Приметы и религия в жизни А. С. Пушкина - Владимир Владмели

«Благочестивая жена

Душою богу предана,

А грешной плотию

Архимандриту Фотию», —

писал Пушкин.

Уже не очень молодые влюбленные не скрывали своих отношений, а архимандрит, казалось, даже бравировал тем, что нарушает обет безбрачия (2).

Это была благодатная тема для эпиграмм и они сыпались из Пушкина, как из рога изобилия.

М.С.Воронцов

Одесса

Благодаря хлопотам друзей Пушкина перевели из провинциального Кишинёва в Одессу, где генерал-губернатором был его четвероюродный брат – М.С.Воронцов. Всесильный вельможа поначалу принял поэта весьма милостиво и часто приглашал к себе. Но независимое поведение Пушкина постепенно стало его раздражать, а когда Воронцов узнал, что поэт ухаживает за его женой, отношения и вовсе испортились. Генерал-губернатор стал придираться к каждой мелочи и пользовался любым предлогом, чтобы унизить Пушкина.

В 1824 году, когда весь Южный край подвергся опустошительному налету саранчи, М. С. Воронцов послал Пушкина вместе с другими мелкими чиновниками в поездку по небольшим городкам губернии, чтобы выяснить, “в каких местах саранча возродилась, в каком количестве, какие учинены распоряжения к истреблению оной и какие средства к тому употребляются”. Был он человек педантичный и требовал от подчинённых неукоснительного выполнения своих распоряжений. Пушкин же, относившийся к службе, как к пустой формальности и считавший своё жалование «пайком ссылочного невольника», был возмущен и хотел подать в отставку, но по настоянию друзей в командировку все-таки поехал, а вернувшись в Одессу, написал отчет:

Саранча летела, летела

И села.

Сидела, сидела, всё съела

И вновь полетела.

Какой бы злой шуткой ни выглядело это стихотворение, оно гораздо лучше отражало действительность, чем пухлые отчеты других чиновников, ибо реальных средств борьбы с саранчой в то время не существовало. Следующую стрелу Пушкин пустил в своего родственника после того, как М.С.Воронцову не присвоили очередное воинское звание – полного генерала.

Полу-милорд, полу-купец,

Полу-мудрец, полу-невежда,

Полу-подлец, но есть надежда,

Что будет полным, наконец.

После этого при одном упоминании о Пушкине "полу-милорд" приходил в бешенство. Он начал бомбардировать Петербург просьбами выслать поэта из Одессы. "Избавьте меня от Пушкина, – писал он министру иностранных дел, – это, может быть, превосходный малый и хороший поэт, но мне бы не хотелось иметь его дольше ни в Одессе, ни в Кишиневе".

Правительство выполнило просьбу Воронцова только после того, как было перлюстрировано письмо поэта, в котором он признавался в своих атеистических взглядах."… Беру уроки чистого афеизма, – писал он Вяземскому, – здесь есть англичанин, глухой философ, единственно умный афей (атеист-В.В.), которого я знаю. Он исписал листов 1000, чтобы доказать, что не может существовать разумного существа, Творца и распорядителя, – мимоходом уничтожая слабые доказательства бессмертия души. Система не столь утешительная, как обыкновенно думают, но, к несчастью, более всего правдоподобная".

После этого Александра Сергеевича было велено "вовсе уволить со службы" и выслать в имение его матери – Михайловское.

Как и предсказывала гадалка, первая ссылка сменилась второй.

Перед отъездом Пушкина из Одессы Е. К. Воронцова подарила ему сердоликовый перстень, на котором по-древнееврейски было написано: "Симха, сын священного рабби Иосифа, да будет благословенна память его". Поэт тогда еще не знал древнееврейского языка и надпись считал каббалистическими знаками, а перстень – талисманом (3).

Михайловское В деревне за Пушкиным был учрежден тайный надзор, а настоятель соседнего монастыря – игумен Иона был назначен его духовным пастырем. Монастырь этот когда-то был очень богат, но к началу XIX века обнищал и, став заштатной обителью, служил местом ссылки провинившихся монахов. Иона пытался было навести порядок в монастыре, но столкнулся с такой дикостью, что пришел в отчаяние. Он завёл дневник, в котором описывал свои несчастья.

Дневник игумена Ионы.

20.5.1824 г.

Пришел отец Василий в церковь к вечернему пению совсем пьяный, в продолжении коего силы его так ослабели, что он едва мог кончить служение. Не вечерня получилась, а комедийный феатр. После сего сел он на скамейку около святого престола, потом встал, затрясся, аки бес пред заутренней, и испустил…! Все видели и никто не возмутился, потому что не такое еще видели прихожане.

25.5.1824 г.

Вчера в святой обители и по всей Ворончанщине праздновался день святых отцов наших апостолов Петра и Павла. Обедню в Успенском соборе служил сам преосвященный епископ Псковский Евгений.

Потом крестьянин Алексей Михайлов стал умолять братию молебствием избавить от болезни жену его, а когда молебствие свершили, случился обильный стол, питие и яства.

Сильно захмелев, диакон Иван Федоров стал делать неприличные соблазны, подсев к хозяйской дочери, стал песни свадебные петь и говорить скоромные речи. Я, видя сие, крикнул команду погрузить его в телегу и всем ехать к себе домой. Диакон кричал и вырывался и мы еле довезли его до Святогорья, чуть и иных монахов не растеряв по дороге. Возвратясь в обитель, скоро пошел он, Иван, на скотный двор и стал таскать за волоса послушника младого… И бысть вопль и стенания на дворе до шестого часа пополуночи, пока сей несчастный не был пойман, скручен вервием и посажен мною на цепь железную.

12.9.1824 г.

Камо пойду от скверного духа братии и от лица их камо бегу?! Ей, господи, мазурики сущие, особенно отец Иоанн Фёдоров. Он тать и разбойник первостатейный. Это его рук дело, что открыл ревизор. Сердцем чую! В Успенском соборе, в образе Успения выдран жемчуг, в венце нет камня голубого. В иконе Тихвинской богоматери нет мелких жемчужин… Вечером молился, а сам всё думал – это дело рук отца Иоанна. Почему написал в консисторию доношение о дурной нравственности отца Иоанна и о необходимости закрытия питейного дома в слободке. Оттуда и идет вся зараза и грехи моей братии. (Так еще в прошлом веке боролись за трезвый образ жизни – В.В.).

14.12.1824 г.

Ох, ох, одолела темная сила обитель мою!

16.9.1825 г.

В воскресенье приходил ко мне сиделец Иван и жаловался на монаха Агафона, что он 15-го дня в субботу был в кабаке и просил вина в долг у жены сидельцевой, а как она в долг ему не давала, то он, вскоча в застойку, бил ее, изодрав рубаху и руку обкусав. В которые дни монах Агафон самовольно отлучился в слободку и дрался близ кабака с мужиками, и не был в монастыре сутки двое, сказывался больным и привезен был в телеге. Назавтра не был к заутрене, в обедню пришел пьяным, за что и был посажен при всей братии на цепь большую. Сидя на цепи, рычал, аки лютый зверь. Эх, Агафон, Агафон, страшило ты монастырское! Теперь твоим именем детей пугают, а монастырю от тебя поношение…"

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});