Оборотень - Фридрих Незнанский

   Он в три прыжка очутился на своей лестничной клетке, открыл ключом дверь и вбежал в прихожую. Из кухни, вытирая руки о фартук, немедленно появилась Ирина.

   — Саша! — ахнула она. Грим, достойный школьной самодеятельности, ее, конечно, не обманул. — Господи, Саша, кто это тебя так?..

   — Погоди, — торопливо чмокая ее в щеку, отмахнулся Турецкий. — Сейчас...

   И бросился в комнату к телефону. Домашний номер Дроздова он, к счастью, помнил наизусть.

   — Вадим! — начал он срывающимся от волнения голосом. — Там у тебя случайно Скунс не сидит?.. Хм, да, вот представь себе, он самый... в Москве... Откуда сведения? Потом расскажу, это не по телефону... Нет-нет, совершенно точно... Значит, не видел и понятия не имеешь, куда бы он мог податься...

   — А на кой он тебе-то? — поинтересовался Дроздов. — Непосредственное начальство надоело?.. Или рэкетиры наехали?

   Воцарилось молчание. Турецкий поймал себя на том, что вслушивается: не хихикает ли там, за надежным плечом Дроздова, вражий сын Снегирев. Ну то есть Снегиреву сейчас точно не до хихиканья. Зато Дроздов...

   — Если увидишь его, передай, зашел бы, — сказал наконец Вадим. — А то я тут как вышел в отставку, одичал чего-то...

   — Если увижу... — хмыкнул Турецкий. — Маловероятно пока... хотя... Ладно, если что, непременно передам...

   Он положил трубку И какое-то время стоял молча. Значит, не у Дроздова... Или у Дроздова, но тот, паршивец, молчать будет как партизан... Черт, куда он мог подеваться, этот полупсих с изуродованными руками... А впрочем, у него небось в каждом углу по крысиной норе...

За спиной у Турецкого тихо шевельнулась Ирина.

   — Саша... — всхлипнула она, и Турецкий, обернувшись, в самом деле увидел у нее на глазах слезы. Она потянулась к нему, стала гладить синяк, стирая с него наложенный Любочкой макияж. Турецкий обнял ее и зарылся носом в пепельные волосы, чувствуя, как исчезает давящий груз нерешенных проблем и усталость сумасшедшей ночной гонки. Сейчас имело значение только то, что у него есть дом и в нем два самых родных существа. Ниночка и Ирина... Ниночка и Иринка, Иришка...

   — Мужики... — прерывисто раздавалось между тем возле его уха. — Господи, что за мужики такие пошли ненормальные... Один фонарем на всю квартиру сияет... Другой с руками неизвестно что сотворил...

   Размякшего, настроившегося было на лирику Турецкого словно окатили холодной водой. Мгновенно напрягшись, он ухватил Иру за плечи:

— Что?, ты о чем?..

Она смотрела на него чистыми мокрыми глазами:

   — Ну как же... Тут у нас приятель твой был... Алеша... Полдня просидел...

   Турецкий понял, как чувствовали себя сказочные персонажи, которых Кощей со злодейской постепенностью превращал в каменных истуканов.

— Кто?.. — переспросил он. Губы слушались плохо.

   — Да ты же помнишь его, — искренне изумилась Ирина. — Тогда, в ноябре... на меня какие-то типы напали, он... Худой такой, волосы ежиком, ну, вспомнил? — Турецкий механически кивнул, а Ира взволнованно продолжала: — Пришел рано утром, сказал, только с поезда, вечером какие-то дела, устал, а податься некуда... Побриться там... Сел на кухне, сразу уснул... Ну я и...

   Красочный рассказ о большой стирке, квалифицированной перевязке и роскошном тортище в холодильнике погиб не родившись. Ира испуганно осеклась, заметив, как позеленели те части лица ее мужа, которые еще сохраняли цвет, близкий к естественному.

   — Я тебе что говорил?..— свирепо зарычал Турецкий, несильно, но чувствительно тряся ее за плечи. — Без предварительного звонка к двери не подходить!.. В глазок не смотреть!.. Чужих в дом не пускать!.. Особенно всяких с удостоверениями!..

   — Сказал тоже, чужого, — вдруг обиделась Ира и начала выкручиваться из его рук. — Ты уж мне тогда списочек напиши, кого пускать, кого нет, и помечай в нем, с кем у тебя на сегодняшний день разногласия. Может, ты со Славой Грязновым завтра поссоришься...

   Он профессионально отреагировал на несвойственное ей слово.

— Разногласия?..

   — Вот именно, разногласия. Он меня еще попросил тебя не беспокоить, если вдруг позвонишь. Порядочный человек.

   До Турецкого постепенно доходило, какую шуточку сыграл с ним вражий сын Снегирев. Ну конечно. Зачем ему подставлять того же Дроздова? Взял да и приперся по знакомому адресу на Фрунзенскую. Уж кто-кто, а он отлично знал, что хозяина дома не застанет...

   При мысли о том, ЧТО мог бы сотворить «порядочный человек», если бы того захотел, у Турецкого ослабли коленки.

   — Саш, ты бы сел, — напуганная выражением его лица, сказала Ирина. Наверное, по его виду можно было предположить внезапную боль, ибо она встревоженно спросила: — Опять плечо?..

   Турецкий сел прямо на клетчатый плед, аккуратно сложенный на диване. Вот взять бы да и выложить ей, что на самом деле представлял собой ее благородный спаситель. Заступник обиженных женщин, твою мать. А сам связался с приватизаторами из Кандалакши!

   Снегирев внезапно показался ему чудовищем, способным на любую гадость и мерзость. Одновременно в глубине сознания звучал более здравый (а здравый ли?..) голос, утверждавший: Ирину Алексей не тронет никогда и ни при каких обстоятельствах. В этом Саша был необъяснимым образом убежден. Не тронет, и все.

   Вот что начинается, когда в чисто служебные дела впутывают семью.

   — Так...— чувствуя себя выпотрошенным, проговорил Турецкий. — Ну и куда он дальше пошел, твой?..

   — Не знаю, — пожала плечами Ирина. — Он мне не докладывал. Взял рюкзак и пошел...

   Из кухни вкусно пахло супом с фрикадельками. Добравшись до ванной, Турецкий обнаружил на краю раковины резиновые перчатки. Ирина правильно оценила реакцию мужа и не стала ничего объяснять, но Турецкий все понял сам. При мысли о том, что Снегирев не так давно стоял прямо вот тут, за прозрачной пластиковой занавеской, регулировал температуру воды, потом намыливался его, Турецкого, мылом и поворачивался под тугими теплыми струями, приятно бьющими сверху...

   Нет, такой наглости и откровенной насмешки над собой он все же не ожидал.

   — А спинку потереть он тебя не просил?.. — вырвалось у него.

— Не смешно! — сказала Ирина. Он хмуро заметил:

— Ты его еще пожалей.

    Она промолчала, но на лице у нее было написано: «И пожалею!» Она даже не стала спрашивать, почему, собственно, Снегирева не следовало жалеть.

Женщины.

   Горячий, вкусный суп, впрочем, без остатка растопил возникший ледок. Когда дело дошло до чая и Ирина хитровато предложила ему кусочек торта, Турецкий неожиданно для себя громко расхохотался.

   Торт оказался свежим и вкусным. Однако потом, устроившись на диване, Саша вернулся мыслями на грешную землю.

   «Итак, по крайней мере одним вопросом меньше, — размышлял он, решив извлечь из дурацкой ситуации максимальную пользу. — Нам известно, куда Снегирев направился в Москве и где провел утро. Известно также, что он брился и приводил в порядок себя и одежду. Значит, не соврал Ирке про важную встречу. Но вот с кем?.. Госкомимущество? ФСБ? Ох, чует сердечко, не обошлось тут без высоких структур, чтоб им ни дна ни покрышки...»

19.30. Улица Жуковского

   Было около половины восьмого, когда наемный убийца вышел из метро «Тургеневская» и пошел бродить по торговому городку, раскинувшемуся на широкой площадке. Ввиду жары и светлого летнего времени ларьки (в Москве их почему-то называли палатками) еще функционировали, не торопясь закрываться на ночь. Киллер с интересом обозрел яркие томики на трех книжных прилавках, впал в легкую задумчивость перед галантерейной витринкой (бирюза, несомненно, Ире Турецкой очень пошла бы... при ее-то пепельных волосах да к светлому платью...) и мужественно преодолел искушение, охватившее его при виде мороженого. Мороженое, особенно «Ятио», он съел бы с большим удовольствием, но ради этого пришлось бы извлекать руки из карманов, и в конце концов конспирация победила прихоть желудка.

   Соседний ларек надрывался душераздирающими звуками. Подойдя, Алексей пробежал глазами по стопкам лазерных дисков и, конечно, немедленно обнаружил еще одно искушение: новый компакт любимых «Синяков».

   — Покажите, пожалуйста,— попросил он продавца.— Во-он там, в дальней от вас кучке, пятый сверху...

   Продавец открыл плоскую коробочку, вынул диск (кто его знает, покупателя этого, еще схватит да убежит...) и протянул пустой футляр Снегиреву. Убедившись, что песни были действительно новые, киллер радостно выложил сорок две тысячи и спрятал приобретение во внутренний карман куртки. Ларечнику, насмотревшемуся на музыкальных фанатов, в голову не придет особо выделять человека в перчатках. Почище видал.

   Время шло, и подозрительность Снегирева, ожидавшего ловушки, несколько улеглась. Он не зря потратил время, выписывая сложные вензеля между киосками. Возле метро его никто не «встречал».