Особый отдел и око дьявола - Юрий Брайдер

Повнимательней приглядевшись к Ширяеву, Цимбаларь подивился ширине его плеч и поджарости стана. Такой богатырь, даже действуя одной рукой, мог запросто проткнуть любого человека вилами. Интересно, где он был той ночью?

Однако традиционных вопросов о причинах смерти прежнего участкового Цимбаларь Ширяеву задавать не стал. На это ещё будет время.

От других здешних строений церковь отличалась разве что размерами да некоторыми архитектурными изысками. Стены её были срублены из кондового красного леса, четырёхскатная крыша покрыта осиновой дранкой, а металлом блестела только чешуйчатая маковка и восьмиконечный крест, венчавший её. Впрочем, как и сыроварня, церковное здание стремилось больше вширь, чем ввысь. К пространству, оберегающему людей от стужи, северные зодчие всегда относились экономно.

Поднявшись на крыльцо, Ширяев ломиться в дверь не стал, а вежливо постучался. Изнутри раздался глухой голос:

— Кого господь дарует?

— Люди добрые к тебе, отец Никита, — вкрадчивым голосом сообщил Ширяев. — Раб божий Борис и государственный муж, присланный к нам править порядок.

— Ну так заходите, не стойте на морозе, — ответил священник. — Только дверь широко не открывайте. Крестильню выстудите.

Ширяев уже хотел было войти в церковь, но Цимбаларь придержал его.

— Пойди погуляй пока, — сказал он. — Я с батюшкой без свидетелей хочу поговорить.

— Будет исполнено! Считайте, что меня уже нет, — упругой походкой таёжного охотника (или ночного разбойника) Ширяев сбежал с крыльца.

Отец Никита оказался ещё нестарым мужчиной с небольшой рыжей бородкой, высоким лбом и цепким взглядом. Деревенские старушки, не пропускавшие ни одной службы, наверное, души в нём не чаяли.

Голос, первоначально показавшийся Цимбаларю глухим (виной тому, наверное, была толстая дверь), на самом деле оказался звучным и проникновенным. Одет батюшка был в повседневную тёмную рясу, единственным украшением которой служил тяжёлый бронзовый крест, спускавшийся чуть ли не до пояса.

Сославшись на срочные дела, он попросил немного подождать и скрылся в боковой комнатушке, расположенной под лестницей, ведущей на звонницу.

В церкви было холодно, хотя и не так, как на улице. Являясь человеком, от религии бесконечно далёким, Цимбаларь тем не менее мог отличить алтарь от аналоя, а клирос от хоров. Кроме того, он знал, что массивная шестнадцатирожковая люстра, свешивавшаяся с потолка, называется паникадилом.

Повсюду горели свечи, а в воздухе стоял сладковатый и печальный запах ладана. Не сумев побороть любопытство, Цимбаларь приблизился к высокому, пятирядному иконостасу, откуда на него с укором, печалью и сочувствием взирали почерневшие от времени лики святых. С превеликим трудом можно было узнать сидящего на троне Иисуса, скорбящую Богоматерь, крылатого Иоанна Крестителя.

Внезапно сзади раздался голос батюшки:

— Любуетесь?

Цимбаларь, не терпевший, когда к нему приближаются со спины, ненароком вздрогнул, но воли чувствам не дал и смиренно произнёс:

— Иконы-то у вас все старинные. Наверное, немалых денег стоят?

— Я бы не сказал, — ответил батюшка. — Есть, конечно, парочка древних, предположительно афонского письма, но я их держу отдельно. Не ровён час кто-нибудь позарится. Зимой и весной к нам не доберёшься, но летом туристы наведываются. Кто знает, что у них на душе?

— Да, такого прибора ещё не изобрели, чтобы в человеческих душах читать, — согласился Цимбаларь. — Это уже скорее по вашей части.

— Душа человеческая подвластна только Создателю. — мягко возразил батюшка. — Мы же, по мере своих сил, только облегчаем её пребывание в земной юдоли.

Заметив, что Цимбаларь ёжится от холода, он добавил:

— Пройдёмте в крестильню. Там температура вполне сносная.

Действительно, в находившейся под лестницей комнатке был настоящий рай — и всё благодаря электроплитке, на которой сейчас грелось ведро с водой. Тут же стояла и наполовину полная купель, в которой плавал лёд.

— Не застудите младенца? — поинтересовался Цимбаларь.

— Не беспокойтесь. За пятнадцать лет моего служения такого ещё не случалось... Вообще в Чарусе на удивление низкая детская смертность. Несмотря на почти полное отсутствие медицинской помощи. С чего бы это?

Дабы польстить батюшке, Цимбаларь ответил:

— Наверное, доходят ваши молитвы до бога.

— Не в этом дело. Когда церковь стояла закрытой, было то же самое. Сходите летом на здешнее кладбище. Не найдёте ни одной детской могилки.

— Зато людей в цветущем возрасте там хоть отбавляй, — заметил Цимбаларь.

— Значит, таково было их земное предназначение.

— В тридцать лет умереть на вилах? — с сомнением произнёс Цимбаларь. — Или в двадцать пять отравиться таблетками?

— На всё воля божья. — Похоже, у священнослужителей это была такая же дежурная фраза, как «предъявите документы» — у милиционеров.

— Считаете, что в Чарусе бал правят божьи силы? — осведомился Цимбаларь.

— А вы, кажется, придерживаетесь другого мнения?

— Я придерживаюсь фактов. Двадцать необъяснимых смертей за десять лет — это кое-что значит.

— За всю историю христианства абсолютно объяснимой можно считать только одну смерть, — спокойно произнёс батюшка. — Смерть нашего Спасителя... Вы крещёный?

— Да, — кивнул Цимбаларь, — но верующим себя назвать не могу.

— Ничего страшного. Приходите на воскресную службу, и вполне возможно, что благодать божья снизойдёт на вас.

— Будем надеяться... Но говорят, что на ваших прихожан снисходят также и психозы.

— Религиозный экстаз нельзя считать психозом... Хотя кое в чём вы, конечно, правы. Кликуш и чокнутых здесь хватает. Проклятие многовекового идолопоклонства довлеет над Чарусой. Я уже не говорю о семидесятилетнем произволе богомерзкой власти. когда храм был превращён в конюшню, а священник повешен на звоннице... На протяжении долгого времени тут селились беглые преступники, каторжники, дезертиры, изгои. Этой публике было далеко до душевного здоровья. То же самое можно сказать и об их потомках. Когда кем-нибудь из прихожан окончательно овладевают бесы, я вынужден прибегать к обряду отчитки или, используя терминологию католиков, к экзорцизму. На это у меня есть особое позволение митрополита, а оно даётся далеко не каждому.

— И часто вам приходится производить... отчитку? — на незнакомом слове Цимбаларь запнулся.

— Гораздо чаще, чем мне хотелось бы.

— Вы можете назвать имена людей, над которыми свершался этот обряд?

— Не могу. Это тайна церкви. Такая же, как и тайна исповеди.

— Я собираюсь навести здесь порядок. Неужели вы не хотите мне помочь?