Зачистка - Алексей Гравицкий

Облегчение от осознания того, что сохранил вчера девичью честь и человеческое достоинство, тут же сменилось новым приступом паники. Над ним стоял Снейк с виноватой рожей, добрыми печальными глазами и окровавленным ножом в руке.

Мунлайт содрогнулся и проснулся окончательно.

Ты чего здесь? — спросил он шепотом, выскальзывая из-под спящей Косы.

Ты помнишь, чего вчера было? — так же тихо спросил Снейк.

Вы пошли на бюрера охотиться, — припомнил седой.

Бородатый сделался печальным, как шагающий в газовую камеру еврей, всандалил окровавленный нож в тумбочку и завалился на свою койку.

А я так надеялся, что мне это приснилось. Мунлайт встал и размялся. Ожидаемого похмелья не

было. Зато у Снейка, кажется, присутствовали все симптомы абстинентного синдрома.

Голова болит, — тихо, как сентябрьский листопад, прошелестел бородатый и прикрыл полные смертной муки глаза.

Седой поприседал, разминая мышцы и ожидая запоздалого прихода похмелья, но того не было.

Проснулся на лавке, — продолжал, будто говорил сам с собой, Змей. — В руке нож. Думал, приснилось. А выходит, правда. Слышь, порождение хаоса, кого мы вчера зарезали, а?

Мун фыркнул.

У Фреза спроси.

Снейк открыл глаза и поглядел на Мунлайта страдальчески.

Он ушел. Разбудил, попрощался и ушел. Бодрый, как и не пил. А я пока сообразил чего к чему, уж и спрашивать не у кого было.

— Ты хоть что-то помнишь? — спросил Мун. Бородатый кивнул и тут же поморщился. Верно говорят: чем лучше с вечера, тем хуже с утра.

Мы пошли. С километр протопали. Может, метров восемьсот. Там нора. Спустились вниз, а… А дальше, хоть убей, не помню.

Снейк снова закрыл глаза.

Нет, если мы бюрера зарезали, так хрен с ним, но… а вдруг не бюрера?

Охотнички хреновы, — ухмыльнулся Мун, подхватывая автомат. — Где вы эту нору нашли?

Снейк приподнялся на койке, лицо его сделало безуспешную попытку сосредоточиться. Видимо, пытался определиться с направлениями.

— Там, — махнул рукой в стену. Мун кивнул и пошел к выходу.

Ты куда? — окликнул громкий шепот.

Пройдусь. От тебя все равно никакого толка. Может, найду ту нору и посмотрю, чего вы учудили.

Снейк бессильно повалился на спину.

Часа через полтора-два вернусь, — предупредил Мун от дверей. — Чтобы был готов. Мы уходим. Хватит. Засиделись.

Снаружи было свежо. Он только теперь почуял, в каком перегаре проспал всю ночь. Мунлайт глубоко вдохнул, перехватил автомат поудобнее и пошел в указанном направлении, бодро насвистывая «Moonlight and vodka».

Нору он и в самом деле обнаружил. Скорее даже не нору, а землянку. Только, как показали дальнейшие события, резню два пьяных балбеса устроили не в этой норе.

3

«Сообщение доставлено».

Карташов удовлетворился сервисным уведомлением и поспешно выключил наладонник. Первые дни после смерти Киряя он держал ПДА во включенном состоянии практически все время. Потом, после той неприятной истории, задумался и сообразил, что наладонник лучше выключать от греха подальше.

А вышло так, что к нему в Киряеву берлогу заглянул мужик с автоматом. Причем присутствие незнакомца поблизости старлей проморгал, а вот незваный гость прекрасно знал, что его ждет внутри. Потому от входа дал пару коротких очередей. В одном только облажался — стрелял он в темноте по тому, что видел. А различить от входа, не включая свет, можно было только матрас Киряя, на который Сергей перекладываться не стал.

Матрас принял на себя огонь с тихим чавканьем и треском ящиков, что составляли основу лежанки. Карта-шов, лежавший поверх спальника, перекатился в сторону и подхватил автомат.

И тут противник сделал вторую глупость — нашарил выключатель и врубил свет. Сообразить, что его убило, он не успел. Сергей, с перепугу хвативший хорошую дозу адреналина, вдавил палец в спусковой крючок до белизны и отпустил лишь тогда, когда труп незваного гостя уже скатывался вниз по лестнице.

Когда же старлей принялся обшаривать карманы покойника, то первое, что нашел, — ПДА, на котором четко было видно местоположение его собственного наладонника.

— Демаскировка, — проговорил под нос Сергей и, прежде чем отправиться с трупом и лопаткой на свежий воздух, выключил обе машинки.

Манера разговаривать с самим собой возникла чуть раньше. А от той встречи Карташов приобрел нужную привычку не включать ПДА без крайней надобности. Привычки росли с той же частотой, что и холмики на импровизированном кладбище. Работая лопатой, Сергей думал о том, что следующей может стать его могилка. Такой расклад старлея не устраивал, и он делал выводы из произошедшего. Быть может, поспешные и не всегда правильные, но способные избавить от некоторых неприятностей.

Впрочем, третий труп никакого опыта толком не дал. Труп этот образовался еще пару недель спустя, когда уставший от яичной лапши Сергей решился попробовать немаркированные Киряевские консервы.

Неведомый продукт странного вкуса напоминал по консистенции паштет и пошел на ура. Не сильно задумываясь о том, что в себя пихает, Карташов наелся от пуза. Вскоре это пузо напомнило о своем существовании.

Жрал ли Киряй кода-то эти консервы, что в них было и как воспринимал это что-то проспиртованный Киряев желудок, так навсегда и осталось для Карташова загадкой. Но что бывает с неподготовленным человеком от таких гастрономических экспериментов, он запомнил навсегда.

Неведомый продукт из жестянок выходил из организма бурно со всех возможных сторон. Старлей притомился бегать вверх-вниз. На улице стемнело. Дождь поливал как из ведра, перемежался со снегом. Ветер пробирал до костей, но заставить себя гадить там, где живет, Сергей не мог.

Буря на улице усилилась, а буря внутри почти улеглась. Карташов сидел под кустом со спущенными штанами, держа на коленях автомат и размышляя о том, где и как сушить промокшую насквозь одежду. От этих размышлений его отвлек мелькнувший невдалеке силуэт.

Старлей перехватил автомат, в первый момент надеясь, что примерещилось. Но силуэт возник снова и гораздо ближе. В тусклом свете едва пробивающейся сквозь тучи луны Сергей увидел немногое. Но увиденного хватило, чтобы кишка дала слабину, благо штаны были спущены.

В первый момент показалось, что на него идет человек, пригибающийся от дождя. Потом он увидел болтающийся хоботок противогаза, и ему стало жутко до судороги.

«Снорк», — пронеслось в голове. Вернее, это был первый образ, первое слово вышло столь же односложным, но менее цензурным.

И не дожидаясь дальнейшего развития событий, Карташов принялся расстреливать дождливую ночь. Он так и стрелял, сидя на корточках со спущенными штанами. Кажется, что-то орал со страху.

Фигура с хоботком нервно дернулась в сторону, потом споткнулась, надломилась и упала противогазом в жидкую грязь. Как он подтирался и подтирался ли вообще, Сергей не помнил. Штаны натягивал уже на ходу. В землянку нырнул, словно бросился во врата рая. А когда врата эти захлопнулись за спиной, подпер с большей, чем обычно, тщательностью и трясся до утра, боясь заснуть. В редкие моменты, когда проваливался в забытье, начинала сниться какая-то жуть, от которой снова просыпался с содроганием.

На свежий воздух старлей решился вылезти только утром, когда часы показывали начало десятого и снаружи должно было быть уже светло. Мертвый снорк лежал все там же. Карташов огляделся, нет ли какой засады, не караулят ли его собратья покойного. Все было тихо. Тогда Сергей рискнул подойти поближе.

Мертвяк оглоушил, как канделябр преферансиста, пойманного на перезакладе. То, что он был мертв, сомнений не вызывало. Вот только это оказался не снорк. Противогаз на человеке и вправду был, только болтался он на шее. А из-под съехавшего на сторону капюшона на Сергея смотрело молодое лицо с жидкими усиками и глазами болотного цвета.

Лицо это было Карташову знакомо. Парня звали Олегом Горелкиным. Он прибыл на кордон с последней партией новичков и числился без вести пропавшим. А вот выходит, не пропал рядовой Горелкин, а в сталкеры дезертировал.

Оттащив труп в сторону, Сергей снова взялся за лопату. Ночью приморозило, суглинок, размоченный вечерним дождем, подмерз. Карташов потел и матерился. Лопатка вгрызалась в землю. А в голове сидел один лишь вопрос: «Что же такое заставляет человека забывать о своем долге, о службе, о жизни, бросать все и уходить за Периметр, ставя себя вне закона и обрекая на полубомжеватое существование?»

Ответа для себя старлей так и не придумал, зато окончательно сложилось впечатление о Зоне отчуждения со всей ее сомнительной романтикой. Если бы кто-то спросил сейчас Карташова о его отношении к ней, он бы честно сказал, что ненавидит Зону.

Расширив свое «кладбище» на еще один участок, Сергей спустился вниз и крепко задумался. Покойники его особенно не трогали. На мертвяков он насмотрелся еще до того, как попал на кордон, так уж сложилось. Потому здесь его трупы шокировали не сильно. Да и с каждым вновь приобретенным покойником восприятие притуплялось. Зато росло чувство опасности. И если в первые дни старлею было здесь не по себе, то сейчас ему стало откровенно страшно, в чем он не боялся признаться, Себе признаваться не зазорно, а больше все равно никого не было.