Избранное - Григорий Горин

– Пойми, дорогой, если это касается нас…

– Это касается всех. Земля вращается вокруг Солнца по эллиптической орбите, с этим ты не станешь спорить?

– Нет!

– Все остальное так же просто… – Он бросился к центральному входу. Марта осталась в карете.

На трибуне стояла баронесса.

– Трудно говорить, когда на тебя смотрят столько сочувствующих глаз. По традиции мужчину после развода объявляют свободным, а женщину – брошенной… Не жалейте меня, господа! Подумайте о себе! Много лет я держала этого человека в семейных узах и тем самым спасала от него общество. Теперь вы сами рубите это сдерживающее средство. Что ж… – Она усмехнулась и закончила с пафосом: – Мне жалко вас! Не страшно, что я брошена, страшно, что он СВОБОДЕН!

Толстые разодетые горожане из первых рядов отдувались и вытирали слезы кружевными платочками.

Мюнхгаузен с трудом протиснулся в переполненный зал и остановился в дверях.

– О чем это она? – спросил он у стоящего рядом горожанина.

– Как – о чем? – горожанин даже не повернул головы. – Барона кроет.

– Что ж она говорит? – поинтересовался барон.

– Ясно что: подлец, мол, говорит. Псих ненормальный!

– И чего хочет? – вновь полюбопытствовал барон.

– Ясно чего: чтоб не бросал.

– Логично, – заметил Мюнхгаузен и стал пробираться через переполненный зал.

– Почему так поздно, Карл? – спросил встревоженный бургомистр, усаживая его рядом с собой.

– По-моему, рано. Еще не все глупости сказаны.

Бургомистр поморщился:

– Только умоляю тебя!..

– Понял! Ни одного лишнего слова!

– Это главное, – согласился бургомистр.

– Главное в другом, – тихо шепнул Мюнхгаузен. – Я сделал удивительное открытие.

– Опять?! – вздрогнул бургомистр.

– Вы все ахнете. Это перевернет жизнь в нашем городе.

– Умоляю, барон, – встревожился бургомистр, – только не сегодня.

– Ответьте мне на один вопрос: сколько дней в году?

– Триста шестьдесят пять…

– Ладно, – отмахнулся Мюнхгаузен. – Остальное потом.

– Вызывается барон Карл Фридрих Иероним фон Мюнхгаузен! – провозгласил судья, и, сопровождаемый любопытными взглядами публики, барон легко взбежал на возвышение.

– Я здесь, господин судья!

– Барон, что бы вы могли сообщить суду по существу дела?

– Смотря что вы имеете в виду.

– Как – что? – недовольно проворчал судья. – Объясните – почему разводитесь? Как это так: двадцать лет было все хорошо и вдруг – такая трагедия.

– Извините, господин судья, – с улыбкой сказал Мюнхгаузен. – Существо дела выглядит не так: двадцать лет длилась трагедия, и только теперь должно быть все хорошо. Объясняю подробней: дело в том, что нас поженили еще до нашего рождения. Род Мюнхгаузенов всегда мечтал породниться с родом фон Дуттен. Нас познакомили с Якобиной еще в колыбели, причем она мне сразу не понравилась, о чем я и заявил со всей прямотой, как только научился разговаривать. К сожалению, к моему мнению не прислушались, а едва мы достигли совершеннолетия, нас силой отвезли в церковь. В церкви на вопрос священника, хочу ли я взять в жены Якобину фон Дуттен, я честно сказал: «Нет!» И нас тут же обвенчали…

Слушавший речь барона пастор попытался что-то возразить, но судья остановил его жестом.

– После венчания, – продолжал Мюнхгаузен, – мы с супругой уехали в свадебное путешествие: я – в Турцию, она – в Швейцарию, и три года жили там в любви и согласии. Затем, уже находясь в Германии, я был приглашен на бал-маскарад, где танцевал с одной очаровательной особой в маске испанки. Воспылав чувством к незнакомке, я увлек ее в беседку, обольстил, после чего она сняла маску и я увидел, что это моя законная жена. Таким образом, если я и изменял когда-нибудь в супружестве, то только самому себе. Обнаружив ошибку, я хотел тут же подать на развод, но выяснилось, что в результате моей измены у нас должен кто-то родиться. Как порядочный человек, я не мог бросить жену, пока ребенок не достигнет совершеннолетия. Я вернулся в полк, прошел с ним полмира, участвовал в трех войнах, где был тяжело ранен в голову. Вероятно, в связи с этим возникла нелепая мысль, что я смогу прожить остаток дней в кругу семьи. Я вернулся домой, провел три дня, общаясь с женой и сыном, после чего немедленно направился к аптекарю купить яду. И тут свершилось чудо. Я увидел Марту. Самую чудную, самую доверчивую, самую честную, самую… Господи, зачем я вам это говорю, вы же все ее знаете…

Марта выбралась из кареты и бросилась бежать. У ступенек собора она опустилась на колени, с мольбой посмотрела на распятие:

– Великий Боже, сделай так, чтоб все было хорошо. Помоги нам, Господи! Мы так любим друг друга… И не сердись на Карла, Господи! Он тут что-то опять придумал, Господи! Он дерзок, он часто готов спорить с Тобой, но ведь Ты, Господи, старше, Ты мудрее, Ты должен уступить… Уступи, Господи! Ты уже столько терпел. Ну потерпи еще немного!..

– Итак, господа, – провозгласил судья, – наше заседание подходит к концу… Соединить супругов не удалось, да и тщетно было на это надеяться. Если за двадцать лет столь уважаемые люди не могли найти путь к примирению, глупо было бы верить, что это произойдет в последнюю минуту… Что ж, начнем процедуру развода. Господин барон, госпожа баронесса, прошу подойти ко мне и ознакомиться с разводными письмами…

Барон и баронесса подошли к столу, взяли в руки подготовленные документы, стали читать вслух:

– «Я, Карл фон Мюнхгаузен, будучи в здравом рассудке и ясной памяти, добровольно разрываю брачные узы с Якобиной фон Мюнхгаузен и объявляю ее свободной».

– «Я, Якобина фон Мюнхгаузен, урожденная фон Дуттен, будучи в здравом рассудке и ясной памяти, добровольно разрываю брачные узы с Карлом фон Мюнхгаузеном и объявляю его свободным».

– Скрепите эти документы своими подписями! Поставьте число! – скомандовал судья. – Теперь передайте эти письма друг другу!

Не скрывая неприязни, баронесса протянула Мюнхгаузену свое письмо, взяла у него такой же лист и передала его своему адвокату Рамкопфу.

Пастор поднялся со своего места и провозгласил:

– Именем святой духовной консистории объявляю вас свободными…

Он начал торжественно поднимать руку, и вдруг раздался истошный вопль Рамкопфа:

– Остановитесь!

Пастор замер с протянутой рукой.

– Остановитесь! – кричал Рамкопф, размахивая листом бумаги. – Наш суд превращен в постыдный фарс! Господин судья, прочтите внимательно письмо барона Мюнхгаузена…

Судья взял письмо:

– «Я, Карл фон Мюнхгаузен…»

– Дату! Читайте дату!

– «Тысяча семьсот семьдесят шестой год, тридцать второе мая…»

В зале раздался шум, недоуменные возгласы.

– Барон, – сказал судья, – вы ошиблись… такого числа не бывает.

– Бывает! – сказал Мюнхгаузен и торжествующе посмотрел в зал.

– Но если вчера было тридцать первое мая, то сегодня какое?

– Тридцать второе! – провозгласил ликующий Мюнхгаузен.

Шум в зале суда усилился, часть публики вскочила со своих мест.

– Господа! – воскликнул Мюнхгаузен. – Сейчас я вам все объясню… Этот день – мое открытие! Мой подарок родному городу!

– Фигляр! – закричала баронесса. – Сумасшедший!

Зал засвистел, затопал ногами.

– Да подождите! – умолял публику барон. – Позвольте, я вам объясню… Это правда… Существует такой день! Вернее, он должен существовать! Это необходимо!..

– Что вы натворили, Карл! – Бургомистр в отчаянии всплеснул руками.

– Я не шучу, – искренне сказал барон, но его голос потонул в общем шуме.

– Будь проклят, исчадье ада! – крикнул пастор. – Будь проклят каждый, кто прикоснется к тебе!

– Суд оскорблен! – кричал судья и бил молоточком в гонг. – Решение о разводе отменяется! Заседание закрывается!

Публика шумно поднялась с мест. Кто-то смеялся, кто-то улюлюкал, кто-то кричал что-то, указывая в сторону Мюнхгаузена.

– Ведь я умолял вас! – Бургомистр обхватил голову руками. – Почему нельзя было подождать хотя бы до завтра!

– Потому что каждый лишний час дорог… Я вам сейчас все объясню. – Мюнхгаузен попытался овладеть вниманием бургомистра, схватил его под руку, но тот в отчаянии затряс головой:

– Я старый больной человек. У меня слабое сердце. Мне врачи запретили волнения.

Взглянув еще раз на распятие, Марта услышала все нарастающий шум голосов. Она испуганно обернулась, попятилась и бросилась бежать.

Бургомистр в изнеможении сидел в углу кабинета, обхватив голову руками.

– Вы умный человек, вы должны понять, – говорил Мюнхгаузен, стоя перед бургомистром.

– Я глупый… Я не хочу этого знать…

– Сколько дней в году? Триста шестьдесят пять! Точно?.. Нет, не точно. – Мюнхгаузен ласково погладил бургомистра, пытаясь ею ободрить. – В обыкновенном году триста шестьдесят пять дней и шесть часов. Эти шесть часов суммируют, и возникает еще один день, то есть каждый четвертый год становится високосным! Но оказалось, что и этого недостаточно! В обычном году – триста шестьдесят пять дней, шесть часов и еще… еще… три СЕКУНДЫ! Это подтвердит вам любой астроном. Надо лишь взлететь к звездам с хронометром в руках и проследить за вращением Земли. Три секунды неучтенного времени! Три секунды, которые сбрасывают почему-то со счета!.. Почему? – Он стремительно обернулся к двери. Перед ним стояла Марта.