Московиада - Юрий Андрухович

— Рад, Вильгельмович, что вы, наконец, спросили об этом. И с особой радостью оповещаю: за стеной пребывают две захваченные нами подопытные крысы. Это ярчайшие представители тех подземных чудовищ, о которых в последнее время всюду столько разговоров. Они уже почти неделю не кормлены, и закончиться это должно тем, что одна из них сожрет другую. Так что подумайте.

— Чувствую некоторую тень угрозы в вашем предупреждении, — начал ты, — смею допустить, что опыт на голодных крысах можно расширить, пополнив число его участников одним поэтом. И хотя бурлит во мне недоброй памяти «крепкий виноградный напиток», все же хочу спросить: чего вы от меня добиваетесь в этот раз?

— А совсем ничего, — ослепительно улыбнулся «Сашко», затаптывая в пол наконец докуренный окурок. — Ничего мы от вас не хотим, Вильгельмович. Уже не хотим ничего. Вы же, наверно, надеетесь, что мы поставим вас перед выбором, перед моральным решением и вы сделаете свой выбор и падете смертью храбрых! Нет, дорогой! Никакого выбора! И никакой вечности для вас. Чем вы можете нам понадобиться? Вот только опыт над вами поставить, неизвестный скелет…

— Поиграйте-ка лучше на моей флейте! — заявил ты, одновременно почувствовав легкое перебегание драгунского полка мурашек по спине.

— Понимаю, что вы имеете в виду под флейтой, но не обижаюсь, — закурил «Сашко» новую сигарету, которая тут же и погасла. — И все же согласитесь, что таким образом мы с вами выполняем необходимую миру санитарную функцию. Потому что нет ни малейшего смысла в существовании на свете такого непотребства, как вы.

— Это вам так кажется, что нет! — обиженно возразил ты.

— Нет, Вильгельмович, уверяю вас, что нет! Существование это не оправдано ни с какой точки зрения: ни с теологической, ни с экологической, ни с гражданско-патриотической. Возьмем, к примеру, день ваш сегодняшний, день ваш субботний. Начался он, собственно, с того, что в душевой общежития вы совершили незаконный половой акт с гражданкой Малагасийской республики Татнакетеа. Бедная девушка и до сих пор считает, что это на нее сошел Ананмаалхоа — дух плодородия, овощеводства и детородности. Потом вы цинично пьянствовали на улице Фонвизина, где произнесли националистическую расистскую речь, в которой призывали, юродствуя, проливать кровь ради чистоты пива. Потом вы устроили разбойное нападение на квартиру Галины К., сотрудницы подчиненного нам Института ядов и нетрадиционных способов умерщвления.

— Галя, — чуть слышно прошептал ты, как громом пораженный.

— Да, Галя, — подтвердил «Сашко». — Женщина, которая была готова на все ради вас. Вы, однако, действовали, как всегда, предательски. Это ваш стиль, фон Ф. Одним женщинам изменяли с другими, а другим — с третьими и так далее. Так именно было и сегодня. В случае с Галиной К. вас больше привлекала горячая ванна. Вы жестоко расправились с несчастной женщиной, кстати, русской по национальности, а это я расцениваю как проявление украинского национализма, точно так же, как проявлением расизма я считаю утреннее изнасилование, учиненное вами над малагасийской поэтессой Татнакетеа…

— Ей было приятно, — попробовал ты остановить этот поток.

— Приятно? — «Сашко» снова искренне расхохотался. — Чернота вашего юмора не имеет границ, Вильгельмович. Ничего, скоро вам тоже будет приятно. Чувствуете, как распаляются ваши соседи крысы в ожидании субботнего ужина? Однако продолжим список ваших новейших подвигов. Этот черный перечень понемногу становится настоящим мартирологом. От призывов и болтовни вы перешли к делу. Потому что, кроме всего прочего, вы были прямым участником террористического акта в «Закусочной» на углу Старого и Нового Арбата. Вследствие ваших злодеяний, приведших к взрыву пока еще неизвестного нам происхождения…

— Граната Ф-1, — пояснил ты.

— Благодарю. Так вот, вследствие ваших действий погибли представители всех национальностей Советского Союза.

— Дальше, — простонал ты.

— Милости просим! Днем вы несколько раз звонили некоему Кириллу Ст., известному нам в качестве пробендеровского деятеля, близкого к гетманско-мельниковским[15] кругам, пытающемуся сейчас основать в Москве подрывную газетенку. Но и тут вы повели себя растленно, фон Ф. Потому что так и не сподобились прийти на встречу с упомянутым Кириллом. Вместо этого, пустив слюнки при упоминании о форме ног Кирилловой сожительницы, вы попробовали искусить ее, приглашая на свидание около магазина «Детский мир».

— Я не назначал ей свидания, — горько скривился ты. — Ваши подслушивающие аппараты наделены подозрительной способностью передергивать и перевирать.

— Это мало что меняет в вашем крайне непривлекательном моральном облике, фон Ф., в вашей, простите за откровенность, аморальной морде. Но за информацию благодарю — обязательно вставлю пистонов кому следует из подотдела прослушиваний — обратите внимание — прослушиваний, а не под-, как вы только что это назвали, — уже не впервые выясняется, что они прибавляют от себя всякую романтическую херню. Наверно, беллетрист какой-нибудь там завелся типа вас, Вильгельмович!

— Продолжайте и не отходите от сюжета, — попросил ты.

— Сюжет вам известен лучше, чем мне, — вспыхнул «Сашко», нестерпимо долго раскуривая новую сигарету. — С целью совершения следующего террористического акта, теперь уже в зоне правительственной связи, вы спустились в подсобные помещения «Детского мира». Тут жертвой вашей преступной бездеятельности стал еще один чудесный человек, — голос «Сашка» чуть задрожал, — отец двадцати двух детей, многолетний наш помощник, агент для особо деликатных поручений «Цыганский барон».

— Это тот, что утонул в говне?

— Тот самый. Президент уже подписал указ о присвоении ему звания Героя Советского Союза посмертно, — несколько более торжественным тоном произнес «Сашко».

— В таком случае пусть ваш президент побеспокоится и о возвращении моего авиабилета, — злобно пошутил ты.

— А кто вернет детишкам их папочку? — сурово спросил «Сашко». — Нет, фон Ф., уже не понадобится вам авиабилет! И не надейтесь!.. Мы умеем карать!.. Мы тебя даже в Мехико нашли бы…

— В Мексико, — поправил ты его.

— Что?

— По новому правописанию будет в «Мексико»…

— Да один хрен — хоть в Мехико, хоть в Мексико — все равно тебе крышка! На днях подписана особая тайная инструкция — говорю тебе как тому, кто все равно уже никому не распетюкает, — так вот, тайная инструкция об использовании крыс нового поколения при разгонах несанкционированных сборищ, а также во время чрезвычайного или военного положения. Сегодня наконец получено разрешение Комитета конституционного надзора на проведение исследовательско-экспериментальных работ. Ты будешь первым, фон Ф.! Можешь гордиться. Агентам «Каину», «Вельзевулу», «Жириновскому» будет объявлена благодарность. Агент «Цыганский барон», как я уже сказал, будет награжден особо. Сейчас, мои хорошие, сейчас! — ласково зашелестел он, обращаясь к чему-то большому и волосатому, что все нетерпеливей скулило за стеной.

— Единственное, в чем я виноват, — утомленным голосом начал ты, — так это в том, что поверил в возможность свободы. Но свобода выглядит иллюзорно, как удачно сформулировал в одном из своих стихов Андрухович!.. А жаль…

Откуда-то наплывала одинокая скрипка. Ее становилось все больше, она творила нечто нелогичное и пронзительное, она распадалась на другие звуки, другие инструменты — и вскоре это уже был оркестр, взрывающийся все более энергичными аккордами. Звуки доносились откуда-то сверху, из-под потолка, там наверху был театр, какой-то особенный подземный театр или обычный Большой, в котором только что началось представление. Музыка делала все значительно более важным и глубоким. Ты почувствовал, что нужно сказать что-то вечное.

— Проклинаю империю, — промолвил ты с интонациями восточного пророка.

— Ты?! Кто служил ей верою и правдой? — и «Сашко» сардонически расхохотался, а может, и закашлялся от слишком влажной сигареты.

Величественные и одновременно разгневанные переливы тромбонов и валторн заставили тебя ответить горячо и сердито:

— Я не служил ей верою и правдой! Невинен я нисколько, ни на грош. И ни один грешок имперский подлый не влез в меня и к телу не прилип!

«Сашко», который в этот миг сорвался со стула и стремительно заходил по клетке, как подстреленный лев, атаковал тебя не менее страстным речитативом:

— Невинен? Это ловко ты придумал! Ты виноват перед одним собой? Твои грехи — твои печали, да? И это ты мне говоришь, изменщик, ты, у кого предательство в крови, ты, подписавший договор измены? — Над головой у него что-то засветилось. Это мог быть и нимб. — А как же те, убитые, и те, что в вечной мерзлоте, — десятки тысяч и сотни миллионов?! Ты убил свою живую душу, подписав!..