Комната смеха - Анна Данилова

Валентина быстро схватила листок и с видом человека, боящегося забыть нечто важное, написала что-то и вернула листок ему:

– Вот. Часы называются «FRANK MULLER»…

На листке было написано неровными буквами: «FRANK MULLER», «GENEVE».

– Слушай, откуда тебе известно все это? – Он даже схватил ее за руку, словно она могла сбежать из машины, так и не раскрыв свою тайну. – А… Понял! Ты видела мои часы…

Он оттянул рукав куртки, чтобы увидеть часы, но вдруг понял, что свои швейцарские часы он практически никогда не снимает и что Валентина вряд ли стала бы так внимательно изучать их и даже запоминать сделанные на них надписи, если бы даже он их снял и положил на стол. Какой в этом смысл? Чтобы удивить его? Да разве этим можно удивить видавшего виды старшего следователя прокуратуры? Здесь было что-то не так.

– Пообещай мне, что не отвезешь меня в психушку и не станешь смеяться надо мной.

– Да что случилось-то, наконец? Что ты все говоришь загадками?

– Вадим, я должна сказать тебе что-то важное. Вероятно, – произнесла она чуть слышно, глотая невидимые слезы, – после того, как меня выбросили вниз головой из окна, с моими мозгами что-то произошло. Я обнаружила это первый раз, когда попробовала накрасить губы Баськиной помадой. Понимаешь, я провела помадой по губам и словно на какое-то время стала Баськой. Я увидела себя стоящей в туалете театра перед зеркалом… И в отражении была Баська. Я говорила ее голосом. Это длилось несколько мгновений или минут, не могу сказать точно… А потом все пропало. Затем я надела на себя казенный теплый халат и сразу же очутилась где-то в больничном подвале или морге… Я была не Валей, а другой женщиной… Потом я нашла одну из ваших посылок, адресованных, как я теперь понимаю, Алексею, в которой было зеленое платье его погибшей жены, и надела его. Втайне от тебя. Надела и стала Эммой Майер… Алексей был моим мужем и приставал ко мне в спальне… Теперь вот надела твою перчатку и стала тобой. Твоя жена Лиля, то есть моя жена Лиля уговаривала меня купить эти часы… Понимаешь, я все это видела, чувствовала… хоть и недолгое время… Прошу тебя, не смотри на меня так… Помнишь, я тебя спросила, сколько минут я мыла руки в ванной в квартире Алексея?

Гарманов увидел, как из подъезда дома вышли Анна и Алексей. Они быстро приближались к машине. Он не хотел, чтобы Валентина несла всю эту чушь при них. Он намеревался было уже сделать ей знак, чтобы она замолчала, как она произнесла напоследок:

– Там, в ванной, на полочке был гребень… Я взяла его и провела по волосам… Не знаю, чей это был гребень, но я увидела себя в зеркале и не поверила глазам… Я не знала эту женщину, но она чем-то была похожа на Эмму Майер. И на ней было… синее платье… Все, я умолкаю…

В машину сели Анна и Алексей. Анна сухо поздоровалась с Вадимом и села на заднее сиденье рядом с Алексеем. Вадим подумал, что либо время, проведенное в обществе фантазерки Валентины слишком растянулось по неизвестным ему причинам, либо слишком уж долго отсутствовали Алексей и Анна.

В машине больше никто не проронил ни слова. Все, словно сговорившись, сдерживали себя, чтобы не сказать лишнего. Так, во всяком случае, показалось Вадиму, время от времени бросающему внимательные и заинтересованные взгляды назад, туда, где сидела, привалившись к Алексею, как бесчувственная кукла, Анна. Чувствовалось, что она переполнена вопросами, главный из которых: «Ты уверен, что это она?» – так и остался непроизнесенным. Алексей же ехал, обняв свояченицу за плечи, как самого близкого и дорогого человека. И, если бы Вадим не знал, что Алексей вдовец, то мог бы подумать, будто тот обнимает собственную жену. Ревность дала о себе знать, как застарелая рана. Ему стало даже трудно дышать. И все потому, что он немедленно представил себе, чем могли заниматься Алексей с Анной в квартире, пока Валентина несла здесь всю эту бредятину про швейцарские часы. Он, верно, успокаивал ее, держа на коленях и прижимая к себе, и узкая шерстяная юбка ее под его руками поднималась все выше и выше, пока не уперлась в пухлую, нежную грудь… Он чувствовал, что между ними, кроме родственной близости, вспыхнувшей с новой силой после смерти Эммы, существует что-то еще, и это что-то мешает сейчас Анне ответить хотя бы на его, Вадима, взгляд. Она словно боится посмотреть в зеркало, боится встретиться с ним взглядом, не хочет передать ему частицу большого и тяжелого чувства, переполнявшего ее после известия о еще одной смерти сестры…

Она ведет себя неестественно. К такому выводу он пришел, пока вел машину и отмахивался, как от назойливых мух, от мыслей о Валентине с ее чудачествами.

В морге его ждало потрясение.

– Нет, это не она, – сказал белый как мел Алексей.

– Похожа, но не она… – прошептала следом за ним Анна. – У Эммы был не такой лоб… Да и волосы не такие…

– Но здесь же почти нет волос! – вскричал Вадим, уже не в силах сдерживать своей ярости, глядя на то, как Алексей поддерживает готовую рухнуть на кафельный пол Анну. – И как же это вы не узнаете Эмму сейчас, когда она вся как на ладони и можно увидеть каждую ее черточку, в то время как вы оба опознали обуглившийся труп другой женщины… Как так можно?

– Я муж, и мне виднее, – ответил Алексей и, снова обняв Анну, повел ее к выходу. – Ей нужно на свежий воздух. Вы же видите, как ей плохо… Она может упасть…

Оставшись наедине с трупом теперь уже неизвестной женщины, Вадим потер лоб. Он уже ничего не понимал. Если это не Эмма, то какой смысл было кому-то переправлять труп именно в дом Тарасова–Майер? Ведь он там недавно, это ясно, хотя смерть женщины наступила давно, это видно невооруженным глазом. И еще: почему ни Алексей, ни Анна не поинтересовались, отчего умерла эта женщина, предположительно Эмма? Словно им не было никакого дела до этого. А ведь судмедэксперт за несколько минут до того, как Алексей со свояченицей вошли в зал, успел сообщить Вадиму, что смерть женщины наступила больше двух недель назад в результате сильного удара тупым предметом по голове, в область затылка. Больше на ее теле не обнаружено ни одного следа насильственной смерти. Она не была изнасилована, не была отравлена… До того как случилось несчастье, это была вполне здоровая женщина. Больше того, она была беременна. Но срок был совсем небольшой, около четырех недель. Кому понадобилось убивать такую прелестную молодую женщину? Даже сейчас, когда смерть попыталась обезобразить ее, тело убитой было все еще красиво…

Он вернулся в машину, и Валентина, ожидавшая его там, сказала ему, что Анна с Алексеем только что уехали на такси.

– Ей было плохо, – она имела в виду Анну, – она чуть не упала с крыльца… Что, она и на этот раз опознала свою сестру?

Но Вадим ее не слышал. По мобильному телефону он уже звонил Лизе Гусаровой. Официальным тоном, жестко и со скрытой угрозой в голосе он потребовал, чтобы она сейчас же, немедленно прибыла в Институт судебной медицины, в морг, для опознания Эммы Майер. Видимо, Гусарова была столь ошеломлена звонком, в особенности известием о вторичной смерти своей бывшей, пусть и скандальной клиентки, что пообещала тотчас же вызвать такси и приехать.

– Так что Анна? Ты не ответил мне на вопрос, – напомнила ему о своем существовании Валентина. – Она опознала свою сестру?

– Представь себе, нет! – развел руками Вадим. – Ни она, ни Алексей, муж. Странное, запутанное дело. Мотив убийства Эммы Майер неясен, как неясна причина такой разительной перемены в поведении ее сестры Анны. С ней что-то произошло с тех пор, как мы виделись последний раз…

– Вы – любовники? – вдруг спросила Валентина, и лицо ее порозовело. Но не от стыда, как понял вдруг Вадим, и не от смущения, а от злости. Даже капли пота выступили на ее покрасневшем лбу.

– С чего ты взяла?

– Да видно же! Она всю дорогу в машине молчала, и ты тоже молчал. Вы вели себя неестественно. Да и Алексей тоже. Я-то ни при делах, поэтому все вижу и понимаю. Она нравится тебе?

– Мне никто не нравится, – занервничал он. – Поняла? Может, ты нравишься, но тебе сейчас не до меня, у тебя свои проблемы, которые я должен решить… Слушай, ты это серьезно насчет помады… там.. часов моей жены?

Он говорил это просто так, чтобы отвлечь и ее, и себя от дурных мыслей, от ревности, от бросавшегося, оказывается, в глаза желания. Да, он испытывал к Анне влечение, и Валентина это поняла, почувствовала. А раз поняла она, значит, понял и Алексей. И если между ними что-то было, есть или, возможно, будет, то он, Вадим Гарманов, будет для Анны острым, пикантным блюдом среди пресной каждодневной еды, соусом чили среди кефирного моря. Для разнообразия, для остроты ощущений. А жизнь она будет делить с Алексеем. Как и постель. Как и все остальное. Но тогда зачем же она приходила к нему после смерти сестры? Зачем подняла так много шума вокруг испорченного платья Эммы, вокруг этих дичайших посылок? Какой-то смысл должен быть во всем этом?!