухарку о том, как принято "у них тут" о непраздных (прим. авт.: так раньше называли беременную женщину) заботиться. Назвал, правда, сначала как-то… Бременной, что ли… Чудно. Но в принципе, если дитя во чреве считать бременем, то бишь ношей, то да.

— Есть ещё зелёные с синими, — продолжила пояснение Глаша. — Ну и одних цветов. Но эти красивши всех.

Отрок же медленно кивнул, взял бусы и начал пристально рассматривать бусины. И взгляд сразу таким, глубоким стал. Ну точь-в-точь как священник на прихожан во время исповеди смотрит. Перебирает бусины, рассматривает. Ну, конечно, ведь бусики самые дешёвые. Ни позолоты, ни серебрения, просто мутное плохо закрашенное стекло в форме шара. Ну, почти шара. Где-то сплющено, где-то — вытянуто.

— Сойдёт. Всё равно им больше полутора месяцев не жить, — тихонько пробурчал отрок, откладывая бусы на одеяло. — А шнур?

— А вот, красный, шёлковый. Три аршина. Пять медяков за аршин. То есть за всё…

— Двадцать пять копеек, — сказал Тихон, переключаясь на шнур. — Если с бусами считать.

О как быстро считает-то! Сразу видно, хорошо в школе учится, не опозорит родителей. Умный, ещё и взгляд такой… А если вспомнить, о чём хозяева за завтраком говорили… Хм…

— Если матушка будет спрашивать про эти деньги, скажи, что я попросил тебя кое-что купить, но не говори, что. Подарок же для неё.

О! А это он хорошо придумал! Глаша думала повиниться Василисе Никитишне, что потеряла деньги, но теперь не придётся. Кстати, да. Ещё одна странность. Отроки, в отличие от девиц, рукоделием в школе не обучены. Но Тихон так уверенно попросил о бусах и шёлковом шнуре, что Глаша и не подумала сомневаться в том, сможет ли отрок сделать этот браслет. Ну, мало ли. В жизни всякое бывает. Может, из-за слабого здоровья он с женщинами проводил больше времени, чем с мужчинами? А больному ребёнку чего только не покажешь, чтобы в постели удержать.

— Ну да, ну да. А для батюшки? — спросила Глаша, вспомнив, что Тихон говорил о подарке в честь это, как это… "Вхождения в семью", вот! — Тоже браслет делать будете?

— Нет, для батюшки такой браслет не подойдёт, — задумчиво ответил Тихон. — Мужской надо. Кожаные тонкие шнурки, металлические бусины-цилиндры. Да и не к спеху ему. Матушке важнее. Тётя Глаша, вы же помните? Не давайте ей сейчас носить больше четверти пуда (прим. авт.: Пуд — единица измерения массы русской системы мер, равен 16.3805 кг). И вообще, пусть меньше волнуется. А то… Плохо это, короче.