Эхо возмездия - Валерия Вербинина

– Но ведь Колозин… – начал следователь, сбитый с толку.

– Знаю, – кивнул товарищ прокурора. – Я знаю все, что вы мне скажете: громкий процесс, громкое оправдание, благородный Снегирев, счастливый студент, чье имя узнала вся Россия. Но поймите: им там, в Петербурге, совершенно наплевать на такого, как Колозин, несмотря на всю его известность. – Ленгле круто повернулся, гипнотизируя следователя взглядом. – Ради какого-то студента они палец о палец не ударили бы, а между тем… а между тем проходит несколько часов, и нате вам: срочная телеграмма. Что там в первой строке – «ничего не предпринимать»? И что же это значит?

– Что, Клеменс Федорович?

– Мы чего-то не знаем, – медленно проговорил товарищ прокурора. – Что-то с этим делом не так, милостивый государь. Обычная уголовщина должна расследоваться обычным порядком, а тут… – Он удрученно покачал головой. – И ведь это не первая странность, которая имела место в последнее время.

– Вы хотите сказать… – нерешительно начал Порошин, мучительно пытаясь сообразить, куда клонит его собеседник.

– Да, я говорю о странном помиловании Федора Меркулова, – сказал Ленгле, стряхивая с обшлага какую-то крошечную ниточку. – Простите меня, но Сахалин – вовсе не то место, откуда возвращают через столь короткий срок. Если Меркулова собирались помиловать, то могли бы сослать его куда-нибудь поближе. – Товарищ прокурора прищурился. – Интересно, он сам хотя бы понимает, насколько ему повезло?

Глава 18

Пассажир первого класса

– Многие люди, – сказал Павел Антонович, – искренне считают, история – это нечто чрезвычайно далекое и не имеющее к ним самим никакого отношения. Так вот, они в корне не правы. История – это всегда вчера. История – это то, из чего вышел сегодняшний день.

Тут ему пришлось прерваться, потому что в кабинет заглянула Лидочка. Не будь хозяин дома так увлечен своим предметом, он бы сразу же заметил, что Джонатан Бэрли мгновенно повернул голову в ее сторону, хотя незадолго до того, когда в комнату заходила старшая дочь хозяина дома, он даже не шелохнулся.

– Э… случилось что-нибудь еще? – с некоторым смущением осведомился Павел Антонович.

– Приехала эта дама, госпожа Тихомирова, – сказала Лидочка. – И не одна, а с целым ворохом сплетен.

Снегирев с минуты на минуту ждал визита следователя Порошина, с которым придется тратить время на малоприятное объяснение о том, почему Колозин был убит вскоре после того, как приехал к нему в гости. Павел Антонович не имел ни малейшего представления о том, зачем студент ночью покинул дом, куда он ушел и кто его прикончил, но Снегирев понимал, что в качестве хозяина ему придется отвечать на множество вопросов, без которых, по правде говоря, он бы прекраснейшим образом обошелся. Все, что случилось, казалось ему настолько диким, что даже сейчас он до конца не верил, что оно произошло на самом деле.

– У меня нет сейчас возможности поговорить с Любовью Сергеевной, – довольно сухо промолвил Павел Антонович. – Пусть Наденька извинится перед ней и объяснит, что я занят.

– Любовь Сергеевна говорит, что из Петербурга приедет какой-то очень важный следователь, – произнесла Лидочка тем очаровательным звонким голосом, какой бывает только у очень юных девушек. – Именно он будет расследовать убийство Колозина.

– Из Петербурга? – в изнеможении промолвил Павел Антонович.

Англичанин молчал и только переводил свои бес-цветные глаза с Лидочки на ее отца. По правде говоря, Бэрли не очень хорошо понимал, что происходит, но он чувствовал тревогу, разлитую в воздухе, и она ему не нравилась. Он не сомневался, что убийство Колозина – чудовищный случай, но что Снегиревы приличные люди и, само собой разумеется, не имеют к нему никакого отношения. Стало быть, им не о чем волноваться; однако они волновались, и гораздо больше, чем приличествует людям, которые не замешаны в преступлении.

– Наверное, имеется в виду следователь по особо важным делам, – пробормотал Павел Антонович, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Да, кажется, она так и сказала, – кивнула Лидочка, подумав. – Это я перепутала. И еще Любовь Сергеевна сказала, что тот отставной штабс-капитан и его жена ни при чем, они не могли… ну… убить Колозина.

– Я ничего не понимаю, – вздохнул Снегирев, опускаясь в кресло. И повторил, чеканя слоги: – Ни-че-го. Сашенька завтра должен был вернуться в Петербург вместе с Колозиным, а теперь…

Бэрли долго крепился, полагая, что истинному джентльмену не следует говорить ничего такого, что может поставить его собеседников в неудобное положение; но тут он все же не выдержал.

– Прошу прощения, сэр, если мой вопрос покажется вам странным, но… вас что-то беспокоит?

– Меня беспокоит, что мой гость был убит, – мрачно ответил Павел Антонович. – И я все время пытаюсь понять, не было ли вчера чего-то такого… чего-то, что пролило бы свет на его поведение… Потому что он даже не намекал на то, что собирается ночью куда-то идти. И в его поведении я не заметил ничего странного… Ничего, что хоть как-то объясняло бы то, что случилось потом.

– Между прочим, – задумчиво произнес Бэрли, косясь на Лидочку, – вчера я услышал слова мистера Колозина, которые показались мне… необычными. Я стоял под лестницей и курил. Мистер Колозин говорил с кем-то на верхней площадке, и если я правильно его понял… Он сказал, что знает, кто на самом деле убил Изотовых.

– Да, мы с сестрой тоже слышали эти слова, – Лидочка повела плечиком и сделалась еще очаровательнее. – Но он так говорил, чтобы набить себе цену. Ему ужасно хотелось казаться интереснее, чем он был.

– Почему вы так думаете? – с любопытством спросил Бэрли.

– Потому что, когда Наденька стала спрашивать у него, что он имеет в виду, он стал говорить всякие глупости, – сердито ответила Лидочка. – Что он знает, но ни за что не скажет, потому что не имеет права, и все в таком же духе. Вообще мне кажется… прости, папа, но он за ужином выпил больше, чем следует. По-моему, баронесса Корф тоже осталась не в восторге от его манер…

– По правде говоря, я не заметил, чтобы он много пил, – признался озадаченный Снегирев.

– Ну, не то чтобы много, но достаточно, чтобы… чтобы стать развязным и неприятным. – Павел Антонович нахмурился. – Папа, прости, я знаю, что ты его защищал и что он невиновен, но я просто говорю, какое у нас от него осталось впечатление.

– У нас? То есть не только у тебя?

– Ну, Наденьке он тоже не понравился, – протянула Лидочка. – И Федору Алексеевичу тоже. Федор Алексеевич так и сказал про него: «Мутный тип».

– Вам, кстати, стоит пообщаться с Федором Алексеевичем, – заметил Снегирев, обращаясь к Бэрли. – Полагаю, опыт человека, побывавшего в ссылке, может обогатить вашу книгу рядом интересных деталей.

– Вряд ли, – сухо ответил Бэрли. – Вчера я уже завел речь об этом с мистером Меркуловым, и он дал мне понять, что не собирается ни говорить о ссылке, ни вспоминать о ней.

Лидочка сжала губы, хотя ее так и распирало от смеха. Когда англичанин произносил последнюю фразу, он был на удивление похож на нахохлившегося филина. Кроме того, Лидочка краем уха слышала тот самый разговор и отлично помнила, что Федор, едва речь зашла о ссылке, потемнел лицом и категорически отказался служить материалом для книги, а когда собеседник стал настаивать, вспылил и просто-напросто послал англичанина к черту.

– Что ж, полагаю, это его право, – рассеянно промолвил Павел Антонович, – хотя с точки зрения науки…

Лидочка, не выдержав, фыркнула и поспешно закрыла руками рот. Она вся покраснела и смотрела на собеседников блестящими смеющимися глазами. От ее гибкой фигуры, лица и светлых волос исходило такое очарование, такая беззаботность, что у Снегирева не хватило духу сделать дочери замечание.

– Ну, раз уж кое-кого наука совсем не интересует, – сказал Павел Антонович, безуспешно пытаясь напустить на себя строгий вид, – то вот тебе задание. Иди к Любови Сергеевне и постарайся разузнать у нее побольше о том, что за следователь приезжает, как его зовут… э… женат он или нет, любит он собак или кошек… словом, все, понимаешь?

– Но она ничего не знает! – протянула Лидочка разочарованно. – Только то, что он очень важный и из Петербурга…

– Прекрасно, – заключил Павел Антонович, – тогда скажи ей, чтобы она непременно все разузнала… и пока не разузнает, пусть не возвращается обратно! – в порыве вдохновения добавил он.

Лидочка фыркнула, но тотчас посерьезнела и, опустив ресницы, чинно проследовала к выходу. Любой, кто мог наблюдать мистера Бэрли в этот момент, мог убедиться, что сходство с филином не прошло для него даром: по крайней мере, голова у него тоже могла поворачиваться почти на сто восемьдесят градусов, когда он провожал дочь хозяина тоскующим взором.