Лекции по истории Церкви - Валентин Асмус

Выше мы вспоминали св. Юстиниана. Конечно, это виднейшая фигура, и многие считают, что его время можно принять как отправной момент для начальной датировки византийской истории. Сам Юстиниан был историческим оптимистом — как христианский государь, как хозяин государственного наследия Рима и как преемник культурного наследия Греции, а именно таковы три основные компонента явления, называемого нами византинизмом: христианская вера, римская государственность и греческая культура. Юстиниан, восстановивший империю в ее более или менее прежних границах (хотя скорее менее чем более), мог видеть себя на пороге какой-то новой благословенной исторической эры. Но история показала, что его надежды не осуществились, и для нас он скорее завершает предшествовавшую эпоху, его можно считать последним римским государем на константинопольском престоле. После Юстиниана наступает период упадка, и как это всегда случается, упадок означает переход к чему-то новому. Все свои силы Юстиниан напряг для того, чтобы восстановить Римскую державу, чтобы внутренне ее консолидировать и расширить ее внешние границы до пределов некогда великой Римской империи начала христианской эры. Исполняя эту непосильную задачу, держава как бы изнемогла, и уже при жизни Юстиниана обнаружились великие внешние опасности. В то время, когда на далеком Западе войска Юстиниана одерживали славные победы, куда ближе к столице разворачивались события, чреватые очень большими бедами в близком будущем. Начиналось славянское нашествие на Византию.

В ходе так называемого «великого переселения народов» славяне продвинулись к западу и достигли дунайской границы Римской империи. Поскольку с востока на них наседали племена, шедшие следом, славяне стали вторгаться в пределы империи и уже при Юстиниане совершили разорительный набег на Балканский полуостров. Византия была государством, вынужденным воевать минимум на два фронта. Но теперь, воюя активно в Италии, сдерживая славянский натиск на Балканах, она должна была иметь в виду и персидскую опасность на Востоке. Ближайшим объектом персидских нападений была Сирия, которую персы опустошили своими набегами в царствование Юстиниана.

После смерти Юстиниана начался довольно быстрый упадок империи. Его преемники не в силах были сдерживать мощный натиск внешних врагов. Поначалу самым мощным противником оказались славяне. На протяжении всего своего двадцатилетнего царствования (582–602 гг.) император Маврикий мужественно противостоял славянской опасности. Он, что было необычно для императора, сам командовал армией не только в походах, но и в битвах. Но в конце концов и сама армия изнемогла, произошел военный заговор и император был убит. Ему на смену пришел узурпатор Фока, который царствовал всего 8 лет (602–610 гг.) — и эти годы были настоящей агонией старой империи — позднеримской или, если хотите, ранневизантийской. В церковном отношении как Маврикий, так и Фока были православными императорами, но даже приверженность православию этого последнего — Фоки выразилась в диких формах кровавых гонений не только против монофизитов, но и против всех неправославных, вплоть до самарян и иудеев. Ненавидимый всеми Фока только в Риме нашел горячую поддержку. По-видимому, террористические методы утверждения православия импонировали тогдашним римским настроениям. Террор Фоки был направлен прежде всего против аристократических фамилий. Аристократия и так достаточно пострадала от вражеских нашествий, которым подверглась большая часть империи, и теперь Фока ее добивал. Падение кровавого режима Фоки было началом нового периода византийской истории.

Фока погиб в результате восстания, возглавленного карфагенским военачальником Ираклием, который и стал его преемником на константинопольском престоле. Император Ираклий, основатель новой династии — один из самых значительных византийских государей. Царствование его продолжалось с 610 до 641 года — более тридцати лет. Поскольку прежняя социальная структура империи распалась, Ираклий дал ей новую основу, новый принцип организации. Отныне административная система была военной, а социальной базой государства стали мелкие земельные владения. Часть свободных крестьян, объединенных в общины, составили основу новой армии. Если прежняя армия была наемной, и в силу этого — ненадежной, новая армия, не менее профессиональная, опиралась на мелкие крестьянские хозяйства, воины получали земельные наделы, за что они обязывались государству военной службой, а наделы эти обеспечивали им не только пропитание семьи, но и военную экипировку в случае призыва в армию во время боевых действий.

Царствование Ираклия совпало с величайшими военными опасностями: с севера империи угрожали славяне, которые после падения императора Маврикия почти беспрепятственно захватили всю Грецию вплоть до Пелопонесского полуострова, а с востока вторгались персы. Бывали моменты, когда Константинополю угрожала одновременная осада славян и персов. Но персы не только угрожали отдельными набегами: в начале царствования Ираклия им удалось отторгнуть от империи обширные области — Сирию, Палестину, Египет, Армению; Малая Азия, хоть и не была захвачена, но периодически ими опустошалась. Огромным моральным ударом было падение Иерусалима. Конечно, захват таких церковных центров, как Александрия и Антиохия тоже имел большое значение.

Потеря этих территорий сопровождалась массовым бегством христиан, особенно православных христиан, не зараженных монофизитством. Часто этот массовый исход возглавляли архипастыри. Например, накануне вступления персов в Александрию, тамошний патриарх св. Иоанн Милостивый покинул город, подавая этим пример и своей пастве. Иначе вели себя монофизиты и другие еретики. Многие монофизиты искренне приветствовали завоевателей, полагая, что им будет легче при язычниках-персах, чем под властью православной Константинопольской империи. Некоторое отрезвление наступило лишь после того, как многие епископские кафедры стали захватывать несториане, которым персы особенно покровительствовали (я уже объяснял, почему). В это время еретические общины довольно четко отождествились с отдельными нациями. Монофизитскими были коптская, западно-сирийская и армянская общины.

Но императору Ираклию, который опирался на новую организацию своей империи, удалось наголову разбить персов. Он проник в самое сердце Персии, одержал там решающие победы и этим обеспечил возвращение всех территорий, когда-либо захваченных персами у Рима, а, кроме того, обеспечил себе контроль над самой Персидской державой. Настоящим триумфом Ираклия был его въезд в Иерусалим, куда он вернул Древо Креста Господня. Эту величайшую христианскую святыню персы незадолго до этого вывезли из Иерусалима в столицу персидского шаха как трофей.

Война с персами велась с искренним христианским воодушевлением, это была настоящая средневековая война за веру. Деятельнейшим помощником Ираклия в его великих государственных свершениях был константинопольский патриарх Сергий. Уже при Юстиниане произошло взаимосмешение власти церковной и государственной в духе симфонии. По законам Юстиниана, например, епископы, были обязаны наблюдать за гражданской администрацией в провинциях и доносить о ее провинностях. Но и гражданская администрация принимала большое участие в церковной жизни. Патриарх Сергий во время продолжительных отлучек императора Ираклия из Константинополя назначался им главным членом регентского совета, и, случалось, самостоятельно руководил защитой Константинополя в период военной опасности. После разгрома персов вновь со всей остротой встала проблема взаимоотношений с монофизитами, во множестве населявшими только что возвращенные восточные провинции, и деятельно сочувствовавшими персидскому завоеванию.

Сам император Ираклий хотел устраниться от активного вмешательства в этот труднейший вопрос. Это не означает его равнодушия, а показывает только, что он, как человек светский и военный, чувствовал себя здесь совершенно бессильным. И вот патриарх Сергий, великий патриот, из самых, казалось бы, лучших патриотических побуждений начал работать над подготовкой богословского компромисса между православным учением IV и V Вселенских Соборов и монофизитством. Патриарх Сергий увлекся учением о единой энергии, едином действии Богочеловека Христа. Это учение еще до него около 600 г. начали разрабатывать в Египте — опять-таки, как попытку компромисса между православием и монофизитством. Сторонники этого нового учения ссылались на один текст св. Дионисия Ареопагита, хотя они тут же этот текст и фальсифицировали. Так, Дионисий Ареопагит говорит о новом богомужном действии Христа. Авторы новых еретических попыток заменили слово «новое» на «единое», в чем православные немедленно их и обличили. Вообще говоря, здесь православная сторона впервые начинает ссылаться на творения св. Дионисия Ареопагита как на авторитетный источник. Эти таинственные сочинения, известные под именем Дионисия Ареопагита, ученика св. апостола Павла, насколько мы можем судить, в древности были совершенно неизвестны, и у ранних церковных писателей нет о них ни одного упоминания. Впервые они вышли на свет во время диспута православных с монофизитами, который устроил в 532–533 гг. в Константинополе император Юстиниан. Именно на этом диспуте они впервые и были упомянуты. Их упомянули ссылавшиеся на них монофизиты, а православные, напротив, отвергли их, как не подлинные, указав, что неизвестны ранней Церкви. И вот, начиная с VII в. сочинения Дионисия Ареопагита цитируют уже и православные, притом — как источник своего вероучения.