Ты – всё - Елена Тодорова

Юния… Юния… Юния ли?

Это платье, маска, походка, взгляд… Красиво вошла. Честно, уложила на лопатки. Я, блядь, умер. И воскрес, только чтобы убить ее.

Бесуния? Называл так раньше, когда ловил в голубых глазах чертей.

Но нет. Это тоже мимо. Сейчас со мной играла не она.

Новая сущность Филатовой являлась кровожадной, провокационной, отважной, эпатажной, жестокой… И, блядь, она была охуеть какой сексуальной. Такую хотелось нагнуть и выебать. Сделать податливой, мягкой, дрожащей… И только после этого начать целовать.

Но Юния танцевала с другим. Смотрела мне в глаза и позволяла ему себя лапать. С трудом блокирую гребаные кадры, которые, уже знаю, еще долго будут мельтешить под черепушкой.

И все эти финты Ю выкинула после того, что произошло вечером.

«И я тебя люблю», — воскрешаю сообщение, которое вспахало душу под черный пар.

Резко отвернулся тогда, потому как потерял равновесие. Пробилось то давнее страшное ощущение, будто не чувствую ног. Не могу стоять прямо! Вот-вот рухну и больше уже никогда не встану. Оцепенел. Замер. Застыл. Долгое мгновение даже дышать опасался. Пульс потерял, как во время операции, когда снилось, что лезвием вены рассекает.

Только сердце продолжало бой. Не на жизнь, а на смерть. Увы.

Чертовы корни упали в разоренную почву обратно. Солью зажгли по вспоротым ранам. И вошли еще глубже. Насквозь. Просочились ядовитыми плетями во все клетки моего существа и сплелись навек.

«И я тебя люблю…»

Хах.

Не заметил, кто эти ебучие слова написал. Да и важно ли? Думал, что уже разобрался с крестом, который тащу. Но тут вдруг мелькнула злая догадка: да у меня, сука, по ходу, какая-то карма видеть Юнию Филатову в руках другого и слышать рядом с ней это тошнотворное пустое «люблю».

Нужно ли давать этому продолжение?

На хуй не нужно!

Но как отступить?

Дорвавшись сегодня на работе до Ю, я давил и давил, не зная меры. Да какая, на хрен, мера, если я чувствовал, что она трещит внутри? Бесила эта стойкая и уверенная Филатова. Бесила безбожно! И вдруг одна из ее стен пала. Пытаясь сбежать, она даже за своим чертовым планшетом не смогла вернуться.

В тот момент внезапно пожалел… Совсем как раньше. Захотелось обнять своего Одувана, успокоить. С трудом сдержался, напоминая себе, что никакого Одувана больше нет!

Хорошо, что сдержался.

Увидел Юнию в клубе и понял, что надо действовать с ней еще жестче.

— Будет, — поправляю Архипова уверенно. Я и раньше, когда дело касалось того, что считаю своим, отличался резкостью. А побывав в аду, еще больше мрака натаскал. Используя эти запасы, убийственно ровно добиваю: — Если бы было, ты бы сейчас уже на ногах не стоял.

Принимая угрозу, Давид едва заметно вздрагивает.

— Прям аж так? Нечай, ну е-мое… — толкает рвано. — Мы ведь цивилизованные люди.

— Когда дело касается Филатовой, я бы не был так уверен, — задвигаю жестче. Выкидываю окурок. Одним плотным потоком выдыхаю последнюю порцию дыма. Фокусирую взгляд на Архипове, лишь затем, чтобы закончить разговор: — Будь так любезен, съебись, на хрен, из моего клуба.

Да, пошли все-таки хуи в расход.

Ян Романович, блядь.

Заглатываю воздух, только когда отхожу. Не сбавляя шага, свирепым движением ослабляю сдавливающий и раздражающий пылающую шею воротник рубашки.

Не собирался сегодня бухать, но сейчас намереваюсь залить полыхающие нервы самым крепким пойлом.

Только вот, достигнув зала, вижу Ю с «розочкой».

— Пропусти, пока я не вспорола тебе, на хрен, вены.

И с этим ее образом, с этой угрозой, с взглядом, который она на меня направляет, накрывая сумасшедшей волной страха, боли, гнева и отчаяния, включается уже иной саундтрек.

Минорный. Тревожный. Скорбный. Траурный.

О чем ты?.. О чем ты кричишь?

Сердце заходится ужасом, пока впиваюсь Ю в глаза. Но она уводит взгляд.

А потом Илья… Подкидывает очередные новости.

А новости… Новости этой ночью — просто охуеть!

Воюют они с Филатовыми. Воюют, мать вашу. А кто позволил?! А?!

Сам не знаю, какой Бог милует не повторить в ту же секунду псалом, в котором говорится, что брат брата убил.

— Если тебе похрен на то дерьмо, в котором эти блядские педомрази изваляли нашу семью, то нам с Егором — нет. Хватит того, что вышло с Усмановым! На хрен благородство! Больше ни одной твари не позволим…

— Молчать! Еще слово, и я тебе башку снесу.

В этот момент реально готов на куски рвать.

Хорошо, что вмешивается охрана. Остужает, насколько это возможно. Переключаюсь снова на Юнию. Глядя ей в глаза, чувствую, как сжимается сердце.

— Ю, — зову, не видя больше ни ее наряда, ни маски, ни чертовой «розочки».

Глаза в глаза. И врубается иллюзия, будто передо мной та нежная трепещущая девчонка, которую когда-то боготворил.

Юния бросает осколок на пол и уносится прочь. В тот же момент прикрываю веки, потому что за грудиной синхронно звенит.

Вдох. Выдох. Вдох.

— Брат… — протягивает Илья.

— Дома, блядь, поговорим, — бросаю я резко.

Не должен, но иду за Юнией. Сохраняя дистанцию, держу на прицеле, пока она движется коридорами второго этажа. Дышу натужно, громко и часто, словно настоящая зверюга. Преследую, не осознавая толком, что собираюсь делать.

У двери технического помещения, ведущего на крышу, сокращаю расстояние. Чувствую волнение Ю. Впитываю ее страх. Раздирает нутро, хоть я и неспособен понять природу этого чувства. В груди возникает новая для меня боль — тяжелая, горячая, пульсирующая. Если это ее… Как она с ней живет?

«Стой. Тормози», — выдает мой разум.

Тебе, блядь, своего мало?

Конечно, нет. Я столько перенес, что другим и не снилось. В какие-то моменты этой проклятой боли было столько, что реально казалось, будто за пределы моего тела выходит. Я в ней тонул. И продолжал сражаться.

Сейчас что?..

БАХ! БАХ! БАХ! БАХ! БАХ! БАХ! БАХ! БАХ! БАХ!

Сердце использует весь имеющийся потенциал. И похрен ему, что во вред. Что себя же пускает в расход.

Втягиваю запах Ю. Чувствую тепло ее тела. Улавливаю все движения в темноте. Это маркеры, которые изменить невозможно, что бы она на себя не надела.

Тянет. Блядь, как же меня к ней тянет.

Больше сопротивляться не могу.

«Господи, дай мне силы», — заряжаю старую молитву.

И с хрипом ловлю Ю сзади в захват. Закрываю ладонью рот, чтобы не закричала, потому как расплывшимся сознанием успеваю понять, что не одни здесь. Притискиваюсь всем телом. На стояк ее беру. Сжимаю так, словно уже получил на то все права.

Встаю на старые грабли, как на лыжи. Они дружно фигачат по лбу, но