Вверху над миром - Пол Боулз

24

На следующее утро, вскоре после того, как они позавтракали, в дверь постучал Гроув. Дэй, принимавшая солнечные ванны, накинула купальный халат.

— Простите, что нарушаю ваше уединение, — сказал он, прошагав в патио, где они сидели. — Все в порядке? Вам ничего не нужно?

Когда они возразили, что все детали идеально сочетаются друг с другом, он устроился в шезлонге и закурил. Через пару минут цель его прихода стала ясна: он явился пригласить доктора Слейда на экскурсию в ближайший серебряный рудник.

— Серебряный рудник! Это правда? — сказал доктор Слейд заинтересованно. — Что ж, думаю, мне понравится.

— Вы спуститесь в рудник? — спросила Дэй, пристально глядя на Гроува.

Он улыбнулся:

— Трудно было бы осмотреть его снаружи.

— Ненавижу подземелья! — сказала она с чувством, не сводя с него глаз.

— Никому не хочется в землю, — произнес он, улыбаясь даже еще вкрадчивее. Вдруг она почувствовала, что он пытается выставить ее в глупом свете, отрезав путь к достойному отступлению, и поэтому на время перевела разговор на другую тему. Потом неожиданно спросила его:

— Это современный рудник?

— Там безопасно, если вы это имеете в виду. Ему не меньше двух столетий. Очень прочный.

Когда доктор Слейд встал и собрался выйти вслед за Гроувом, она сказала негромко, но так, чтобы он услышал:

— Я не хочу, чтобы ты ехал, Тейлор.

Он остановился и развернулся:

— Нашла время! Я буду осторожен при спуске и подъеме. Увидимся около двенадцати.

— Да, — монотонно сказала она, махнув рукой в его сторону. Он воспринял это как прощальный жест и вышел.

Когда они очутились в крытой галерее главного внутреннего двора, Гроув посмотрел на него:

— Дэй разволновалась, да?

— Вовсе нет, она необычайно уравновешена, — ответил доктор Слейд. — Просто после болезни у нее слегка расшатались нервы — вот и все.

Гроув терпеливо улыбнулся и покачал головой:

— Что ж, доктор, это ваша жена, и вам лучше знать. Но, с другой стороны, из-за вашей близости вы можете и не заметить того, что кто-нибудь другой, встретившись с ней впервые, увидит тотчас же. Никогда нельзя сказать.

— Очень в этом сомневаюсь, — с нажимом произнес доктор Слейд. Гроув понял, что тот не настроен на диалог.

— С какой стати ей нервничать? — спросил он. — Она полностью выздоровела. Вы же видели.

Доктор Слейд остановился.

— Разве? У нее ведь было то же, что у меня, — он постучал себя по лбу. — Она очень многого не может вспомнить.

Гроув фыркнул:

— Скорее всего, это мнимая потеря памяти. Она знает, что пару дней находилась в отключке, и поэтому ей кажется, будто порвана связующая нить. Вот увидите: если задать ей нужные вопросы, она все вспомнит.

Они снова медленно зашагали.

— Не знаю, — с сомнением сказал доктор Слейд. — В моем случае провал вполне реальный. Выпал целый период.

— И до сих пор не восстановился! — воскликнул Гроув.

Чувствуя, что его вызывают на разговор, во время поездки доктор Слейд решил рассказать Гроуву о границах этого временного промежутка, используя некоторые ориентировочные даты и считая на пальцах дни до и после. Вместе они подсчитали, что потерянное время занимает от тринадцати до пятнадцати дней.

— Восстановить в памяти эти дни — теперь главная цель моей жизни, — сказал доктор Слейд, пытаясь улыбнуться. Обжигающий ветер резко хлестнул его по лицу, так что у него перехватило дыхание.

— Они вернутся, волоча за собой хвосты, — Гроув слишком быстро ехал по ухабистой тропе, не сводя глаз с дороги.

По-прежнему загорая в одиночестве посреди все более накалявшегося патио, Дэй пыталась реконструировать ключевые сцены, подробности которых могли бы воскресить какой-нибудь фрагмент недостающего материала. Но это было все равно, что искать на берегу вчерашние следы. Она сердилась на Тейлора за то, что он ушел, хотя она просила не делать этого: без него она осталась наедине со своими заботами. Она была уверена, что у них больше шансов решить собственные проблемы вместе, нежели по отдельности.

Когда прислуга пришла убрать в комнате, Дэй набросила рубашку и какие-то брюки и побрела через весь дом к парадному входу. На улице казалось немного прохладнее. Несколько пыльных тропинок вели в разные стороны: та, которую выбрала она, пролегала вначале вдоль стен дома и сада. Вскоре тропинка пошла под уклон и свернула налево. Невзирая на жару, Дэй медленно шагала, поднимая сандалиями пыль. Затем развернулась и возвратилась на ранчо быстрее, чем ушла с него. Уже во дворе она услышала голоса, доносившиеся из sala, и заглянула туда.

— Жаль, что ты этого не видела, — сказал ей Тейлор. — Там везде ручейки цианида.

Она коротко рассмеялась и взяла коктейль, который протягивал ей Гроув.

— Именно этого мне и не хватает — капельки хорошего цианида.

Столовая представляла собой небольшой музей доколумбова искусства: ее стены были изрезаны нишами, где хранились маски и скульптуры. Гроув захотел пообедать здесь, утверждая, что снаружи чересчур жарко. Затем разгорелся спор с Лючитой, возражавшей, что из-за кондиционера в столовой слишком холодно. Как только сели за стол, она опять вернулась к этой теме.

— Мало того — ты еще подаешь нам «виши» со льдом, — пожаловалась она.

— А, колотун старой наркоманки. Здесь ведь жарко, — Гроув взглянул на Дэй, ища поддержки.

— Для меня в самый раз, — безразлично сказала она, одновременно сплетя ноги, поскольку было зябко и неуютно.

— Превосходно, — сказал доктор Слейд.

— Ты же в куртке, — сказала ему Дэй и запнулась. — Что это за божество? — поинтересовалась она вскоре, показывая на большую каменную скульптуру, высившуюся в дальнем конце комнаты.

Гроув почтительно взглянул на статую.

— Это Шиулок — бог жизненной силы. Его называют Отцом Фурункулов. Весит четырнадцать тонн.

— А я думал, гораздо больше, — угрюмо сказал доктор Слейд: он считал, что нелепо окружать обеденный стол кривляющимися рожами и злобными мордами.

— В том-то все и дело, — подхватил Гроув. — Камень — пористый. На него выдавливали фурункулы, и он всасывал гной.

— А, — сказала Дэй, глядя в свой стакан с «виши».

— Бог жизненной силы, — повторил доктор Слейд как бы обдумывая это понятие.

— Где вы всем этим разжились? — спросила Дэй Гроува.

— Откопал на собственной земле. Самые крупные находки отобрало правительство. Но в мастерской есть один мамонт, которого вы обязательно должны посмотреть.

— Ручаюсь, потом две недели спать не будете, — очень серьезно предупредила ее Лючита.

— Не терпится взглянуть, — сказала она Гроуву. — А что это такое?

— Просто божество. Правда, на нем — змеи и пауки, вот она и боится.

«Что я здесь делаю? — спросила она себя. — До чего нелепо сидеть в этой ледяной комнате с двумя разобщенными молодыми людьми! Оставаться здесь и дальше — бессмысленно». Она подозревала, что заставить Тейлора действовать будет трудно. Возможно, понадобится устроить сцену, но она была готова и к этому, если он вдруг станет возражать. По крайней мере, она с удовлетворением поняла, что больше не колеблется.

Сразу после обеда, пока Лючита и доктор Слейд пили кофе в крытой галерее, Гроув повел ее в комнату, где стояла огромная статуя. Позади нее из окон в вышине лился свет: у Дэй возникло стойкое ощущение, будто скульптура живая и наделена сознанием. Гигантская каменная глыба как бы застыла в ожидании. Дело не в том, что ее украшали змеи и пауки или, возможно, сердца и черепа. Живым был сам камень.

Откуда-то над головой доносилось отчаянное жужжание одинокой мухи, бившейся в оконное стекло. Воздух в комнате был горячий и неподвижный. Чем дольше они сидели молча, тем весомее становилась статуя.

— По-моему, мы с Лючитой воспринимаем ее одинаково, — наконец сказала она. — От этих индейских штучек у меня мороз по коже.

— Она не кажется вам прекрасной? — спросил Гроув.

— Она великолепна. Но я не хотела бы жить поблизости. Мне даже не хочется ее потрогать, — проговорила она извиняющимся тоном, а затем вернулась к своему естественному: — По-моему, это были довольно жуткие цивилизации, вы не находите?

— Жуткие по сравнению с чем? Сядьте вот здесь на кушетку, отсюда лучше видно. В ней есть особая гармония.

Она усмехнулась и любезно села:

— Отсюда, разумеется, еще страшнее. Но вы спросили: «По сравнению с чем?» Ну, например, с нашей христианской цивилизацией.

Внезапно он уселся рядом с ней:

— Единственное, что христианство дало человечеству, — это урок сопереживания. Слова Иисуса — руководство, обучающее, как ставить себя на место другого.

— Вот как? — Если он надеялся ее рассердить, она его разочарует.