Дверь к смерти (сборник) - Рекс Стаут

Еще получил предложение поступить на работу в ФБР, девятое предложение подобного рода за шесть недель, но отказался.

ИЮЛЬ. Разнообразия ради согласился на просьбу горстки концессионеров последить за тем, как вершат свои дела управляющие увеселительными заведениями на пляжах Кони-Айленда. Поймал одного с поличным, когда он пытался стибрить дневную выручку из игорного автомата. Ловкач тщился продырявить меня из пистолета, так что пришлось для острастки сломать ему руку. Когда мне надоело лицезреть тысячи акров обнаженной плоти, в основном шелушащейся под немилосердным солнцем и вообще малопривлекательной, я взял расчет. Итог – восемь с половиной сотен за семнадцать дней.

Отвертелся от кучи разных мелочей суммарной стоимостью в пару тысчонок.

На Лонг-Айленде обчистили дамочку с мозгами набекрень. Взяли незастрахованные драгоценности на изрядную сумму. Сумасбродка почему-то вбила себе в голову, что это дело рук полицейских. Тут, с одной стороны, мне повезло, честно признаюсь, но с другой – сработал я ну совершенно гениально. Проковырялся, правда, до августа. Возвернул все драгоценности, уличил в нечистоплотности ассистента оформителя интерьеров, выставил счет на три с половиной тысячи и получил их.

АВГУСТ. Начиная с шестого мая я не получал ни цента жалованья от Ниро Вульфа, ни разу не прикоснулся к своим сбережениям, и тем не менее мое банковское сальдо не только не пострадало, но, наоборот, заметно поправилось. Мне пришло в голову, что пора устроить себе каникулы. Самый продолжительный отпуск, который удавалось выпросить у Вульфа, не превышал двух недель. И я решил, что могу себе позволить по меньшей мере удвоить этот срок. Приятельница, имя которой уже публиковалось в связи с одним из дел Вульфа, высказалась в том смысле, что нам не мешало бы хоть раз взглянуть на Норвегию, и мысль эта показалась мне вполне здравой.

Медленно, но верно я приучал себя к необходимости научиться жить без Ниро Вульфа. А медленно это происходило, в частности, потому, что однажды в начале июля Марко Вукчич попросил, чтобы я принес ему еще один чек на пять тысяч, выписанный на предъявителя. Поскольку желающие откушать в его ресторане должны были заказывать столик за сутки вперед и уплачивать шесть долларов за порцию цесарки, я прекрасно понимал, что деньги предназначались не ему. А кому?

И еще: дом так и не был продан. Произведя кое-какую разведку и забросив удочки тут и там, я выяснил, что просят за него сто двадцать тысяч – верх нелепости.

С другой стороны, даже если Марко и передавал деньги Вульфу, это еще не доказывало, что мне когда-нибудь суждено снова свидеться с моим патроном. Тем более с продажей дома можно было и не спешить, пока банковский счет позволяет. Я не говорю уж о сумме, что хранилась в абонированной ячейке банковского сейфа в Джерси. Кстати, посещение этого сейфа входило в краткий перечень дел, ради которых Вульф соглашался покидать свой дом.

Я не слишком рвался уехать из Нью-Йорка, тем более в такую даль, как Норвегия. Меня останавливало неясное ощущение, что в тот самый миг, когда мой пароход покинет нью-йоркскую гавань, на Тридцать пятую улицу или в «1019» придет составленное понятным лишь мне кодом послание в виде телеграммы, или звонка, или письма, или записки, переданной с посыльным… а меня там не будет. А мне чертовски хотелось быть там, чтобы не оказаться вычеркнутым из списка действующих лиц самого грандиозного спектакля, разыгранного Ниро Вульфом.

Но время шло, а в число многих достоинств моей приятельницы входило умение добиваться желаемого. Так что очень скоро на руках у меня оказались билеты на пароход, который отплывал двадцать шестого августа.

За четверо суток до этого срока, двадцать второго августа, во вторник, я сидел за столом в своем офисе в ожидании клиента, договорившегося о встрече по телефону. Я предупредил его, что собираюсь взять месячный отпуск. Он не назвался, но голос его показался мне знакомым, поэтому я согласился на встречу.

Когда он вошел, точно в три пятнадцать, как было условлено, я порадовался тому, что память на голоса не подвела меня. Передо мной стоял мой бывший сокамерник, Макс Кристи.

Я поднялся навстречу, и мы обменялись рукопожатием. Он положил на стол шляпу из соломки и огляделся по сторонам. Копна черных волос стала чуть короче, нежели в апреле. Кустистые брови по-прежнему не ведали ножниц, а серый легкий костюм не скрадывал ширину могучих плеч. Я пригласил его присесть, и он не отказался.

– Приношу извинения, – начал я, – что так и не расплатился за тот завтрак. Он спас мне жизнь.

– Пустяки, – отмахнулся он. – Ну, как дела?

– Да так, не жалуюсь. А у тебя?

– Я был чертовски занят. – Он вытащил носовой платок и промокнул лицо и шею. – Ох, и вспотел же я! Порой так надоедает эта бесцельная беготня, снуешь туда-сюда, как челнок.

– Я кое-что о тебе слышал.

– Да, неудивительно. А ты мне так и не позвонил. Или звонил?

– Твой номер, – сказал я, – Черчилль пять-три-два-три-два.

– Но ты так и не удосужился набрать его.

– Да, сэр, – признался я, – вы правы. Сам знаешь: то одно, то другое. А потом, мне не слишком улыбалась перспектива подвергнуться испытаниям, если меня возьмут, как ты посулил. Я не фраер какой-нибудь, и чернила на моей лицензии высохли сто лет назад. Или ты по сей день числишь меня в желторотиках?

Он запрокинул голову и заржал, потом изрек серьезным тоном:

– Ты неверно меня понял, Гудвин. Я просто имел в виду, что, учитывая твои прошлые грешки, мы должны поспешать не торопясь. – Он вытер платком лоб. – Ну и вспотел же я, черт побери! С тех пор мы маленько толковали на твой счет. И, уверяю, никто не держит тебя за фраера. Мы обратили внимание, что ты не бездельничал с тех пор, как открыл свою контору, хотя занимался ерундой. А почему ты отклонил предложение фэбээровцев?

– У них там принято допоздна торчать на службе.

Он кивнул.

– А ты, надо полагать, не привык к узде?

– Никогда ее не примерял и не собираюсь.

– А чем ты сейчас занят? Чем-нибудь важным?

– Ничем, ни важным, ни неважным. Я же сказал по телефону: собираюсь в отпуск. В субботу отплываю.

Он глянул на меня с неодобрением:

– Отпуск тебе ни к чему. Если кто и нуждается в отпуске, то это я, а мне его не дают. Зато для тебя есть работенка.

Я помотал головой:

– Не сейчас. Потом, когда вернусь, может быть.

– Тогда будет поздно. Тут нужно выследить одного парня, а у нас не хватает людей. К тому же он крепкий орешек. Мы приставили к нему двоих «хвостов», но он живо это просек. Тебе понадобится пара помощников, а лучше даже трое. Можешь нанять тех, кого знаешь, давать им задания и платить из пяти сотен в день, что тебе положат.

Я присвистнул.

– А в чем дело? Почему такая горячка?

– Ни в чем. И никакой горячки тут нет.

– Тогда кто этот парень? Мэр, что ли?

– Не скажу. А может, даже и не знаю. Речь идет об обычной слежке. Ты должен не засветиться и держать язык за зубами. Будешь запросто богатеть на три сотки в день.

– Нет, пока хоть не намекнешь, кто он или на кого похож. – Я отмахнулся. – И вообще, оставим этот разговор. Рад бы услужить бывшему соседу, но мои каникулы начинаются в субботу.

– Каникулы могут подождать. А эта работа – нет. Сегодня в десять вечера ты должен быть на Шестьдесят седьмой улице между Первой и Второй авеню. Иди по ней на запад. Тебя подберет машина. Сидящий в ней человек задаст несколько вопросов. Если ответы его удовлетворят, он скажет все, что надо, о работе… Тебе представляется уникальная возможность, Гудвин. Не упусти ее. Ты сможешь нырнуть в самую глубокую и быструю на свете денежную реку и поплескаться в ней в свое удовольствие.

– Нет уж, дудки, – вяло запротестовал я. – Ты предлагаешь мне не работу, а просто призрачный шанс взяться за нее. Не говоря уж о том, что мне она может не понравиться.

И тогда, и десять минут спустя, когда Макс Кристи ушел, мне и впрямь не хотелось браться за это дело, но любопытно было выяснить, с чем его едят. Не то чтобы я всерьез надеялся, что незнакомец в машине окажется Арнольдом Зеком, но весь разговор и то, как он был обставлен, подобную надежду, пусть даже иллюзорную, оставляли. А такой случай, каким бы нереальным он ни выглядел, нельзя упускать. В самом деле, разве не интересно потрепаться с Зеком? А вдруг он даст мне повод заехать ему в ухо и я при этом случайно сверну ему шею?

Поэтому я пообещал Кристи, что в десять вечера буду в условленном месте на Шестьдесят седьмой улице. Правда, ради этого мне придется отменить уже назначенное свидание, но будь у меня даже один шанс из миллиона, я бы им воспользовался.

Ладно, чтобы не затягивать эту историю, сразу скажу: тот, кто жаждал меня расспросить, не был Арнольдом Зеком. Мало того, приехал он даже не в черном длинном «кадиллаке», а всего лишь в двухдверном седане «шевроле» сорок восьмого года выпуска.

Вечер выдался жарким, и пока я шел вдоль квартала, сам вспотел. Особенно взмокла левая подмышка, где была кобура. Вереница машин, гуськом выстроившихся вдоль тротуара без малейшего промежутка, казалась нескончаемой, и, когда у притормозившего «шевроле» открылась дверца и меня негромко окликнули, мне пришлось протискиваться между двумя бамперами, чтобы пробраться к машине. Я вскарабкался на сиденье и захлопнул дверцу, а человек за рулем одарил меня долгим испытующим взглядом, потом, ни слова не говоря, включил зажигание, и «шевроле» плавно тронулся с места.