Марсиане, go home! - Фредерик Браун

И почему бы открывшейся перед ним дороге не оказаться, правильной?

Он вспомнил ту ночь, когда они с Грешэном надрались до чертиков. Прежде, чем свалиться мертвецки пьяным, он увидел тогда марсианина, которому в очень грубой форме бросил: «Слушай, ты, мразь, это я вас ПРИДУМАЛ!»

Ну и что?

А что, если все это правда? Что, если его мозг, затуманенный алкоголем, нашел ответ на то, что в нормальном состоянии никак не давалось ему?

А если солипсизм — не столь уж идиотская штука?

Что, если окружающий мир, каждая вещь и любой конкретный человек у нем не что иное, как продукты воображения Льюка Деверо?

А что, если я, Льюк Деверо действительно придумал марсиан в тот вечер в хижине Картера Бенсона, в пустыне, близ Огайо?

Льюк встал и быстро, подчиняясь ритму своих мыслей, пошел по дорожке. Он предельно напрягся, вспоминая тот вечер. Буквально за несколько мгновений до того незабываемого стука в дверь в его голове возникла в общих чертах идея его пресловутого будущего научно-фантастического романа. Именно тогда он задал сам себе вопрос: «А что, если марсиане?»

Он уже не мог вспомнить, что же это была за идея. Стук марсианина в дверь нарушил весь ход его мыслей.

Нарушил?

А что, если прежде чем выйти на уровень сознательной мысли, эта идея уже давно зрела в его подсознании? Нечто похожее на: «Что если марсиане представляют из себя зелененьких человечков, гуманоидов, которых можно видеть и слышать, но нельзя ни схватить, ни дотронуться до них и что, если, вот прямо сейчас, через секунду, один из них постучится в дверь и скажет: „Привет, Джонни. Это и есть планета Земля?“»

Если все началось именно с этого.

А почему бы и нет?

Да хотя бы по одной веской причине: в своих романах и рассказах он напридумывал сотни всевозможных сюжетов, но ни один из них не реализовался, да ещё в тот же самый миг. А вдруг в ту ночь были какие-то необычные условия?

Может быть, под влиянием интеллектуальной усталости и писательского пыла в его мозгу произошел какой-то ложный маневр, а именно в той его части, которая до этого работала без сбоя, не давая смешивать «реальный» воображаемый мир, проектируемый его разумом, с вымышленным «мнимым» миром, придуманным им же?

Абсурд? Но в этом есть определенная логика.

Но в таком случае что произошло такого, что пять недель спустя заставило его внезапно перестать «верить» в марсиан? И почему все другие люди — если они тоже являются продуктом его воображения — продолжали видеть то, во что он уже не верил и что, следовательно, уже не существовало?

Сел на другую скамейку. Проблема представилась ему слишком трудной.

А может, и не до такой уж степени? В ту ночь, пять недель тому назад, его разум пережил какое-то потрясение. Что произошло, он не помнил, но просто знал, что это было связано с марсианином. Но, судя по последствиям впадение в кататоническое состояние, в котором он оказался — этот шок, должно было, был необычайно сильным.

Что же, возможно, он стер из его сознания веру в марсиан, ничуть не помешав его подсознанию продолжать смешивать два воображаемых им мира.

Он был не паранойиком, а шизофреником. Одна часть его мозга думающая, сознающая — не верила в марсиан, зная, что они никогда и не существовали. Но другая, глубинная часть, подсознание, создающее и поддерживающее иллюзии, не получило сигнала; оно продолжало воспринимать марсиан столь же реальными, как и все остальное, и создавало следовательно таким образом человеческих существ параллельно порожденных на этом уровне его воображением.

Он весь задрожал от возбуждения, вскочил и быстро зашагал.

Господи, да это же ясно, как божий день! Единственное, что надо сделать — это дать команду своему подсознанию.

Чувствуя себя в несколько смешном и нелепом положении, он внутренне послал как бы распоряжение: «Эй! Нет никаких марсиан. Другие тоже не должны видеть их».

Неужели сработает? Он быстро узнает, так ли это. Льюк дошел до самого края парка и, развернувшись в полоборота, направисля к кухне. Как раз подошло время завтрака, и, наблюдая за поведением и жестами людей, он сможет убедиться, продолжают ли они или нет видеть марсиан.

Посмотрел на часы. Было только семь часов и десять минут. Первая смена через двадцать минут. Но в кухне всегда был готов один столик и стулья для тех, кто уже с семи захочет выпить чашку кофе до положенного часа.

Вошел. Повар, как всегда, возился у плиты, его помощник готовил поднос для одного из больных, которого держали взаперти. Двух медсестер, которые помогали накрывать столы, не было видно; они, судя по всему, как раз и занимались этим делом в столовой.

Две пациентки уже сидели за столом перед чашечками с кофе: то были две пожилые женщины, одна — одетая в банный халат, а другая — в больничный.

Все выглядело покойно и мирно, никакого волнения и суеты. Это было косвенным доказательством того, что никто из присутствовавших здесь не видел пока марсиан.

Льюк подошел, взял чашку кофе и подсел к столу. Как раз накануне Марджи представила его одной из этих сидящих перед ним женщин.

— Доброе утро, миссис Марчисон, — приветливо обратился он к ней.

— Здравствуйте, мистер Деверо. Ваша очаровательная супруга ещё отдыхает?

— Да. Я вот встал пораньше. Захотелось прогуляться. Погода просто чудо.

— Да, кажется, так. Вы знакомы с миссис Рэндэлл?

Льюк пробормотал подобающие в подобных случаях слова.

— Рада познакомиться с вами, мистер Деверо, — проговорила вторая пожилая женщина. — Если вы пришли из парка, то, наверное, видели там моего мужа. Скажите, где он, чтобы мне не искать его повсюду.

— Я видел господина с большой бородой, очень хорошо одетого, — ответил Льюк.

— Да, это он!

— Он сидел на скамейке, в северной части парка, и, как мне показалось, был очарован деревом, не сводя с него глаз.

Госпожа Рэндэлл глубоко вздохнула.

— Он вне всякого сомнения готовит свою очередную великую речь. Бедняжка, на этой неделе он возомнил себя Ишурти, — она поднялась со стула. — Пойду скажу ему, что кофе уже готов.

Льюк открыл было рот, чтобы предложить свои услуги, сходить за её мужем, но вовремя вспомнил, что тот не видит его. Его жена, несомненно, пользовалась каким-то особым статусом, делавшим её видимой для супруга.

Когда она вышла, миссис Марчисон, дотронувшись до его руки, произнесла.

— Такая симпатичная пара! И какое горе!

— Да, она производит впечатление очень приятной женщины, но я предпочел бы не встречаться с её мужем. Они что, оба… как это лучше сказать…

— Конечно. Но каждый думает, что в беде находится другой, а он здесь только для того, чтобы о нем заботиться.

— Она ещё ближе склонилась к Льюку. — У меня свои соображения на этот счет, мистер Деверо. Только никому! Ладно?! Я думаю, что оба они шпионы, играющие под сумасшедших. Они шпионы Венеры!

Она говорила, присвистывая на звуке «с», и Льюк был вынужден сделать вид, что вытирает рот, хотя на самом деле речь шла о брызгах слюны на его щеке.

Льюк поспешил сменить тему разговора.

— Что это она тут говорила? Что над её мужем и шутили что-то здесь?

— Дело не в том, что шутили, мистер Деверо, а в том, что он считает себя великим Ишурти. Он где-то уже слышал это имя, но не смог вспомнить. Не стал напрягаться — ему хотелось удалиться до прихода супуругов Рэндэлл. Быстро проглотив кофе, он, извинившись, ушел под предлогом, что ему надо посмотреть, не встала ли к завтраку его жена.

Вовремя же он удалился. Выходя, Льюк заметил приближавшихся Рэндэллов.

Подходя к комнате, он уже слышал, что Марджи проснулась. Чтобы не испугать её, он слегка постучал в дверь и только после этого вошел.

— Льюк! — он оказался в объятиях. Она расцеловала его. — Ты гулял по парку?

Она была в коротких штанишках и в лифчике. Платье, которое она бросила на кровать, чтобы осбвободить руки для встречи мужа, ещё предстояло надеть.

— Да, даже успел выпить чашечку кофе. Одевайся, как раз пора к первой смене на завтрак.

Он сел на кресло и наблюдал, как Марджи одевается. Эта обычная в таких случаях серия движений, когда женщина сначала просовывает голову в платье, затем, извиваясь всем телом, входит в него, представляла собой обворожительный спектакль.

— Марджи, кто такой Ишурти?

— Льюк, ты что не читаешь газ?.. Ну конечно же, я и забыла. Но ведь раньше тебя невозможно было оторвать от них. И все равно ты должен был бы помнить, кто такой Ято Ишурти.

— Ага, так оно и есть, — обрадовался Льюк. — Сочетание имени и фамилии сразу же все восстановило в его памяти. — Но почему? Что о нем так много говорили в последнее время?

— Много? Уже третий день, Льюк, говорят и пишут только нем. Завтра радиостанции мира будут передавать его обращение к человечеству. Он хочет, чтобы его выслушали все люди Земли.