Зовите меня Апостол - Бэккер Р. Скотт

Я улыбнулся, глянул насмешливо.

— А за рядами консервов — оператор с камерой снимает нашего парня.

— Так он — актер? — выговорил сбитый с толку Тим.

— А за инкассаторской машиной — фургончик телевизионщиков с канала горячих новостей.

— Так я же сразу сказал: грабитель!

— Может быть, но он бородат и обвязан взрывчаткой.

— А, так он — террорист?

Я позволил ему помучиться немного. Люблю смотреть, как люди терзаются интеллектуальным бессилием. Одно из редких удовольствий моей жизни. Особый смак ему придает то, что средней школы я так и не окончил.

— Тим, дело же вовсе не в том, кто этот парень. Я про то, как легко попасть впросак, объясняя увиденное. Я описываю — и каждый раз тебе ясно, кто он. Но чуть-чуть поменяем обстановку, и все переворачивается с ног на голову.

— И что?

— Это просто наглядная демонстрация того, как легко обмануться. Первое: смысл слов зависит от того, что стоит за ними. А за ними может скрываться очень многое. Второе: люди спешат делать выводы. Всего не замечают и потому подразумевают: увиденное ими — важнейшее и главное. Вижу и заключаю. Этот тип — грабитель. Проще пареной репы.

— Но он же и вправду грабитель, разве нет?

Напрягло мальчика — видно невооруженным глазом. Но неясно: то ли смысл наконец дошел, то ли разозлился от непонятности.

Я посмотрел на танцплощадку. Красотки исчезли, вместо них появился старый пьянчуга в солнцезащитных очках, улыбающийся бессмысленно и гордо. Танцевал, размахивая руками, под мелодию из Оззи Осборна.[34] Кажется, «Самоубийственное решение». Может, ошибаюсь — я название только читал, не слышал, в памяти оно не так хорошо отпечаталось.

— Ну так вы ни во что и не верите? — спросил Тим.

— Я во многое верю.

— Во что же?

— Например, в то, что мы сидим в баре и пьем пиво.

Узенький его лоб наморщился. Тиму разговор казался ужасно серьезным.

— Не, я не про то, понимаете, я про… ну, большое, общая картина…

— Общая? — Я пожал плечами. — Хорошо, вот она: мы, люди, — машины, запрограммированные на выживание. Прочее, от любви до религии, — плюмаж.

— Что такое «плюмаж»?

— А, так, штука, для украшения приделанная, — сказал я и поспешно сменил тему. — Знаешь, Тим, а не пойти ли мне в самом-то деле на ваше барбекю? Хорошая ведь идея…

Я старательно поскреб в затылке.

— Как-то мне пустовато внутри…

Действительно, игра стоит свеч: и пожрать на дармовщинку, и в раддикское общество поглубже затесаться. Гребаное церковное барбекю — ну не забавно ли? С моей-то занудной памятью, по-настоящему ценишь подобные сюрпризы.

— Классно! — выпалил Тим. — К нашему преподобному с вашими обманами и грабителями подвалите — он-то уж разъяснит!

Я поморщился — наивен наш Датчи донельзя. Все на свете вопят про готовность принять чужое мнение, про терпимость и открытость, даже фанатики вроде Баарса. Но на деле им хочется лишь подтверждения своего бреда. У людей аллергия на возражения — еще худшая, чем на непонятное и неопределенное. А у тех, кто бреду посвятил жизнь, — стократно горше.

Дорога к Церкви Третьего Воскресения была мне известна, но бедный Тим так гордился знанием города! Пришлось изобразить рассеянного невежду. Потом сослался на дефицит сигарет и улизнул, слегка мучаясь совестью: оставил бедняжку пить в одиночестве. Но и позавидовал слегка: ему — пить, а мне-то работать.

Раз уж захотелось — не самое ли время выследить Эдди Морроу? Мобильник показывает десять вечера — как раз время школьным учителям отходить ко сну перед рабочим днем.

Я остановился в двадцати ярдах от его дома, чьи обитатели наверняка уже крепко спали, выключив свет. Я частенько подолгу просиживаю в «гольфе», наблюдая за домами и поджидая — обычно мужей. Днем убиваю время, тащась под хэви-метал, ночью — прокручивая воспоминания.

Разговоры с собой никуда не приводят и ничего не дают, хотя и не вредят. Можно годами толкать речи в зеркало — в самопознании не продвинешься. Иное дело — слушать себя. Неизбежно потихоньку превратишься в завзятого насмешника. Иначе сам себе наскучишь.

Эдди Морроу выскользнул за дверь в одиннадцать тринадцать. Как и следовало ожидать, свет на крыльце не включал. Дверь машины прикрыл осторожненько. Заранее подъехал к дому задом, чтобы теперь не светить фарами в окна. А ведь когда приедет, разворачиваться не станет. Интересно, заметит ли Джил мистический разворот машины на 180 градусов за ночь?

Знаю я повадки блудливых супругов. Видел достаточно. Эдди — восемьдесят седьмой.

Но раньше никто из них не имел отношения к пропавшей сектантке.

Я завел «фольк», поморщился, слушая его рыки и взревывание, и потихоньку двинулся следом. Рад дик — город маленький, долго выслеживать не пришлось.

Эдди свернул на заброшенную улочку — сплошь нежилые дома. Еще один реликт дней процветания. Я притормозил на перекрестке, наблюдая, как «сатурн» Эдди ползет, высвечивая окрестности фарами, затем останавливается у низкого кирпичного бунгало с неподсвеченной вывеской у входа. Я выждал, пока Эдди скроется, тронулся, проехал мимо, подсветив ненароком вывеску.

Массаж у Дженни

Лицензированный физиотерапевт

Я развернулся, припарковался напротив. Опустил стекло, соорудил приличную самокрутку, наслаждаясь видом полувековых деревьев и забитых досками окон. Почти как дома, честное слово. Потягивал, глядя в теплую, ласковую летнюю ночь, воображая, как развлекаются в недрах массажного салона.

Ах, Эдди, Эдди! Небось просыпаешься по ночам, мучимый совестью? Терзаешься ужасом жалких своих грешков? Думаешь, содрогаясь, что будет, когда узнает жена?

А может, ты зверь совсем другой породы — буйный, ненасытный? Может, захотел пощекотать нервы? Разгуляться вволю, учиняя то, из-за чего наши предки и выдумали адское пламя?

Эдди, как там насчет Дженнифер? Ты ее мучил? А где спрятал тело?

Эдди покинул дом номер 113 по Омими-стрит в настроении куда лучшем, чем то, с каким выходил из дома номер 371 по Эджвер-стрит. Задержавшись у боковой двери, поболтал на прощанье. Послышался женский смешок. А когда Эдди уселся за руль, прежние страхи оседлали его. Я видел лицо Эдди. Он вырулил на мостовую, заехал в чей-то двор, развернулся и по пути назад проследовал на расстоянии плевка от меня. Время удовольствия кончилось, настала пора кошмаров из разряда «А вдруг узнает?»

Я выбрался из машины, перешел улицу, протиснулся в узкий промежуток между припаркованным в проезде «Фордом F-150» и кирпичной стеной. Подошел к наружной стеклянной двери, постучал в нее — вторая, деревянная, дверь за нею была уже открыта настежь. Сквозь стекло виднелись линолеум на полу и кухонный шкаф. В тусклом свете надо мной плясала мошкара.

Дверь открыла женщина, одетая в трусики и майку на бретельках. Не иначе, Дженни собственной персоной. Слишком мелкорослая для модели, и лицо простоватое. Добродушное, округлое. Фермерская дочка на все сто. Но до чего ж симпатичная! У Эдди губа не дура.

— Случайных путников принимаете?

Осмотрела меня с головы до пят, улыбнулась, потерлась щекой о свое плечо, будто котенок. И в глазах ее прочиталось: «Когда они выглядят как ты — конечно!» Но вслух сказала:

— Дорогой, плечи натрудил?

— Угу. Весь мир на плечах таскаю.

Махнула рукой, приглашая — элегантно, изящно. Видно — не пьяная. Я, честно говоря, и не представлял, чего ожидать от провинциальных секс-услуг. Может, гнилых зубов и «бля» через слово? Дженни мои страхи успокоила. Чистенькая, и в доме опрятно — хоть бы тарелка грязная у мойки на кухне. Полы чуть прогнулись — у старых домов, как и у старых людей, нелады с прямизной. Мебель, однако, новая и безвкусная. Впрочем, не мне о вкусах распинаться.

В гостиной почти все место занимали два массажных стола, застланные белыми простынями и выглядящие почти как больничные койки на колесиках. Диванчик, плоский телевизор и журнальный столик придвинуты к обзорному окну. Наверняка днем Дженни складывает массажные столы и предается любимому занятию прочих смертных: тихо гниет перед телевизором.