Словами огня и леса Том 1 и Том 2 (СИ) - Светлана Дильдина

не только обращаться — выделывать с несчастными скакунами и на них всяческие финты. Например, свеситься на бегу и что-нибудь поднять с земли, а то и крутануться под брюхом и вновь оказаться в седле. Весил он больше Огонька, но все же не запредельно для бедных животных. И все равно, как грис от него еще не шарахались, непонятно. От Огонька отстал, только когда тот честно едва не разбил себе голову в попытке повторить хоть самую малость — на ветке может и вышло бы что, но грис была живая и имела свое мнение, как и куда ей бежать.

Учил его ходить на руках — и тоже потерпел неудачу: Огонек был цепким и ловким, мог забраться даже на совсем гладкий столб, но тут падал все время, не мог и простоять пару мгновений.

Кайе не задавался, но веселился вовсю.

Дома он и безрукавку-то не надевал, тем более что погода с каждым днем становилась все жарче. Огонек откровенно любовался им — как блестит солнце на гладкой коже, подсвечивая мышцы, как ладно скроено и движется это тело, которое, казалось, только радость испытывает от любого движения, любого усилия, каким бы то ни было.

Немного завидовал — сам он толком не знал, как сложен, но точно видел, что слишком тощий. И сделан будто из пыльной глины. И ловкий только в лесу, а в доме торчит ни к месту, куда ни поставь, ни посади. Пугало, одним словом. Еще и рыжий.

Но Кайе было без разницы, какого цвета найденыш. Даже наоборот, необычное развлекало больше.

Таскал полукровку по дому и саду, показывая диковинки. Бабочек ловил и сажал ему на волосы, хохоча — и каких-то красивых, отливающих металлом жуков. Говорил — здорово смотрятся на рыжей гриве Огонька. Но вскоре отброшенный жук улетал в ближайшие кусты.

Порой Огоньку казалось — с ним играли так, как юные хищники играют с сухим листком или большой безобидной ящерицей, без злобы и не задумываясь, как ощущает себя игрушка.

Но знал уже — стоит кому-то бросить на полукровку косой взгляд, Кайе вмиг ощетинится.

Слуг не встречал поблизости — похоже, те старались не попадаться на глаза младшему из Рода Тайау. И казалось, что пища, одежда появляются по волшебству, порядок наводится сам собой. Сам он даже не думал, откуда берется еда или чистая одежда — еще когда возвращались из леса, все перемазанные невесть чем.

Огоньку было странно — не мог и представить, каково это, когда тебе просто нечего делать, и не в заточении, а на свободе. Когда у тебя нет никаких забот, никаких обязанностей — или ты можешь в любую минуту отмахнуться от них. На прииске полукровка об отдыхе только мечтал. В лесу было куда легче, но и там нужно было самое главное — выжить. Найти воду, еду, укрытие, позаботиться, чтобы тебя никто не сожрал и не укусил.

А Кайе…

Знал он по меркам Огонька много, соображал быстро. Реагировал еще быстрее. Играть с ним в мяч, бросать маленькие дротики в кольца, сбивать стоящие вдали чурбачки — можно было не браться, все равно не угонишься.

Его ладони никак нельзя было назвать мягкими и нежными, но не от работы — за всю свою жизнь он, верно, не поднял ни одной нагруженной корзины. Зато легко мог поднять Огонька, будто весу в том было с кролика.

А ведь они одного роста. Огонек тощий, как щепка, но все-таки…

И Кайе поражал Огонька своей беспечностью. Как-то по вечерней уже сырости нашел полукровку в саду: нес довольно большой ящик, улыбаясь со все зубы. Поравнявшись с Огоньком, бросил ящик на траву — судя по стуку, ноша была увесистой.

— Умеешь читать? — спросил без предисловий, и рванул веревку, стягивающую крышку.

Огонек подался вперед невольно: какие-то свертки… Кайе дернул за край тряпки, закрывавшей дно — на траву посыпались свитки из коры, на вид совсем ветхие.

— Это древнее письмо. Нашли в хранилище на развалинах, прислали деду в подарок.

— Ты нес ему?

— Ага. Падай рядом! Посмотрим.

Сам упал на траву, стукнул ладонью по земле рядом с собой — садись!

— Сырость им не повредит? — Огоньку было не по себе.

— Подумаешь! — рассмеялся Кайе. — В моих руках пятна от травы и росы — самое меньшее, что им грозит. Что же теперь, не касаться? Так что, можешь это прочесть?

Огонек опустился на колени, осторожно развернул ближайший свиток. Кора тонкая, верно, обработанная чем-то — не разобрать теперь, каким было дерево. Знаки оказались сильно затертыми, рыжими на серо-желтом, и понять ничего не смог.

— Так писали, когда еще Асталы не было, — снисходительно пояснил Кайе. — Если бы ты знал…

Сказал и сам задумался. Предлагал посмотреть без задней мысли — только вдруг бы полукровка и впрямь умел читать письмена невесть каких времен? И кто он тогда?

— Отнеси лучше деду, — сказал Огонек, возвращая свиток. Было жаль расставаться, из ящика просто смотрела незапамятная древность. Пусть только прикасаться, и то замирает сердце. Но если их обоих увидят вот так, среди влажной травы, среди вороха редкостей, Кайе ладно, а Огоньку влетит точно.

Но случай этот навел на мысли, и вскоре мальчишка попросил показать ему записи нынешние. В знаки всмотрелся, и холодок побежал по спине: кажется, его учили читать… Строки разбирал с некоторым усилием, но все же довольно уверенно. Разузнать про письмена эсса он не решился.

И только уверился в мысли, болезненно отдающейся в груди, всём теле, даже в зубах и желудке — он нежеланный ребенок кого-то из непростых. И, вероятно, жил с кем-то из родни в первые годы… а потом от него так или иначе избавились.

Спал Огонек по-прежнему в той маленькой комнате, но теперь на кровати: деревянный каркас, перетянутый веревками крест накрест, а сверху тканая циновка, куда новее и мягче первой. Почти как в гамаке из лиан, только оттуда точно не вывалишься, а из этой кровати…

Но привык. Только вот страшные сны посещали все чаще. Порой отпускали, а потом снова накатывали, как волна на берег. И кончались всегда одинаково — Огонек падал на землю, споткнувшись, и миг оставался, пока не набросились какие-то твари или не окружил огонь.

Я жил в лесу, один, напоминал он себе. И ничего, спал спокойно. А тут — стены в ладонь толщиной! Сперва помогало, потом стало только хуже. Тогда он стал говорить себе, что здесь,