Тогда, в Багио - Александр Кикнадзе

Послушаем, что говорит Анатолий Карпов:

— Жаль, что матча не получилось. Однако моей вины в том нет, и я спокоен. В конце концов, существуют принципы, от которых отступать я не могу. А Фишер, в свою очередь, такой человек, что не ограничивается частичными приобретениями, а, пусть уж меня извинят за резкость, старается и вовсе сесть на голову. Неизвестно, какие еще требования он бы выдвинул, если бы ему и до конца продолжали идти навстречу.

Кроме отличных шахматных произведений Фишер внес в творческий мир такую суету и неразбериху, что шахматистам вдруг срочно потребовались дипломаты, ораторы, юристы, чтобы доказывать прежде такие простые и ясные истины. Раньше шахматисты вполне могли договариваться на своем языке, а теперь это стало почти невозможно.

Я сделал все, чтобы наш матч с Фишером состоялся, пошел на крайние меры, принял почти все его требования. Я уступил ему выбор места встречи, согласился с кандидатурой назначенного по желанию американского гроссмейстера главного арбитра. Наконец, был готов играть матч до десяти побед без ограничения числа партий. Последнее условие считаю совершенно неприемлемым. Статистика показывает, что Фишер проигрывает в последнее время не более одной-двух партий в год. Можно себе представить, сколько длился бы наш матч! Это было бы марафонское изматывающее соревнование. Тем не менее я был готов играть и такой матч.

Будем надеяться, что Фишер не покинет шахматы, что он еще покажет свое выдающееся мастерство, свой талант.

…Фишер в шахматы не вернулся. В 1978 году по сравнению с Корчным он казался вовсе не таким беспардонным себялюбцем. Время помогает нам получить более точный взгляд на события. Но… что ни говори, Карпов получил тогда, в апреле 1975-го, шахматную корону без главного финального матча.

И на этот раз, в Багио, не имел никакого желания получить ее таким же образом.

Вот почему, я думаю, вопрос о срыве матча ни разу не обсуждался. Только не слишком ли искусно воспользовался этим своим «преимуществом» претендент?

Кто, когда ответит на вопрос, что испытал Карпов в ту минуту, когда подписался под словом «сдаюсь» в той самой партии, после которой счет стал 5:5? Каким ему виделся мир, какие виделись сны?

Соблазнительно написать теперь, когда давно известен результат всего матча, что он не дал восторжествовать отрицательным эмоциям, что ни на минуту не сомневался в победе и был «по-прежнему бодр». Только такое суждение будет столь же далеко от действительности, как Багио от Москвы. Предосудительно было бы написать и о том, что все члены команды Карпова сохранили «благородную выдержку духа», были по-прежнему взаимно вежливы и предупредительны.

Если бы царила такая тишь и благодать перед решающей партией, надо было бы бить в колокола и вопрошать: кого послали в Багио — людей или бесчувственных манекенов (теперь пишут «роботов»)? Четырнадцать человек, привыкших к тому, что дела складываются как нельзя лучше, веривших в близкую победу и старавшихся представить, как будет встречена эта победа на Родине, теперь должны были начать рассуждать о том, как могут встретить дома известие о поражении.

Все члены команды Карпова, и он сам прежде всего, хорошо понимали, что значит проиграть партию 17 октября. Мог ли догадываться Анатолий, что испытывал в те дни его отец Евгений Степанович Карпов, прикованный тяжелым недугом к больничной койке? Инженер и учитель. Первый, открывший сыну таинства шахмат. Учивший его делать первые ходы на такой маленькой и такой безграничной, как мир, шахматной доске. Мог ли не думать Анатолий, как отзывались в отцовском сердце неудачи последних дней? В сердце, которому было дано отсчитать еще так немного ударов.

В лагере Корчного царило веселье, заказывалось шампанское на семнадцатое, а Карпов, возможно забыв о том, что его могут подслушать и передать содержание разговора Корчному и тем самым поднять его настроение на много градусов, отвечал на тревожный звонок из Москвы: «Толя, родной, что с тобой?» — «Устал. Не могу считать».

Человек, который разговаривал с Карповым, очень хотел сказать: «Толя, мы так тебя просим, так всем нам нужна победа, так плохо будет без нее», но догадывался, в каком состоянии пребывает Карпов, и не знал, как воспримет он эту рекомендацию, не ляжет ли она дополнительным грузом на неширокие его плечи.

Мрачнели лица людей, напряженно вглядывавшихся в того, кто разговаривал с Карповым. Старались подавить вздохи, думали о тех, кто окружал Карпова в Багио, кто давал сверхоптимистические прогнозы перед началом матча, и эти запоздало-грустные размышления были хорошо понятной реакцией на печальные обстоятельства.

А между тем в Багио не прерывалась напряженная работа. Возникала проблема — как лучше провести чемпиону дни до тридцать второй партии. Рассматривались предложения, возникавшие не только на месте.

13 октября раздался звонок из еженедельника «64» к доктору В.:

— Здравствуйте, с вами говорит мастер Мацукевич, ко мне только что звонили из Багио. Они хотели бы услышать совет: как лучше провести Толе дни перед партией? Сегодня взят тайм-аут, скоро объявят по радио.

— Вопрос слишком неожидан. Надо подумать. Позвоните, пожалуйста, немного позже.

Доктор в свою очередь обратился за советом к писателю-международнику. Тот безоговорочно сказал:

— Ни в коем случае не давай никаких советов. Если послушают тебя и партия будет выиграна, о твоем совете забудут тотчас. А если проиграет? Тоже мне, скажут, нашли консультанта-заочника. Сошлись на что угодно, но откажись участвовать в этом деле. Мало у тебя своих забот.

— Но это тоже одна из моих забот… Быть может, сейчас одна из самых главных. И если я могу помочь им даже на расстоянии, обязан это сделать.

— Ну давай иди, ломай голову, посмотрим, что у тебя получится.

Вскоре раздался второй звонок:

— По другому телефону звонит Таль, я ему буду передавать все слово в слово.

— Я знаю одно: главная роль в эти дни должна принадлежать психологу. Он больше, чем кто-нибудь другой, способен понять состояние Карпова и дать точную рекомендацию. Никаких телеграмм и звонков Карпову. Я бы мог посоветовать выехать в лес, где Карпов еще не бывал. Сделайте шашлык. Не помешает стакан легкого вина. Нужна резкая смена настроений, новые эмоции. Это все, что я мог бы пожелать.

— Меня просят передать вам спасибо, — произнес мастер Мацукевич.

Когда доктор положил трубку, международник, не без интереса ожидавший конца разговора, спросил:

— Ты симпатизируешь руководителю делегации?

— Без сомнения.

— Так знай, что ты оказал ему медвежью услугу.

— ???

— Что тут не понимать? Последуют твоему совету, послушают психолога, а Карпов последнюю партию проиграет (как это ни печально, я считаю, его шансы теперь ничтожны), и все будут говорить: пожалуйста, послушались.

— Ты забываешь об одном. В такой острой ситуации имеет право решающего голоса только человек со специальной подготовкой, понимаешь, со специальной! У нас вообще много мастеров давать советы другим на все случаи жизни. Так вот, нужен профессиональный совет профессионально спокойным тоном. Кроме того, я не смотрю так пессимистично на предстоящую партию. Карпов играет белыми, уже одно это много значит. Кроме того, он не раз показывал умение собираться в самый напряженный момент.

— А как не соберется?

Доктор тяжело вздохнул.

Доктор исключения не составлял.

В те самые дни я услышал из уст поэта Степана Щипачева:

— Если Карпов проиграет последнюю партию, буду считать себя глубоко несчастным человеком. Буду понимать, что случилась страшная несправедливость, задевшая мое гражданское самолюбие.

А гардеробщица тетя Валя сказала:

— Просто умру. В жизни эти шахматы не брала в руки, лучше бы их совсем не было. Правду говорю, умру, если Толя проиграет.

ГЛАВА XV

Никто не мог бы сказать наверняка, что тридцать вторая партия окажется последней и самой главной партией матча, но все свидетельствовало об этом.

В стане Корчного царило вполне понятное приподнятое настроение. Претендент, сравнявший счет в безнадежно складывавшемся матче, был убежден, что надо действовать решительно, даже играя тридцать вторую партию черными. Не дать чемпиону отойти от пережитого, навязать систему, требующую длинного расчета, всем своим видом показать, что не сомневается в победе, что она теперь ему будет принадлежать по праву, в бой, в бой, ничего никуда не перенося и не откладывая.

А как должен был поступить чемпион?

Односложный ответ было дать очень трудно.

— Мы могли взять еще один технический тайм-аут, давая возможность Анатолию восстановить форму, — говорит Батуринский. — Этот вопрос рассматривался очень серьезно. Но где была гарантия, что за эти дни он не перегорит еще больше, находясь под грузом неприятных эмоций? Посоветовались. «Буду играть», — сказал Анатолий. Все мы прекрасно знаем его бойцовский характер. Но я был бы далек от истины, если бы сказал, что только меня одного точил червь сомнения. Важно было, чтобы о нем никто не догадывался, об этом сомнении. И еще найти такое средство, которое дало бы Анатолию сильный эмоциональный заряд, наложило бы новые впечатления на впечатления шахматные, придало бы новые силы.