Trailing The Bolsheviki Twelve Thousand Miles With The Allies In Siberia - Carl W. Ackerman

приемный зал и мимо одной из частных комнат, уже заполненных солдатами, в большую гостиную, которую профессор Ипатьев использовал для приема гостей. Вся мебель и ковры остались в том виде, в каком он их оставил.

С потолка свисала большая хрустальная электрическая люстра, привезенная из Италии, а на стенах висели ценные картины, написанные маслом. Мебель из резного дуба была современной, дорогой и удобной. Слева, когда царь вошел, он увидел еще одну комнату по другую сторону арки. Эта комната была отведена ему в качестве кабинета. Кресло на колесиках, привезенное царевной из Тобольска, было поставлено перед одним из широких окон из тарелочного стекла, выходивших на внутреннюю сторону высокого дощатого забора через тяжелые железные решетки, укрепленные в стенах за окнами. Прямо перед бывшими императорскими лидерами, стоявшими у входа в приемную, находились две большие дубовые двери, ведущие в столовую. Слева от них находились кухня, кладовая, ванная комната (одна из немногих частных ванных комнат в городе) и еще одна комната, которая впоследствии использовалась горничной бывшей императрицы.

Большевистские комиссары Екатеринбурга провели царскую чету через столовую в две небольшие комнаты, выходящие на боковую улицу. Одна из них была отведена для царя, его жены и сына в качестве спальни. Другая была отведена под гостиную и спальню для четырех дочерей, хотя ни кроватей, ни детских кроваток в ней не было.

Оставшись на несколько коротких мгновений в этих комнатах, царевна подошла к окну, откинула портьеры и с замиранием сердца посмотрела сквозь железные прутья на грубую внутреннюю часть дощатого забора, который полностью загораживал некогда прекрасный вид на соборную площадь и дворец "платинового короля", расположенный не более чем в 200 футах, а теперь занятый солдатами Красной армии. Но их бывшая императрица не могла видеть. Над оградой были видны только огромные, свободные, бледно-голубые небеса.

Повернувшись к царю и попросив карандаш, она снова отдернула шторы и написала на раме окна "30 апреля 1918 года", день своего приезда и первый день восьмидесятидневных страданий и мучений в Екатеринбурге, в плену у бывших подданных своего мужа.

Во время моего пребывания в городе у меня было несколько возможностей осмотреть дом вместе с чешскими офицерами и профессором Ипатьевым. Из многочисленных источников я узнал, что происходило в этом доме между 30 апреля и 16 июля, но я сомневаюсь, что даже те подробности, которые приводят эти свидетели, полностью описывают ужасные пытки, которые пришлось пережить Романовым. Рассказ одного из очевидцев, личного камердинера бывшего царя, я приведу подробно, потому что в сокращенном виде и без цензуры это один из самых больших известных обвинительных актов "революционного красного правосудия". Этот отчет о последних днях царя под большевиками был написан Парфеном Алексеевичем Домининым, который в течение двадцати двух лет служил царю в качестве его мажордома, сопровождал его в ссылку и оставался со своим императорским господином до раннего утра 17 июля, когда царь был выведен большевистскими солдатами. В его рукописном отчете, написанном простым русским языком и наполненном преданностью слуги всей жизни, представлен, насколько мне удалось узнать, единственный единственный, полный и достоверный отчет о жизни царя в Екатеринбурге. Домин описывает жизнь семьи Романовых, рассказывает о болезни царевича, о трагических мольбах императрицы о пощаде на коленях перед советским караулом, подробно описывает доказательства, представленные на тайном полуночном суде, на который Николай Романов явился без защиты и в одиночестве, одетый в свое солдатское одеяние.

Домин утверждает, что в обвинительном заключении, предъявленном Николаю, он обвинялся в участии в контрреволюционном заговоре с целью свержения большевиков и в тайной переписке с генералами Денекиным, Дутовым и Догертом , которые пытались его освободить и прислали ему весточку, чтобы он был готов к освобождению.

Рукопись Домина на русском языке, которая приводится здесь в дословном переводе, содержит приложение с манифестом об отречении царя, написанным в октябре 1905 года, во время русско-японской войны, который был напечатан, но так и не был обнародован.

Парфен Доминин, которому шестьдесят лет, сейчас живет в уединении. Он родился в деревне в Костромской губернии и начал служить царю в 1896 году. Его рукопись гласит:

 

Начиная с первых дней июля, почти каждый день над Екатеринбургом стали появляться самолеты, которые летали очень низко и сбрасывали бомбы, но ущерб был незначительным. По городу поползли слухи, что чехо-словаки проводят разведку и вскоре займут город.

Однажды бывший царь вернулся в дом после прогулки в саду. Он был необычайно возбужден и после горячих молитв перед иконой Николая Угодника, не раздеваясь, лег на маленькую кровать. Так он никогда раньше не делал.

"Пожалуйста, позвольте мне раздеть вас и застелить постель", - сказал я царю.

"Не беспокойся, старик, - сказал царь, - я сердцем чувствую, что проживу совсем недолго. Возможно, уже сегодня..." - но царь не закончил фразу.

"Боже вас благослови, что вы говорите?" спросил я, и царь начал объяснять, что во время вечерней прогулки он получил известие, что собирается специальный совет Уральского окружного совета рабочих, казачьих и красноармейских депутатов, который должен решить судьбу царя.

Говорили, что царя подозревали в том, что он собирается бежать в чешскую армию, которая продвигалась к Екатеринбургу и обещала оторвать его от советской власти. Он закончил свой рассказ, смиренно сказав:

"Я ничего не знаю".

Повседневная жизнь царя была очень строгой. Ему не разрешалось покупать газеты, не разрешалось гулять сверх положенного времени.

Всех слуг тщательно обыскивали перед уходом и по возвращении. Однажды меня заставили снять всю одежду, потому что комиссар гвардии решил, что я передаю письма от царя.

Еда была очень скудной. В основном давали только селедку, картофель и хлеб, по полфунта в день на каждого человека.

Бывший наследник императорского престола, Алексей Николаевич, постоянно болел. Однажды он кашлял и отхаркивал кровь.

Однажды вечером в комнату царя вбежал Алексей, задыхаясь и громко плача, и, упав в объятия отца, со слезами на глазах сказал: "Дорогой папа, они хотят тебя расстрелять".

Царь прошептал: "Воля Божья во всем. Молчи, мой страдалец, мой сын, молчи. Где маменька?"

"Мама плачет", - сказал мальчик.

"Попроси маму успокоиться; плачем делу не поможешь. На все воля Божья", - ответил царь.

С горячностью Алексис умолял: "Папа, дорогой папа, ты уже достаточно настрадался. Почему они хотят убить тебя? Это несправедливо".

Царь ответил: "Алексис, я прошу тебя только об одном. Иди и утешь маму".

Алексий ушел. Царь встал на колени перед иконой святого Николая и долго молился. За эти дни Николай стал очень набожным. Часто он просыпался ночью от какого-нибудь кошмара.