Служители ада - Юлиан Шульмейстер

Наталка и Фалек сидят рядом, прижмутся ногою к ноге, молча друг с другом беседуют. Закончился обед-ужин, наступает долгожданный момент, Фалек уводит Наталку в свою комнату. Говорят и не наговорятся, целуются и не нацелуются, ласкают друг друга и не наласкаются. Гложет беда, не только завтрашняя — сегодняшняя, сиюминутная. Может, кто-то донес, может, уже ворвались к Снегурам за жидовским дитем. Нарастает тревога, Фалека мучают мысли о том, как Наталка доберется домой. Вечерами грабители подстерегают одиноких прохожих, особенно на Замарстынове, все дозволено в еврейских кварталах. Дороги Фалеку минуты хрупкого счастья и, предчувствуя новые беды, торопит Наталку.

Дни сменяются днями. Носится Фалек по палатам больницы, со всех сторон его окружает горькое горе. До войны в этом здании находилась школа, не нужная новым властям. И больница не требуется, все же разрешили еврейской общине открыть за свой счет. Позволили взять из тюрьмы кровати и матрасы, признанные недоступной роскошью для арестантов. Не могло быть и речи о простынях и одеялах необходимых доблестным немецким солдатам. Не отпускаются больнице продукты и медикаменты, изощряются врачи и родственники. Трудно лечить без лекарств, невозможно соблюдать чистоту, если больных непрестанно мучают несъедобная пища, голод, тряпье вместо постельного белья. К тому же бессовестные санитары исполняют свой долг только за деньги, они безразличны к страданию людей. У них своя такса на судно, клизму, на любую услугу. Корысть — заразная болезнь. Голодные врачи, переутомленные непосильной работой, замученные всевозможными бедами, не обращают внимания на поведение санитаров.

Никто из санитаров не подходит к лудильщику Фроиму, у него нет родственников и нечем платить за «любезность». В больницу поступил с травмой черепа, старый чудак попытался защитить на улице незнакомую женщину. Мог бы выжить (доктор Гаркави успешно прооперировал), но нечего есть: сильно худеет, между белыми повязками выделяются впадины глазниц и бескровного рта. Угостил Краммер хлебом — не взял:

— Спасибо за ласку, мне уже хлеб ни к чему.

Переживает Фалек, Фроиму невозможно помочь. Самому бы не оказаться в беде, бессовестных санитаров злит его честность. Попытались ошельмовать, «нашли» в его ящике пропавшие у больного часы. Пожурил старший санитар Мильман, двусмысленно заявил: «На первый раз не буду докладывать. Исправляйся!». Сам пошел к доктору Гаркави, рассказал о случившемся.

— Как изловить негодяя? — спросил доктор Гаркави.

— Не знаю!

— И я не знаю, — сознался доктор Гаркави. — А Мильман — родственник заведующего медицинским отделом юденрата.

Больше ничего по сказали друг другу, с тех пор подружились.

Ровно в одиннадцать Краммер выбегает на Замарстыновскую, в газетном киоске покупает для доктора «Газету львовску» и «Львивски висти». Сперва сам читает (газета стоит двадцать грошей, каждый грош на счету), затем несет в кабинет главврача.

В конце рабочего дня Гаркави и Краммер обсуждают вычитанные в газетах и услышанные последние новости. Сводки главной квартиры фюрера одна другой горше, фашисты кричат, что война приближается к концу. Так ли? Остановят ли немцев и где?

Убийство Парнаса вызвало гнев начальника СС и полиции дистрикта бригаденфюрера СС и генерал-майора полиции Фрица Катцмана. Не само по себе, всевозможная гибель евреев — положительный фактор, соответствующий стратегическим планам немецкой политики. Парнаса все равно пришлось бы убрать, — не соответствовал должности, выбор был неудачным, — но надо было это сделать иначе. Расстрел в служебном кабинете председателя юденрата — немецкого органа антиеврейской политики — не лучшее средство для ее проведения. А эта политика и в дальнейшем должна проводиться руками евреев — наиболее дешевым способом, с наименьшим отвлечением сил, необходимых для поддержания порядка в тылу. Кандидатура нового председателя юденрата обсуждалась с особой тщательностью.

Комиссар по еврейским делам гауптштурмфюрер СС Эрих Энгель предложил на этот пост Ротфельда, сославшись на мнение доверенного лица — Ландесберга. С его слов Энгель обрисовал не только жизненный путь кандидата, но и его психологию, и, что очень важно, свойство характера — трусость.

Соглашаясь с предложением Энгеля, Катцман язвительно буркнул:

— Этот же Ландесберг подсунул Парнаса, и тоже удобно для нас обрисовал его качества. Не подсовывает ли хитрый жид кандидатов, удобных ему, а не нам? Не хочет ли снимать сливки и в СС, и в своем юденрате?! Чтобы не было на сей раз просчета, пусть ваш Ландесберг совмещает свою тайную роль с полной мерой ответственности и для этого станет заместителем председателя юденрата.

Новый председатель юденрата еврейской общины города Лемберга Адольф Ротфельд рад и не рад своему назначению. Всегда лучше, чтоб служили тебе, а не ты — кому-то, быть вершителем человеческих судеб, а не игрушкой другого. Игрушка! В приемной за секретарским столом — красавица Клара. Как одевается, как умеет преподнести свои прелести! Еще бы, до войны обожатели сменяли друг друга в приемной известной актрисы. Став хозяином этого кабинета, иначе смотрит на Клару, она изменила к нему отношение. Пожелает и… Желает и вправе желать. Да, вправе, новая должность тяжела и опасна, должны доставаться не только шипы, как Парнасу. Сам он был в этом повинен — рубил с плеча и всегда не в ту сторону. Он, Ротфельд, давно познал силу разумных компромиссов, особенно необходимых теперь. Немецкие приказы надо выполнять безупречно и способом, наиболее приемлемым для себя и общины. Справится, имеет для этого в юденрате вполне подходящих людей, знает их с довоенного времени, сумеет использовать свое положение для ограждения от нарастающих бедствий. Всех невозможно спасти, но жертвы могут быть оправданы, если это средство спасения общины. Должны уцелеть самые ценные, составляющие ее мозг и силу. Только на это может рассчитывать реальный политик. Он — реальный политик, а не фантазер, правильно начал, удачно подобрал заместителя. Парнас взвалил на себя все невыгоды руководства и тащил их с ослиным упорством. Ему, Ротфельду, оставались лишь выгоды, которыми не умел и не хотел пользоваться пан председатель. Такой заместитель ему ни к чему и осел ни к чему, на него не переложишь ответственность, от него мало проку, может быть много вреда. Немецкая власть разбираться не любит, в ответе всегда председатель, с него спрос. Заместителем должен был стать человек головастый, умеющий обходить не только скалы, но и подводные камни. Поэтому заместителем стал Ландесберг. Давно понял, что начальник правового отдела является тайной пружиной самых важных событий. И понял, что его сила не в официальной должности, носящей почти протокольный характер. Силой Ландесберга были его неофициальные связи с властями, скорее всего, с управлением СС и полиции. До сих пор начальник правового отдела использовал эти связи для упрочения личного благополучия. Став заместителем, Ландесберг разделил с ним ответственность за трассу маршрута, слились воедино его тайная и явная роли. Был удивлен и обрадован тем, как охотно Ландесберг принял новый пост, не ожидал, что хитрец так легко согласится покинуть свою тихую заводь.

Председатель и его заместитель удачно дополняют друг друга, юденратовская машина заработала лучше прежнего. Не только каждый член юденрата — каждый служащий понял, что обмануть эту пару крайне рискованно и почти невозможно. В согласии с ними можно уверенно действовать, обеспечена защита и помощь. Но всегда должен свято соблюдаться принцип «кесарю — кесарево, богу — божье», или, как любит повторять Эгер, — «хочешь жить, давай жить нужным людям». Всем понравилось, что с приходом нового руководства в юденрате не появляются немцы, не имеющие отношения к еврейским делам. Зато имеющие отношение к еврейским делам зажили, по выражению Эгера, лучше, чем в сказке.

Все предусмотрел Адольф Ротфельд, не дает покоя пятно на ковре — замытое, почти невидимое. Глядит на пятно и видит Парнаса, лежащего в собственной крови. Невозможно не думать об этой изнанке поста председателя. Да, он умнее, хитрее, опытнее вояки Парнаса, но не очень разумны те, с кем приходится иметь дело в СС и полиции. Трудно предвидеть, что им придет в голову, когда и за что можно попасть в немилость.

Дверь распахнулась без доклада красавицы Клары, гауптштурмфюрер СС Эрих Энгель сверкает лучезарной улыбкой.

Вскочил Адольф Ротфельд, склонился в поклоне, гауптштурмфюрер не подал руку, похлопал по плечу и сел на посетительский стул. Попытался Адольф Ротфельд сесть напротив, Эрих Энгель протестующе замахал рукой, продолжая улыбаться:

— Боже мой, разве можно пану председателю низводить себя до роли простого посетителя!

— Герр комиссар, готов нести службу на любом указанном вами стуле, — почтительно отвечает Ротфельд. Пододвинул к Эриху Энгелю ящики — один с набором всевозможных сигар, другой с пачками дорогих сигарет.