Призванный. Возможно, баллада. - Иван Логинов

– Тогда просто садись рядом, посоревнуемся.

– Чего соревноваться, и так ясно, что переплюнешь.

– Ты погляди, – восклицает она на всю площадку, – ну никак его не уломаешь! Что, мне еще раздеться и сплясать надо?

Отходим от греха побыстрее.

Далее у кромки кустов стоит конопатый пацан с раскрытой ладонью. В ладошке слипшаяся кучка каких-то круглых косточек.

– Бери, солдат, – говорит он, насупившись, – посадишь в каком укромном месте, через год вишня вырастет.

– Почему в укромном?

– Объедят, очень уж сладкая. Тут такой не встретишь.

– Где ж достал?

– Бабкино варенье из старых запасов, – широко облизывается он. – Бери, пока всю не расхватали.

– Ты лучше сам посади. Целую рощу. Урожай прямо в банках будешь снимать.

– По-твоему, я дурак, да?

– А я?

Конопатый вздыхает:

– Надо же было проверить.

Хорошая смена у Хари подрастает.

Сидящий следом мужичонка выстукивает на колене простенький ритм двумя деревянными ложками.

Прервав этюд, показывает без слов, как хорошо будут смотреться ложки, если засунуть одну за правое голенище, а другую за левое.

Точно, потом надо будет еще отработать выхватывание по сигналу и скоростное выхлебывание с обеих рук. В сопровождении треска за ушами.

Мужичонка замыкает шеренгу, дальше тянется дорожка к полковым баракам.

Подходим к Плешивому, продолжающему слоняться по площадке.

– Не густо, однако, с товаром-то. Брошюру сменять не на что.

– И не говори, кума, – отвечает он, – у самой муж пьяница.

Заметив легкое недоумение на нашем лице, поясняет:

– Присказка. Хожу и голову ломаю, как возродить торговлю, чтоб было с чего пошлины в казну брать.

– Ряды для начала поставить.

– Да стояли ряды на поле. Пока не сожгли их. Дотла.

– Зачем?

Ответить он не успевает. Из-за полосы акаций по высокой дуге вылетает какой-то крутящийся в воздухе предмет и, достигнув апогея, лопается над площадью.

Офигительная вспышка и охренительный взрыв!

В кустах раздается зычный крик:

– Первый взвод слева, второй справа, в атаку!!!

Бабы приседают и длинно визжат, мужики громко выражаются.

Было метнувшийся Плешивый расслабляется:

– Уф, спасибо, не газовая, всего лишь светошумовая.

С объявленной атакой непонятная задержка. Шум за полосою не приближается, а наоборот, удаляется. Потом и вовсе стихает.

– Что за учения? – спрашиваем у Плешивого.

– Да не учения, часовой арсенальный балует.

– Часовой? Кто его туда поставил?

– С прежних времен еще остался.

– Сколько ж ему лет?

– Да салабон первогодок.

– С тех пор и все еще салабон?

– Ну да, время-то у всех по-разному идет. Вот в твоих краях который год?

– Двести девяносто девятый вроде, – отвечаем осторожно.

– На часах в миссии, кажется, такой же. А вот у Кривого в семье с начала раздрая зарубки на всех притолоках делают. Так говорит, в общей сложности не больше ста лет получается. То ли до нас позже дошло, то ли в самом деле тут время медленнее. Но даже здесь оно идет, народ стареет. Некоторые уже по нескольку поколений дали, а он до сих пор сам живет. И по виду такой же шустрый и дурной. Швырнет какой-нибудь взрывпакет и бегом назад в арсенал. А там его не возьмешь. На нем костюм химзащиты и газовая граната на поясе, которую он сразу же рвет, стоит только сунуться внутрь.

– Выходит, все началось именно в то время, когда он на пост заступил? – аккуратно поддерживаем мы сказительный настрой Плешивого.

– Когда точно это началось, никто у нас так и не понял, может, и тогда. Та ночь действительно странной была, многое сошлось, мне дед рассказывал. Разводящий достал где-то банку маринованных грибов, после которых заблевал и запоносил всю каптерку от пола до потолка, пришлось его срочно транспортировать в дизентерийное отделение окружного госпиталя.

– А начальник караула?

– Так они с разводящим те самые грибы, оказывается, на пару приходовали. Когда разводящего увозили, он не признался, а через полчаса потребовалось и его вдогон везти.

– Кто там еще по уставу, дежурный по части?

– Он-то и повез начальника караула, потому что санитарная машина с фельдшером еще не вернулась.

– Ну, а командир?

– Тот накануне в академию отбыл на повышение квалификации.

– Кто-то ж должен был остаться вместо него.

– Ну да, его зам. Только как раз в ту ночь ему бес в ребро вступил. Или еще куда. Он вскрыл сейф и в одиночку вылакал весь представительский коньяк. Затем запер кабинет и потащился в поселок по бабам. И чтоб кайф не ломали, отключил мобильник. Телефоны тогда такие были, карманные. В поселке чего-то, или кого-то, не поделил с местными, устроил стрельбу из табельного пистолета, а когда патроны кончились, те его так отмудохали подручным дрекольем, что он, похоже, забыл, с какой стороны пришел. Расследование потом было, свидетели показали, он куда-то на восток подался. Больше его никто и не видел. Ну а дальше уж, как везде. Из штаба округа поступил странный циркуляр, всем частям перейти на автономное выполнение боевой задачи, отведенных мест дислоцирования ни при каких обстоятельствах не покидать. Через какое-то время отключилось электричество. На радиозапросы штаб отвечал тем же самым циркуляром. Потом и отвечать перестал. Полковник так и не вернулся, заместителя отыскать не удалось, командование перешло к замполиту. Но того часовой не признал, смениться с поста отказался, как-то вскрыл кодовый замок и заперся внутри. Да, в общем, не до него было. Когда выяснилось, что развал полный и окончательный, надобность в командовании сама по себе отпала. Постепенно привыкли обходиться. А у вас как это происходило?

– Примерно так же, – обтекаемо отвечаем мы.

– Вот и придумай тут, – возвращается Плешивый к началу разговора, – каким образом возродить рынок, когда часовой вовсю развлекается. Ряды на поле он и пожег.

– Разговаривать пробовали?

– Пробовали. Через рупор. Он там определил разрешенное расстояние, чуть только заступишь, швыряет из дверей гранату.

– А когда не заступаешь?

– Молчит.

 Помнится, отправляясь за болящим волчарой и тем более на обратном пути, дистанцию у арсенального склада мы не очень соблюдали, однако обошлось. Правда, мы в рупор ничего не орали.

– Местных он отчего-то невзлюбил, – продолжает Плешивый, – одного только дурачка привечает. А с того толку не добьешься, сам понимаешь. Так что если какие идеи возникнут, подходи, обсудим.

Пожимаем плечами, в смысле, там видно будет.

Торговый люд, несмотря на отмену атаки, собирает товар и потихоньку покидает площадь перед аркой. Плешивый, одолеваемый проблемами рыночных отношений, тоже направляется в городок. Дурачок, шлепая босыми ступнями по пыли, бредет по дорожке вдоль акациевой полосы в сторону одноэтажных бараков, к которым клонится солнце. Но на полдороге сворачивает на расположившиеся справа огороды.

Обитатели лягушачьей заводи пробуют голоса, готовясь к хоровому исполнению предвечерней оратории.

Двигаем к баракам, там мы еще не были.

Дорожка, оказывается, ведет к тому крепеньком домику за бревенчатым забором, рядом с которым проем в лесном массиве и тропинка к зачарованному озеру. Барачная улица начинается раньше и отходит перпендикулярно вправо. Она не широка и не длинна, но по-своему живописна. Мусор тут, похоже, принято выбрасывать из окон. На улице ни души. В конце ее слева круглая кирпичная башня, видимо, водонапорная. Дальше луг, окаймленный лесом, а чуть правее скопище раскуроченных распределительных щитов с возвышающимися рядом металлическими опорами и бетонными столбами. Подстанция.

Поворачиваем обратно.

Возле одного из бараков на обочине вертит головой худой жилистый мужик в наброшенной рубашке. На нас не глядит, но и совсем не отворачивается. Присматривает.

Подходим.

Мужик переводит на нас слегка прищуренные глаза и, продолжая жевать травинку, спрашивает:

– Чего-то ищешь, кореш?

– Дорогу на север.

Он едва заметно расслабляется.

– По лесам собираешься красться? Дорога одна, от ворот начинается.

– Да больно уж она нехоженая.

– Так и ходить некуда.

– Но куда-то она должна вести.

Мужик пожимает плечами.

– По слухам, в той стороне мертвый город. Но точно не известно. Из проверяющих никто не возвращался. Ни разу.

– Может, там просто лучше?

– Ну да, – кривится он в усмешке, – пока мы не добрались.

Исчерпав взаимный интерес, расстаемся, не прощаясь.

В начале улицы мы не сворачиваем на дорожку, идущую к подъездной площади, а продолжаем движение в сторону яблоневого поля по узенькой тропке, петляющей между разваливающимися строениями гаражного типа.

Далее происходит событие, к которому мы не сразу понимаем, как отнестись.