Магия большого города. Журналистка (СИ) - Мягкова Нинель

— В смысле? — Я остановилась, обрадованная возможностью пообщаться с ребёнком. Сироты держались на расстоянии, не как в первое посещение — тогда они и взглянуть боялись в нашу с мистером Хэмнеттом сторону — но подходить, а тем более заговаривать со мной явно опасались. Девочка храбрилась изо всех сил, но подрагивавшие пальцы на моем рукаве и прикушенная губа выдавали ее с головой.

— Лайонела вчера забрали, — со взрослой, безнадёжной тоской сообщила она. — Пришли и забрали, и его, и вещи все. Мы с ним так ремень и не закончили…ну, работу по кожевенному делу. Я вот и подумала, что раз вы пришли, то тоже кого-нибудь заберёте.

— А куда его забрали? — задала я вопрос и тут же поняла, что сглупила.

Куда еще могли увезти сироту из приюта? Точно не в любящую семью, к сожалению.

Говорят, раньше из детских домов забирали малышей, чтобы растить как своих. После того, как магов объявили вне закона, никто на подобные подвиги не решался. Кто знает, в котором из сирот может внезапно вылезти порченая кровь одарённых?

— Нет, милая, я никого не заберу, — ласково пообещала я, хотя где-то глубоко внутри сердобольная часть меня твердила: наоборот, возьми с собой, приюти. Спаси от одиночества и гибели на улице хоть одного!

К сожалению, при всем желании я этого сделать не смогу. Нынче разрешали усыновление только детей родственников или близких друзей, тех, за кого приемные родители могли поручиться в плане благонадежности и безопасности для окружающих.

— Это хорошо! — просияла девчушка и умчалась к своим делиться радостными новостями.

— Магом он оказался. Лайонел-то, — пояснила нянечка. Я и без ее ремарки это понимала, на душе было муторно. Пусть не я сдала мальчика, у которого на пальцах кто-то глазастый углядел предательские искры, и не я придумала эти зверские законы, по которым разрешается уничтожать одарённых подростков, единственная вина которых — проклятие в их крови, все равно я чувствовала себя виноватой, хоть и не понимала до конца в чем.

В том, что выжила, наверное? И продолжаю выживать, в то время как других казнят.

Из приюта я вышла довольно быстро, переполненная впечатлениями и едва сдерживая слезы. Прав был мистер Хэмнетт, второй визит действительно помог мне лучше сформулировать статью.

Только вот ещё и всколыхнул при этом много такого, что я старалась обычно наружу не выпускать. Как сдержалась и не навесила парочку проклятий на дежурных в проходной, сама удивляюсь. Они, конечно, часть системы и ни в чем не виноваты, кроме того, что хотят кушать, получать зарплату и жить в безопасности, только почему ради этого должны умирать маги?

К счастью, на рабочем месте меня никто не трогал. Даже Глория, собиравшаяся было что-то обсудить и поднявшаяся с места, села обратно. Прочитала, видно, на моем лице, что сейчас лучше не подходить.

Пальцы вдохновенно летали по клавишам. Перед глазами все еще стояло лицо девчушки, спросившей меня, не заберу ли я еще кого-то сегодня. Статья выходила пронзительная, трогательная, но в то же время не оскорбляющая власти, чтоб им икалось всем. Всего лишь история одного мальчика, выросшего в холодных каменных стенах при минимуме удобств и без особой заботы со стороны взрослых. При описании устройства приюта я старательно упирала на чёрствость персонала, но все, у кого имеется хоть зачаток логики, сразу поймут — дело не в них.

Иначе никак.

Если прикипать душой к каждому ребёнку, баловать их, любить, в конце концов, а после за кем-то из них вот так придут и уведут в известном направлении… да не раз, не два, а чуть ли не каждые полгода на несколько воспитанников становилось меньше. Вот и защищаются работники, как могут, чтобы выдержала психика.

Еще в наш визит с мистером Хэмнеттом заведующий упомянул текучку кадров. Мол, не тянут, увольняются. Ох, как я их понимаю… но в результате на постоянной основе остаются работать именно такие вот — безразличные, черствые, не видящие за детскими личиками — личностей.

Финальный звон каретки повис в тишине коридора. Я вытащила лист из крепления и собиралась было просмотреть его на предмет ошибок или опечаток — мало ли, в творческом порыве могла что-то не заметить и пропустить. Бывает, руки срабатывают быстрее головы.

— Закончила? — Бумагу бесцеремонно выдернули у меня из рук. Мистер Хэмнетт подкрался незаметно, по обыкновению. Вчитался, похмыкал и одобрительно кивнул. — Молодец, успела до окончания рабочего дня. Отдам в следующий номер.

— А как же?.. — пискнула я растерянно. Не то, чтобы я была против столь скорой публикации, но корректор, главный редактор, проверки?

— Не переживай, текст оценят и поправят, если что, — подмигнул мистер Хэмнетт. — До набора еще сутки, все успеют. Это мы с тобой счастливчики, отработали и домой, а остальным еще доводить до ума нашу писанину.

Журналист проводил меня до лифтов, где мы с ним расстались. Он зашёл в кабинет к начальнику, главному редактору, мне же пора было домой. Проводив мистера Хэмнетта завороженным, чуть испуганным взглядом — как же, решается моя судьба! Вдруг опять отклонят? — я наткнулась на встречный, иронично-намекающий, Глории. Мол, ты мне еще будешь рассказывать, что между вами ничего нет.

Я покраснела до ушей и спряталась в лифт. Гудящий ящик мне сейчас казался привлекательнее приемной, где сидела секретарша с замашками инквизитора древности.

Ателье встретило меня темной витриной и знаком «закрыто». Я помялась на пороге, после собрала волю в кулак, вспомнила наставление мистера Даура — зайти в любое удобное время за готовым нарядом — и решительно нажала на кнопку. Звонок отозвался переливчатой трелью, на удивление мелодичной, похожей на протяжный колокольный звон. Дверь мне открыл сам портной буквально через пару секунд, словно ждал меня в коридоре.

— Прошу. Надеюсь, сядет нормально, если что, подберем наживую. — Не церемонясь, он ухватил меня за руку и потащил по темному ателье в мастерскую.

Там, за дверями, ярко горел свет, и в этой белизне еще отчетливее и чернее виделось струящееся платье на манекене. Синьшаньский шёлк не подвёл. Он мягко облепил тело, взлетая невесомой пушинкой и в то же время выдерживая мои резковатые, нервные движения. Говорят, в старину из него делали паруса — не из этой разновидности, разумеется, чуть более плотной, но сам факт. Несмотря на видимую нежность и деликатность, материал проявлял упорство и прочность, достойное синьшанских мореплавателей.

Когда я вышла и взглянула на себя в зеркало, на мгновение потеряла дар речи. Мистер Даур тоже помолчал, задумчиво разглядывая творение своих рук.

— Кажется, я гений, — проронил он наконец.

Я не могла не согласиться.

Домой я летела как на крыльях. Сплин, обуявший меня после визита в приют, не развеялся полностью, но точно поутих, смытый греющими душу мыслями о потрясающем платье, что я бережно несла на вешалке, перекинув ту через плечо. Подходя к дому, я внимательно оглядела окрестности, особое внимание уделяя зарослям кустарника. Парня с собакой в сквере видно не было.

Я на всякий случай прибавила шагу, торопясь проверить, как там дела у Саманты.

Судя по сдобному духу, настигшему меня в прихожей, у нее все было в полном порядке. Она что-то негромко напевала, вытаскивая пирог из духовки, и вся лучилась счастьем.

— Ты как? — первым делом поинтересовалась я, заглядывая на кухню. Мое зверьё даже от мисок не оторвалось, чтобы поприветствовать блудную хозяйку.

— Все хорошо! — пропела Саманта, разрезая пирог. Сочная мясная начинка в красноватом соусе чуть стекла на блюдо, и девушка ловко подхватила ее ножом, добавляя к порции. — У меня послезавтра свидание!

Подняв глаза от выпечки, она вовремя заметила выражение моего лица и протараторила:

— Я ж платок вышила, проверить-то надо! Тео такой милый, вряд ли он замешан в каких-то преступлениях, но как ты говоришь, лучше быть уверенной, правда? Мы идём в театр, здесь неподалёку. Не ложа, конечно, но вроде хорошие места.

— Театр? — растерянно повторила я. Насколько мне известно, удовольствие лицезреть сценическую постановку не из дешевых, откуда у парня в поношенном пальто столько денег? Они знакомы с Самантой сутки, не больше… неужели влюбился? Так быстро?