Посейдон - Пол Галлико

Но и сумели сохранить строжайшую тайну своих отношений. Днем они не встречались, а ночью Мартин незаметно пробирался к ней в каюту.

Однако вскоре стало ясно, что за рай Джеймсу придется расплачиваться. В постели Мартин оказался настоящим сексуальным чудом, и несчастный галантерейщик стал жертвой собственной удали. Вильма наотрез отказалась завершать с ним отношения по окончании круиза. А так как ни о какой любви речи не шло, она не понимала, почему бы им не продолжать свои встречи и на твердой земле. У Вильмы была своя квартира в Чикаго. Ну, а бизнес Мартина позволял ему уезжать из дома на выходные под предлогом очередной командировки. Вильма охотно обсуждала эту тему еще во время путешествия, рассчитывая на долгую связь с понравившимся ей любовником.

Расплачиваться Мартин должен был каждую неделю. А это предполагало постоянную ложь, изобретение бесконечных уловок и ухищрений, чтобы обмануть жену, и, в конечном счете, неизбежное разоблачение. А Мартин по-своему любил жену и не собирался приносить ей боль. С другой стороны, и он уже успел привыкнуть к забытым сексуальным ощущениям и не хотел прекращать любовные свидания. Однако больше всего ему не хотелось неприятностей.

Но сейчас судьба сама решила за него эту проблему. И перед мысленным взором Джеймса то и дело сама собой появлялась перевернутая каюта с мебелью, нелепо торчащей с потолка. И в этом чудовищном «аквариуме» плавало тело Вильмы Льюис. Мартин легко представлял себе и ее длинные, как у русалки, волосы, и удивленные выпученные мертвые глаза…

Ночной дежурный, который мог видеть, как Джеймс проникал в каюту Вильмы, скорее всего, тоже погиб. Так что никто теперь не узнает страшной тайны Мартина, а значит, и никаких неприятностей. Получалось, что ему выгодна смерть Вильмы. С этим он примириться не мог. Почему судьба так жестоко обошлась с ним? — спрашивал он себя. Где же справедливость? Он же должен был бы тоже сейчас плавать рядом с Вильмой. Но он выжил и радовался этому. Радовался? Итак, он согрешил. А это означало, что нужно платить за свои грехи. Но нет, он выкрутился. Ну, разумеется, об этом было пока рано говорить, оставалось еще дождаться спасателей, которые вытащили бы его из перевернувшегося кверху дном судна…

Но что он мог сейчас сказать Скотту? С чего ему начать? И еще ведь не ясно, как Скотт воспримет его признания. Да и что он скажет, кроме заученного «покайся, иди и больше не греши»? К тому же Мартин хотел вовсе не прощения. Он жаждал наказания за то, что остался целым и невредимым.

Вдруг Мартин подумал, что Скотту, по прозвищу «Юркий», вообще нет никакого дела до прелюбодеяний галантерейщика. Молодой священник думал сейчас совсем о другом. Он словно вернулся в большой спорт и теперь рассчитывал, как ему победить в этой игре. Он строил собственную стратегию. И Мартин лишь сильней сжал рот, чтобы, не приведи Господь, никаких глупых слов не вырвалось из него.

Прошло еще какое-то время, и Джеймс поинтересовался:

— Как вы считаете, нам удастся спастись?

— А то! — коротко и бодро отозвался священник.

«Черт! А, возможно, Господу как раз и требуются такие парни!» — невольно подумал про себя Джеймс.

В этот момент Весельчак поскользнулся о какую-то трубу, громко выругался и, не поддержи его вовремя Памела за руку, обязательно свалился бы на пол. Ее постоянная забота о нем и физическая сила начинали раздражать Бейтса. Особенно сейчас, когда он окончательно протрезвел. Он приобрел билет на «Посейдон» вовсе не для того, чтобы завязывать новые знакомства, и тем более с женщинами. Просто его прельщала мысль, что в течение целого месяца он сможет пить, сколько душе заблагорассудится, и никто не будет к нему приставать. Он, разумеется, пил и в Лондоне, но там ему еще приходилось посещать офис, где он работал. А это отвлекало. Корабль представлял собой идеальный подвижный бар.

Когда рядом возникла эта полненькая девушка, которую в круиз вывезла мать, чтобы найти жениха, Весельчак был не против. Пить в компании куда веселее, нежели в одиночку. А Памела оказалась идеальной собутыльницей. Не слишком привлекательная внешне и не большого ума, она ни на что не претендовала: только простой объем, в который, как в бочонок, выливалось содержимое бутылок.

Памела находилась рядом с Весельчаком, вместе с ним посещала бары, пила, слушала его и поддакивала, когда ему хотелось поговорить, или молчала, когда ему требовалась тишина. Она почти ничего не говорила, и он мало что о ней знал.

Весельчак снова поскользнулся, и снова Памела поддержала его своей мощной рукой. Он скрыл свое раздражение под негромким смехом:

— Вот что может стать с человеком, когда он протрезвеет. Это уже слишком опасно. Отпусти меня. Я уже в полном порядке. — Она обиженно поджала губы, и он тут же добавил: — Нет-нет, лучше продолжай меня держать, ты очень хорошая девочка. — Весельчак был горьким пьяницей, но сердце у него оставалось добрым.

Но «хорошая девочка» тоже протрезвела, иначе она никогда бы не задала ему давно мучивший ее вопрос. Пока они пили, она лишь бесконечно погружалась в тупое обожание, которое испытывала к своему товарищу. Теперь же гибель матери и окружающий ее ужас окончательно выветрили из нее алкоголь. Она собралась с духом и выпалила:

— Тони, а зачем ты так напиваешься? Что тебя заставляет делать это?

Весельчак с удивлением посмотрел на свою подружку и вздохнул про себя. Его жена постоянно спрашивала его о том же.

— Ничто не заставляет, — ответил он и добавил: — Просто мне нравится быть пьяным. Мне приятно испытывать это ощущение. Когда я пьяный, я люблю всех и каждого, и мне становится весело.

— А когда ты трезвый?

Он снова посмотрел на нее, потом весело улыбнулся и произнес:

— Уже не помню.

— Теперь мне все ясно! — воскликнула Памела. — Вот почему тебя называют Весельчаком. Потому что тебе все время весело!

— Да? Наверное, я выгляжу по-идиотски, когда целыми днями торчу в баре и глазею на проходящих мимо людей. Зато я начинаю всех их любить, и мне действительно становится весело и легко на душе.

— А меня ты тоже начинаешь любить, когда пьешь, Тони?

— Еще как! — просиял Весельчак. — Ты же свет моей жизни — настоящая мечта любого выпивохи. Мне позавидовал бы каждый пьянчужка. Я прав?

— А когда ты трезвый, что тогда?

— Ну, этого я не могу сказать, — рассмеялся Весельчак. — Я ведь впервые протрезвел. — Эти слова вылетели у него сами собой, прежде чем он успел задуматься над их смыслом. Он хотел только пошутить, но сразу же понял, что замечание вышло и глупым, и жестоким.

— Ничего не имею против, — пожала плечами Памела, и Весельчак с облегчением вздохнул. Но тут же почувствовал и болезненный укол: значит, и он ей тоже не слишком дорог?

В это время Памела крепче ухватила его за руку:

— Осторожней! Тут опять началась эта дурацкая узловатая труба.

Скоро группа остановилась, и спереди донесся голос Рого:

— Бог ты мой! Ну вот, кажется, мы и пришли.

Перед ними в конце коридора громоздилась еще одна перевернутая лестница.

Приключения на второй лестнице

Путники в оцепенении молча стояли у второй лестницы. То, как они преодолели первую, прибавило им уверенности в себе и в своем лидере. Его изобретательность вселила в них новые силы. Им стало казаться, что отныне перевернутые лестничные пролеты уже не будут для них серьезным препятствиям. Каждый раз, когда им удавалось справиться с очередной сложностью, они чувствовали, что страх рассеивается и что не такой уж кошмар вся эта катастрофа. Получалось, что безвыходных положений для них не существовало. Любая проблема решалась, стоило только немного над ней подумать и, может быть, проявить смекалку или прийти к необычному решению.

Но на этот раз смельчаки действительно оказались в затруднении. Здесь не было наклонного подъема, не было и верхней площадки, на которую можно поднять женщин на петле из скатертей. Эта лестница выглядела совсем по-другому. Она оказалась широкой и вела с палубы к каютам. До железных ступеней и стальных перил, высоко над головами путешественников, нельзя было дотянуться руками. А перед маленьким отрядом, возвышалась двенадцатифутовая переборка, от которой вниз к перевернувшемуся потолку параллельными прямыми шли трубы.

«Это тупик! — грустно подумал про себя Мюллер. — Дальше сражаться не имеет смысла». Он сразу как-то обмяк, и это почти невидимое глазу движение, очевидно, передалось Нонни. Она настороженно взглянула на своего товарища. Он попытался ободряюще улыбнуться ей, но у него ничего не получилось.

Джейн Шелби заволновалась и обратилась к мужу:

— Эту преграду нам уже не одолеть, да?

— Во всяком случае, я не вижу никакой возможности сделать это.

— Похоже, тут-то нам и придется объявить о конце нашего похода, да, старина? — спросил Весельчак у Скотта.