Учитель цинизма - Владимир Губайловский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– То, что ты говоришь о естественной речи, очень напоминает стихи. Выходит, Журдена действительно обманули – он, как и любой другой человек, всегда говорил стихами.
– Может быть, ты прав. Я буду называть такой речевой сгусток плетенкой, потому что при обмене репликами внутри сгустка одновременно звучат слова всех собеседников. Так у Бестера говорят эсперы. Получается, если мы будем тренировать спонтанный речевой поток, мы хотя бы отчасти сможем представить себе, что такое телепатическая перцепция.
– Не нервничай. Все фигня, кроме пчел.
– Я не люблю мед.
– А я очень люблю. Ну что ж, попытайся. Наверное, это любопытно, но я не буду участвовать в этих твоих странных играх.
– Почему?
– Потому что я предпочитаю смысловую ясность.
– Ясность – это одна из форм полного тумана.
– Нет, по словам Бора, ясность – дополнительна истине.
– Я буду порождать речевые сгустки и исследовать их влияние на людей, рассматривать, как одни сгустки перетекают в другие, как они множатся, растут и гаснут.
– И это будут пузыри земли.
– Чужие слова?
– Это – Блок, который цитирует Шекспира.
– Ты всегда прячешься за цитатами, как за забором.
– Никогда не думал, что это плохо. Цитата есть цикада.
– Это уже цитатный маразм.
– Маразм крепчал по экспоненте на области своего определения.
– Бла-бла-бла…
– А не пошли бы вы на хер, любезнейший?
– Ну вот и поговорили.
Так начались Аркашины семинары.
– Разговоры перед сном. № 5 —47 …Все четверо в своих постелях.
– Нет, господа присяжные, с вами определенно нельзя говорить серьезно. Что за страсть такая? Ни слова без подначки!
– Ну почему же, мы вполне можем. О чем желаете беседовать? О телепатии? О телепортации? Или о графе Калиостро?
– Может, лучше о бабах? Помню, приходит ко мне одна…
– Нет уж, херушки, девушки. О бабах – это без меня и в другом месте.
– О, горькие слезы мои, уже и о бабах нельзя. А как же три темы, достойные мужчины?
– Это какие, простите?
– Как это какие? Голод, любовь и война.
– Это меня не интересует. Об этом не говорить надо, а пережить.
– Да, интересного немного, голая физиология.
– Лучше полураздетая.
– Пошли мы в поход. На Алтай. Поход тяжелый – двадцать семь дней по пятьсот грамм. Месяц без подкормки, все на себе. Больше мы бы не подняли, и так рюкзаки за сорок. У нас девушка была завхозом. У нее родители – серьезные походники. Отец ее спрашивает: «В поход идешь?» – «Иду», – отвечает гордая Наталья. «Завхозом идешь на пятьсот грамм?» – «На пятьсот грамм». Отец пожал плечами: «Съедят». Она не поверила. А зря. Едва не съели. Первые дни еще ничего, а потом начался жор. Голод такой, аж сосет все внутри. Грибы рвали и ели, когда и сырые и без соли. Так вообще они ничего – подберезовики, подосиновики и другие прочие. Грибов там – в общем, вам по пояс будет. Жри, пока не одуреешь. Но мы быстро одурели. Помню, увидели гадюку – там гадюк полно, плавают красиво, змеюки. Схватили сучья пострашнее и давай ее гонять. Бегаем и орем как ошалелые: «Колбаса уползает!» Девушки визг подняли, перепугались. Пришлось нашу «колбасу» отпустить. Они быстро ползают, вьють – и нет ее. В общем, жуть. Засыпаешь – и снится хлеб. Ничего не хочется – только хлеба. Это и есть настоящий голод. Мы по Катуни шли на кате. Остановились. Смотрим, домик такой невзрачный стоит. Двери открыты. А от кого там запираться? Людей нету километров на сто вокруг. Входим – и аж голова закружилась. Там на столе, на лавках – везде буханки, буханки, буханки… Может, рыбаки запас сделали, а скорее всего скотину подкормить. Мы как сомнамбулы к хлебу. А наш командир как заорет: «Не трожь! Не наше!» Мы остановились и обратно пошли. Только завхоз – наша Наташа – успела кусочек отщипнуть. И я вот до сих пор не знаю, прав он был или не прав. Ну съели бы мы пару-тройку буханок, ну что бы случилось? И мы бы сутки были сытыми, и пастухи бы не обеднели. Так, наверное, и выглядит рай – голод жуткий, и вдруг целая избушка хлеба. Или ад – если хлеба не дают. А когда дошли до жилья, причалили. Поздно уже, магазин закрыт. Отправились по домам. Купили яйца, творог. «А хлеб?» – спрашиваем. Хозяйка отвечает: «Хлебовозка уже два дня не приезжала. Весь подъели». И тут видим, у крылечка стоит кулек с корками. «А это? Можно, мы у вас корочки купим?» Женщина смутилась даже. «Да это я поросенку приготовила. Вы так берите, не надо денег». Поросенок в этот день голодал. Мы все корочки сгрызли. Яичницу сделали. И вот ведь странно: поели, конечно, но как-то вяло. Желудки, наверно, ссохлись. Так что голод я пережил. Знаю.
– Ну, про любовь и войну я уж молчу – этого у тебя полно.
– Про любовь – не знаю. Бабы были, а любовь – это, наверно, что-то возвышенное – со стрельбой и поножовщиной. Да и не воевал я никогда.
– У Платонова Жачев говорит: невоевавший мужик – все равно что нерожавшая баба.
– Это у него старорежимный взгляд на вещи.
– Надо же, какой ты у нас образованный! Откуда у тебя «Котлован»?
– Ксеру Славка принес. «Ардис», с предисловием Бродского, между прочим.
– Ну, тада, блин, ваще.
– А ты что, жалеешь, что не воевал?
– Да как сказать. Иногда кажется – жалею. Мужчина все-таки. А это самое мужское дело. «Есть что-то дамское в пацифистах». Это ведь правда.
– Так на войне людей надо убивать.
– Они тебя тоже убить могут. Это не убийство, а бой. Другое совсем дело. Зато адреналина, наверное, немеряно.
– Что ж ты тут делаешь тогда? Заявление на стол, декана – на хер, комсомолию – туда же, а сам – в Афганистан. Там как раз таких дебилов очень не хватает.
– А я, может, так и сделаю. Погляжу на ваши рожи, багровые от интеллектуального напряжения, и свалю на южные границы, как Лев Толстой. Повоевал, между прочим, и убивать тоже небось приходилось.
– Голод вы обсудили. Войну тоже. Теперь я попрошу внимания.
– За телепатию желаешь? Что же с тобой делать… Давай за телепатию, пока все не поуснули. Только ты не возбуждайся, я с тобой спорить не собираюсь. Телепатия есть? Конечно, есть. Мы, истинные марксисты-ленинцы, в этом ни секунды не сомневаемся. Ведь что такое мысль?
– Неужели знаешь? Скажи, прямо дух захватывает.
– Конечно, знаю. Мысль есть протяжный скрип, издаваемый мозгами в процессе думания.
– Да, ты крут. Это ты, наверное, на собственном опыте выяснил. Ну и как, сильно скрипят? Спать не мешают?
– Надеюсь, никто не будет возражать, что человек думает головой?
– Безусловно. Кроме тех, кто думает задницей.
– Значит, мышление есть некоторый физиологический процесс, вроде пищеварения, только более тонкий и происходящий не в кишках, а в нейронной сети головного мозга.
– Теперь я знаю: когда у тебя революция в желудке – это, оказывается, ты желудком мыслишь.
– Я пока говорю, буду игнорировать ваши шуточки, а потом встану и молча дам кому-то в морду. Если мышление – физиологический процесс, что, безусловно, так и есть, то этот процесс должен сопровождаться некоторыми сигналами.
– Например, негромким попердыванием.
– И эти сигналы в принципе можно зарегистрировать достаточно чувствительным прибором. Это и есть телепатия – регистрация электромагнитных следов процесса мышления. Мы уже умеем считывать ритмы мозга, осталось только понять, что они значат.
– Сущая фигня. Начать и кончить.
– Все это очень похоже на правду. Может, ты объяснишь заодно, есть ли телепортация?
– Ну тут-то все совсем элементарно. Конечно, есть. Если совсем грубо говорить – это передача состояния между двумя зацепленными частицами или зацепленными системами. Про это очень любит Шура рассказать, когда на минуточку на Машу пялиться перестает.
– А что такое зацепленные частицы?
– А тебе, между прочим, это популярно объяснял профессор Гольцов. И тебе это сдавать. Или ты опять в «Тайване» квантовой механикой занимался?
– Да как сказать…
– А Гольцов не просто так физик-теоретик, он еще и пианист классный. Профи. Его даже на конкурс Чайковского допустили. Он, правда, заменжевался че-то и участвовать не стал.
– Надо же, скромный какой, а так вроде и не скажешь.
– Вы слушать будете, блин? Не знаете ведь ни хера, хоть послушали бы умного человека.
– Ладно, давай, умный человек, не кипешись.
– Эйнштейн предложил мысленный эксперимент, который, как он считал, опровергает квантовую механику или, точнее, показывает ее неполноту. Представьте, что частица распадается на две…
– Знаешь, что Дэвид Бом говорил: воображаемый эксперимент в квантовой механике не имеет никакого смысла, даже воображаемого.
– Но ведь это же знаменитый пример Эйнштейна – Подольского – Розена!
– Да пошли они лесом…
– Может, и телекинез есть?
– А вот никакого телекинеза нет. Не может электромагнитная волна сдвинуть с места не только стакан, даже пушинку. Сжечь может, а с места не сдвинет. Силенок не хватит.
– Так, может быть, есть какое-то другое поле, которое может?