Голубые пески - Всеволод Иванов

Поликарпыч сидел в пимокатной, нанял какого-то солдата написать длинный список инвентаря пимокатной, вывесил список у дверей. Кто приходил, он тыкал пальцем в список:

- Принимай, становой, - сдаю... Ваше!..

Была как-будто еще встреча с Кириллом Михеичем. Отправилась Олимпиада купить у киргиз кизяку. И вот мелькнул будто в киргизском купе маленький немножко сутулый человечек с косой такой походкой. Испуганно втерся куда-то в сено, и, по наученью его что ль, крикнули из-за угла мальчишки.

- За сколько фунтов куплена?.. Комиссариха-а!..

Тогда твердо, даже подымая плечо, спросила Запуса:

- Надолго я с тобой?

Запус подумал: спросила потому, что начал наконец народ выходить спокойно. Распускают по животу опояски, натянули длинные барнаульские тулупы.

Кивнул. В рыжем волосе золотом отливают его губы.

- Навсегда. Может быть.

- Нравлюсь?

- Терпеть можно.

И сразу: к одному, не забыть бы:

- Дом большой, куда нам двоим? Я вселю.

Хотела еще, - остановилась посреди комнаты, да нет - прошла к дверям:

- Почему детей не было с Артюшкой?

- Дети, когда любят друг друга, бывают.

- Немного было бы тогда детей в мире... Порок?

- Я же об'яснила...

- Э-э...

Перебирая в Исполкоме бумаги с тов. Спитовым, - спросил:

- Следовательно, женщины... а какое к ним отношение?

До этого тов. Спитов был инструктором внешкольного образования. Сейчас на нем был бараний полушубок, за поясом наган. Щеки от усиленной работы впали, и лоб - в поперечных морщинах. Ответил с одушевлением:

- Сколько ни упрекай пролетариат, освобождение женщины диктуется насущностью момента. Раньше предавались любви, теперь же другие социальные моменты вошли в историю человека... Стало быть, отношения...

- Если, скажем, изменила?.. Обманула?..

Спитов ответил твердо:

- Простить.

- Допустим, ваша жена...

- Я холостой.

- А все-таки?

- Прощу.

С силой швырнул фуражку, потер лоб и вздохнул:

- Глубоко интересуют меня различные социальные возможности... Ведь, если да шара-ахнем, а?..

В то же время или позже показалось Запусу, что надо подумать об Олимпиаде, об ее дальнейшем. Тут же ощутил он наплыв теплоты - со спины началось, перешло в грудь и, долго спустя, растаяло в ногах. Махая руками, пробежал он мимо Спитова и в сенях крикнул ему:

- А если нам республику здесь закатить? Республика... Постой! Советская Республика голодной степи... Киргизская... Монгольская... Китайская... Шипка шанго?..

Широколицый солдат в зале, растопив камин, варил в котелке картошку. Тыча штыком в котелок, сказал:

- Бандисты, сказывают, в уезде вырезали шесть семей. Изголяются, тоже... Про-писать бы им.

- Прокламацию?

- Не, - винтовочного чего-нибудь...

- Устроим.

Постоял на улице, подумал - к кому он испытывает злость? Артюшка, Кирилл Михеич, Шмуро - еще кто-то. Их, конечно, нужно уничтожить, а он на них не злится. Теплота еще держалась в ногах, он быстро пошел. Вспомнил - потерял где-то шпоры. Решил - надо достать новые. Опять Кирилл Михеич - не глаза у него, а корни глаз, и тоже нет детей. Пальцы холодели "надо достать варежки; зимы здесь...". С тех пор как выпал снег, в Павлодаре еще никого не расстреляли.

- Сантиментальности, - плюнул Запус.

И ладонью легонько - три раза хлопнул себя по щеке.

Через три дня, - впервые за всю войну и революцию, - в Павлодаре стали выдавать населению карточки на хлеб, сахар и чай.

XII.

В желтом конверте из оберточной бумаги - предписание "принять все меры к организации в уезде и городе регулярных частей Красной Армии. Инструкции дополнительно".

Дополнительно же приехали не бумажки, а инструктора-спецы и тов. Бритько. Инструктора остановились в гостинице Шмидта, в номере, где жил Артюшка. На раме, у синеватых стекол сохранились рыженькие лапки мух как-то раздавила Олимпиада. Бритько же ночевал у Запуса. Рос у Бритько по всему рябоватому лицу длинный редкий и мягкий, как на истертых овчинах, волос.

- Женаты? - спросил он Запуса.

- Не пришлось.

- А эта ходит, тонкая?

- Живет со мной. Жена Артемия...

- Атамана?

И тогда, словно на палку натягивая губы, он внезапно стал рассказывать как его морили в ссылке, как хорошие ребята от тоски ссорились и чахли. Губы остановились. Потянулась к подбородку рука:

- Заседания посещать необходимо. В момент напряженнейшей борьбы всякое ослабление... У вас здесь люди неорганизованы.. восстание за восстанием. У нас сил нет посылать к вам... Вы уже сами пытайтесь, чтобы в случае чего без пощады!

На заседании Уисполкома тов. Бритько сначала заметил о дезорганизации, о халатном отношении к буржуазии и кулачеству. Вспомнил тряские дороги, тяжелую доху отдавившую плечи: на мгновение ему стало тоскливо как в ссылке. Он стукнул кулаком по столу и кашляя хрипло закричал:

- В единении сила, товарищи! Не спускайте победоносного красного знамени...

И вдруг забыл что-то самое важное. Сел, пощупал синию бумагу папки, оторвал быстро кусочек ее и отшвырнул:

- Я кончил.

Дальше говорил инструктор-спец. Желтый полушубок, такой же как у тов. Бритько, морщился в плечах, словно оттуда бились нужные слова.

А Запус сидел с краю стола, рядом с председателем совета т. Яковлевым. Был у того казачий (как челноки в камышах) нос, отцветшие усы и короткопалые желтые руки.

Через щели, в доски декораций врывался ветер. Стены актерской уборной выпачканы красками, исчерканы карандашами. В железную печку театральный сторож подкидывал поленья - осины. "Осиновая изба не греет" - вспомнил Запус.

Слушали: организация в уезде Красной Армии. Постановили: принять все меры. Избрать комиссаром и руководителем начальника революционных отрядов т. Василия Запуса.

А в проходике между кулисами, где толпились делегаты, задевая шинелями и тулупами картоны декораций, - предусовдепа т. Яковлев сказал:

- Мы, дорогой мой, с фактами все, с фактами. А факты за революцию и за товарища Запуса. Ты хоть что мне говори, тем не менее...

Запус глубже на уши шапку, поднимая саблю:

- Каждый отвечает за себя...

- Мне инструктор говорит: в момент напряжения... а я ему: мало у нас баб перешло по рукам, да коли каждой опасаться... Однако, дорогой мой, атаман-то удрал и инженер Балиханов с ним. А?

Протянул ему короткопалую руку и тихо, приблизив к щеке пахнущие табаком усы, шепнул:

- Ты ее не щупал насчет прибывания?..

- Спрашивал.

- Не говорит? Где ей сказать, своя буржуазная... я ихнюю подлую мысль под землей вижу. Может тебя подвести, товарищ?..

У дверей Народного Дома, где снега трепали синие свои гривы, - Запуса одернули:

- Товарищ Василий Антоныч... Товарищ...

Видит: на подбородке, весенним снегом - чуть грязноватым и синим, бородка. Поверх грязной дурно пахнущей шинели - полушубок. Собачьего меха шапка по-уши, а Запус все ж его узнал:

- Гражданин Качанов, вы на допросе были об организации восстания? Если...

- Я совсем не про жену, я по делу мести... Мое мнение, товарищ Василий Антоныч, самый главный виновник всего злодейства Артюшка... и Олимпиада тут не при чем, пущай живет с кем хочет. Я ради жены убийству подвергся, подряды и имущество потерял...

И, отведя Запуса за фонарь, к сугробу, толкаясь валенком, туманно и длинно стал рассказывать о заговоре в городе. Живет Кирилл Михеич в мещанском домике на окраине и там же прячется в кладовке, "меж капустой" Артюшка, у него все планы, все нужное и списки. Пахло от него самогоном.

Идя улицей, вслед за Кирилл Михеичем подумал Запус, что пожалуй лучше бы арестовать подрядчика и передать его в Чека. Пусть разбираются, а зачем он Запусу? Здесь - даже не думая, а так как то позади, прошло неудовольствие, высказанное инструктором из центра и предусовдепа Яковлевым: зачем живет с Олимпиадой. Нет, лучше самому раскрыть заговор и привести Артюшку. Злясь недолго, - подумал он о смуглом желтоватом лице атамана, захотелось увидать его напуганным, непременно со сна, чтоб одна щека была еще в следах - от капусты что ли?

- А, сволочь, - сказал он вслух.

- По поводу чего? - спросил Кирилл Михеич.

Запус не просил вести и Кирилл Михеич не звал, а оба они - сгорбившись, скользя по снегу, торопливо шагали к окраине. Еще Запус подумал: "надо бы позвать с собой матроса Топошина" - и вспомнил: зачем-то вернулся тот на ферму Сокой. Позвать с собой - можно было бы многих, хоть бы из своего отряда.

- Сам!

Кирилл Михеич запыхаясь сказал:

- В хорошем хозяйстве все сам делаешь. Трудное...

Спросил Запус, - бьет ли жену Кирилл Михеич? Тот ответил - так как Запус не живет с ней и жить не намерен...

- Не намерен, - подтвердил Запус.

- То, конечно, можно сказать по совести - бил и если найдет ее вновь, бить будет. Казачья у ней кровь. Возможно, из-за битья она ушла, все же в суд жаловаться не пойдет и если вернется, - значит подтверждение: жену бить надо. Олимпиаду муж тоже бил и всегда так бывает: второй муж битьем не занимается. Таков и Запус.