Нефор - Женя Гранжи

Предстояло всё продумать. Мысль об этом пульсом резонировала в голове.

«А что есть человеческая жизнь? Если где-то есть Бог, то всё человечество – не более чем просто неудачный проект, даже если исходить из христианских ценностей, высшая из которых – любовь. Бог есть любовь? Допустим. Тогда тем более человечество – некий божественный проект с целью реализации своего творческого потенциала, потенциала любви. Ведь говорил Наумов про раковую опухоль, которую носит в себе талантливый человек. А раз человек создан Богом «по образу и подобию», значит и Бог болен талантом творца. Вот и выплеснул нас из себя, как песню. Самовыразился, так сказать. Создать человека – искусство. А убить – не искусство? Кто сказал, что это грех? Бог? Конечно, для него уничтожение его творения – грех. Сжечь мои стихи или картины для меня тоже – грех. А если этот огонь кого-то согреет, не даст замёрзнуть насмерть – в чьих глазах это будет грехом? Если для того, чтобы кого-то спасти, станет необходимым сжечь созданное мной – я спалю всё, что есть. В чём это будет не любовь? Сжигающая любовь – это любовь большая, чем та, что созидает. В своём начале это тоже – божественная энергия. Возможно, Герострат ближе к миру творения, чем Роден – его мотивация не лежит на поверхности, она в иной плоскости. Она революционнее классики созидания. Революция, новизна – вот то главное в искусстве, в реализации потенциала творца, в восприятии мира».

Рассуждая так, Гарик сутуло брёл в редакцию. Смерть женщины в парке ушла из него, вытесненная картиной трахающейся с убийцей своего брата Кати. Он остановился и зажмурился, всматриваясь в чудовищную картину. Кривые толстые пальцы с разбитыми костяшками, наверняка ещё и исколотые синюшными перстнями. И этими пальцами он грубо царапает её бархатное тело, тело, к которому Гарик припадал трепещущими губами, вбирая в себя его сиреневый запах, страшась оставить на нежной коже следы любовного ража. А теперь это потное лысое лицо, похожее на сливу, пыхтит над сиренью и роняет слюни на чудесную весеннюю грудь.

Дождь усилился и до города долетел звук приближающейся грозы. Гром сентября оборвал мысль и Гарик очнулся у двери с облупившейся ещё при Брежневе табличкой: «Градский рабочий». Он пинком распахнул её и вошёл.

В редакции можно было вешать топор. У кабинета главного редактора, престарелого пьяницы с огромным щербатым носом, темнела свежая лужа осенней грязи – главред Загорский всегда подолгу топтался, пытаясь открыть заедающий замок.

Трижды простучав, Гарик дёрнул ручку и ввалился внутрь.

– Здравствуй, Семён Андреич!

Загорский изображал на лице занятость, держа одну руку под столом. Гарик знал, что в ней зажата бутылка.

– Стучаться надо, Игорёша, – с отеческой укоризной выдохнул редактор и вернул бутылку на стол.

Гарик молча махнул рукой и плюхнулся на диван напротив редакторского стола, скрестив ноги.

– С чем пожаловал? – Загорский поднёс к губам стакан и осторожно стал вливать в себя содержимое.

– Увольняться пришёл.

Редактор прекратил пить, резко отставил стакан, пошлёпал себя по карманам, нашёл платок, и, громко охая, вытер лицо, после чего обратил его к Гарику слезящимися, выражающими катастрофу, глазами.

– Ты чего вдруг? Стряслось что-то?

– Уезжаю я.

– А-а-а, – протянул с сожалением редактор. – Далеко?

– Далеко, Андреич. Я к тебе чего зашёл: помоги квартиру продать.

Загорский откинулся на спинку кресла и внимательно посмотрел на Гарика.

– Кварти-иру продать… – задумался он. – Это можно. И когда отбываешь?

– Через неделю.

Супруга Семёна Андреевича Загорского была директором единственного агентства недвижимости в Градске.

В середине девяностых шанс купить или продать квартиру, не нарвавшись на жуликов, был немногим выше вероятности проигрыша в русской рулетке. Покупателей, как и продавцов, кидали направо и налево. В золотом веке аферистов разнокалиберные – от напёрсточников до «МММ» – кидалы плодились как микробы в унитазе. Кинуть дремучего постсоветского обывателя было проще, чем отнять конфетку у ребёнка: те, кто заряжали тазики с водой перед телевизором, само собой, не сомневались в честности чёрных маклеров.

Агентство Загорской проводило операции с жильём за приличный процент, но чистота сделки при этом была стопроцентна. Маклеры же просили за свои услуги сущий мизер, но в итоге пропадали, забрав всё.

Разумеется, для «своих» процент был существенно меньше, так как в этом случае по бумагам сделка не проводилась и в налоговой отчётности агентства не отражалась. Но отсутствие договора при совершении сделки к 1996-му в Градске никого не смущало: вера в юридическую силу бумажек, будь на них хоть сто печатей, уже агонизировала. Только староверы стояли в очередях за туалетными акциями финансовых пирамид.

В общем, быть «своим» в агентстве означало гарантию чистой сделки за умеренную цену. Что и было обещано Гарику. Оформив увольнение задним числом, он получил расчёт и покинул здание редакции.

Обдумывая преступление, Гарик понимал, что из небольшого городка, где скорость распространения информации сравнима со скоростью мысли, ему придётся уехать. Причём подальше и навсегда. Через неделю за его спиной будет висеть набитый наличными рюкзак.

Неразрешённым оставался ещё один вопрос. Звонить по телефону Гарик не стал, а направился прямиком к тому, без чьей помощи впервые было не обойтись.

Вентиль оказался дома. Увидев мокрого от дождя Беса, он растянулся в широкой улыбке:

– Проходи, проходи, странник.

Он усадил Гарика за стол и зажёг под чайником синий цветок.

Даже с головой погружённый в мысли о предстоящем, Гарик заметил перемены в Вентиле, который выглядел так, словно собирался на свидание. Причём, самое первое. От развесёлого неформала не осталось даже пирсинга. Безупречно выглаженные брюки, накачанный торс под белоснежной рубашкой и золотая цепь на шее – всё кричало о том, в какой сфере трудился дружище Вент. Выглядело хоть и закономерно, но всё же странно. Или, скорее, непривычно.

Чайник уютно просвистел, и Вентиль налил кофе Гарику, и какой-то травяной мути – себе. По кухне расплылся коричневый кофейный аромат.

– Какие новости? С самой «Альтернативки» не виделись, кажется.

– Да, давненько, – согласился Гарик. – Лето не для сейшнов, а для шашлыков.

– Что есть, то есть. Но нынче ведь «CUBA». Бывал уже?

– Нет ещё.

– Поскорее бы поисковики сезон открыли. Ты-то как? Слышал про Катюху.

– Что слышал? – встрепенулся Гарик.

– Ну, что разбежались вы.

– А-а-а, ну да. Давно уже.

Он перевёл дух и вынул из пачки, лежащей на столе, какую-то дорогую сигарету. Вентиль услужливо поднёс зажигалку, отошёл к окну и задымил в открытую форточку.

– Слушай, Вент, – понизил голос Гарик. – Дело у меня к тебе.

– Вижу, что не просто так. Рассказывай.

– Ты же с бандитами работаешь.

Вентиль усмехнулся:

– Это вопрос или начало предложения?

– Это факт.

– Я бы этот факт сформулировал иначе, но поэт – ты, тебе виднее.

– Давай без юмора. Мне реально очень надо.

– Ладно-ладно, – хлопнул он Гарика по плечу, – что случилось?

– Мне паспорт нужен. Левый.

Брови Вентиля изумились:

– Тебе?! Хм… И срочно?

– В течение недели.

– А-а-а. Я уж подумал, сейчас. И какой нужен?

– В смысле?

– Тебе, в смысле, на один раз? Или конкретно загаситься нужно?

– Второе.

Вент сделал длинный глоток мутного настоя, вглядываясь в озадаченное неформальное лицо. Затем сел на табуретку и придвинулся.

– Бес, что случилось-то?

– Братуха, я был бы признателен, если бы ты не спрашивал. Это можно?

Вентиль замахал руками:

– Да нет, я в твои дела не лезу. Просто, во-первых, надо понимать: с нуля тебе ксиву рисовать или из мёртвых душ выбирать. А во-вторых, может, тебе это и не нужно вовсе. Или нужно не это.

– Мне нужно, и именно это.

Вентиль задумчиво постучал зубами и кивнул. Подошёл к плите и снова зажёг газ.

– О’кей. Что тебя интересует?

– А какие есть варианты? Что за мёртвые души?

– Можно взять паспорт покойника и просто вклеить твой фейс. Это вариант подешевле.

– Или?

– Или сделать свежий документ, исходя из твоих пожеланий: ФИО, возраст, национальность – всё как захочешь. Естественно, подороже.

– И разница, я так понимаю, кроме цены ещё и в сроках?

– Разница – фигня, в пару дней. А душ у меня полно, я тебе и так сделаю, если хочешь. Даром. По дружбе, так сказать, – добродушно улыбнулся Вент.

– Спасибо… Что, и выбрать есть из чего?

– К сожалению, есть, – кивнул Вентиль и, исчезнув на минуту, вернулся с десятком тёмно-красных гербовых книжечек.

Выложив их перед Гариком, он произнёс: «Выбирай», и снова вышел.

Со страниц паспортов смотрели молодые лица, выглядевшие незавершёнными без кепок. Все эти парни числились пропавшими и в большинстве своём покоились в лесных окрестностях Градска. Имена оригинальностью тоже не отличались и, пролистав нескольких обыкновенышей, Гарик отложил в сторону паспорт с фотографией быкоподобного бойца, под которой значилось: Клок Ян Алексеевич. В коллекции скучнейших банальностей от этого имени веяло революцией.