Любовная капитуляция - Сильвия Соммерфильд

— Я никогда не стану вашей женой.

— Не спешите делать заявления, особенно в тех вопросах, где слово вам не принадлежит. Через несколько недель мы будем обвенчаны, а я не из тех мужчин, которые заставляют жену скучать в одиночестве в пустой постели. У нас будут дети, и тем самым сойдет на нет сама мысль собрать бунтовщиков под знаменами Мак-Леодов.

— И теперь я в ваших руках?..

Глаза ее были наполнены яростью.

— Я бы сказал — в моих объятиях.

— Что ж, тогда не ослабляйте хватку и бдите даже во сне, — сказала она сквозь зубы, — а, вернее всего, приготовьтесь к бессонным ночам. Если вы меня к этому принудите, я либо убью себя, либо… либо буду на каждом шагу изменять вам, и все дети, которых я вам рожу, будут безродными, нагуленными от отцов, о которых вы до конца жизни ничего не узнаете.

Злоба сверкнула в серых глазах Донована.

— Нет, — прошептал он сипло, — вы дадите клятву перед лицом Господа, стоя рядом со мной пред алтарем. С этой минуты вы будете по закону моей, и заверяю вас, что не найдется мужчины, который рискнул бы наставить мне рога. Это уж поверьте. — Он уверенно улыбнулся. — Разумеется, я не стану стеречь вас, как заключенную, но если застану с вами другого мужчину, то ему это будет стоить жизни. И я без колебаний накажу вас в случае измены. Чтобы вы знали, что мое незапятнанное имя и моя честь для меня превыше всего.

Ему хотелось добавить, что слишком хорошо ее знает, чтобы поверить в ее способность отдаться другому мужчине после свадьбы. Донован слишком доверял ее представлениям о чести.

— Пустите меня.

— Может быть… попозже, — сказал он негромко и прижал к себе так крепко, что она слышала каждый удар его сердца и ощущала жар его тела. — А теперь посмотрим, что же меня ждет в браке.

— Нет… нет, пустите меня. Я вам не какая-нибудь шлюха!

— Горячитесь, горячитесь, — сказал Донован, — ведь вам предстоит согревать мою постель. Ну, а сейчас…

С силой он прижал ее к своему телу, все крепче и крепче смыкая кольцо своих безжалостных рук. Она уже не могла дышать, не могла думать, затем его губы прижались к ее, и страстный, опаляющий поцелуй пронзил Кэтрин, вытеснив из ее сознания все мысли и чувства.

Все внутренние барьеры были сломлены, его прикосновения, вкус его губ, его запах — все волновало и будоражило Кэтрин; казалось, никого, кроме них двоих, не осталось во всей Вселенной.

Губы девушки невольно приоткрылись навстречу его поцелую, а руки сами собой обвили его шею. Все мысли о том, что перед ней враг, испарились, и она, незаметно для себя, уступала чужой, неизмеримо более сильной воле.

Донован отпустил ее столь же резко, как и привлек, и Кэтрин ощутила мучительный стыд за свою слабость, в основе которой лежало влечение. Раздавленная пережитым, она метнулась в сторону, но Донован стиснул ее запястье, мешая ударить себя.

— Я никогда не буду твоей!

— Я уже сказал, что не нуждаюсь в уступках: чтобы ты там ни говорила, в твоих жилах течет горячая кровь, и я сумею довести ее до кипения. Хочешь, попробуем сейчас?

Донован двинулся к кровати, заметив в ее глазах страх, который Кэтрин пыталась скрыть. Теперь она боялась самой себя, своей страсти, не подчиняющихся сознанию и воле чувств.

— Я буду ненавидеть тебя до конца жизни.

— Ничего, Кэтрин, это я как-нибудь переживу. Мало-помалу я сумею пробудить более нежные чувства.

— Любовь, например, — с сарказмом сказала девушка.

— Если и не любовь, то уж страсть-то точно. Этого будет достаточно.

— Так тебе неважна любовь, ты готов обойтись и без нее?

— Любовь? Это глупый сон, игрушка для поэтов и мечтателей. Зачем она мне, когда я получу все, что желаю? Прекрасный замок, красивую жену, которая подарит мне здоровых сыновей, состояние. О любви кричат те, у кого ничего нет, ну а меня избавьте, пожалуйста. Я всего добился сам, своими руками, головой, а когда нужно — мечом. И можешь мне поверить, Кэтрин, я никогда не выпускаю из рук то, что сумел схватить.

— Не заставляй меня разыгрывать этот фарс с женитьбой!

— Фарс? Обещаю тебе, это будет настоящий брак, и он совершится как на небесах, так и на земле.

— Ты еще пожалеешь об этом!

— Опять угроза, Кэтрин. Не надо. Не пытайся остановить восход солнца — это выше твоих сил. Вскоре король публично объявит о нашем предстоящем венчании, и мы станем мужем и женой. Ну, ладно, Кэтрин, — заявил Донован, уверенный в глубине души, что сделан первый шаг к тому, чтобы стать хозяином ее воли. — У меня неотложное дело, иначе бы я более убедительно тебе доказал, что твое будущее далеко не так мрачно, как кажется.

— Иди и поскорей дай мне отдохнуть от тебя… А куда ты собрался?

— Уже начинаешь ревновать, любовь моя? — подсмеиваясь, сказал Донован.

— Нет. Просто я надеялась, что ты едешь на какую-нибудь стычку, с которой не вернешься.

Он снова рассмеялся и поцеловал ее еще раз, затем неохотно, со вздохом отпустил и шагнул в сторону, чтобы взять чистую одежду. Глазами Кэтрин, не отрываясь, следила, как он одевается.

Она смотрела, как он натягивает на себя чистую рубашку, белизна которой казалась особенно ослепительной на его бронзовом теле. Да, Донован, без сомнения, красив, и тело его, без преувеличения, прекрасно, но, подумала она с болью, сердце у него из камня.

Кэтрин лихорадочно искала путь к бегству. Но что она могла сделать? Приближенный короля, ее тюремщик обладал почти неограниченной властью…

Переодевшись, Донован сел, чтобы натянуть сапоги, затем встал и поднял плащ.

— Вы здесь в полной безопасности, — с издевательской улыбкой сказал он. — Кстати, можете, не смущаясь, пользоваться моей постелью. Только не вздумайте покидать эти комнаты до моего возвращения, иначе познакомитесь с холодной и сырой камерой. Мои люди получили приказ глядеть за вами в оба.

И он вышел, закрыв за собой дверь.

Кэтрин медленно уселась на кровать и начала размышлять. Было очевидно, что кто-то отбил у Мак-Адама всякое доверие к понятию «любовь». Кто это мог сделать?

И тут ее осенило, как решительно и по полному счету она сможет ему отомстить. А что, если вся его неприступность — лишь доспехи, скрывающие его уязвимость? Что, если это он боится ее, а не наоборот? Она поднялась, разделась и, нырнув под одеяло чужой постели, уснула сном удовлетворенного, прожитым днем, человека.

Улыбка сошла с лица Донована, едва только он вышел за дверь. Ему уже давно следовало заняться другим делом, но в своих расчетах он не принял во внимание то воздействие, которое способна на него произвести исключительная красота Кэтрин.