Хромой Орфей - Ян Отченашек

Гонза подсел к Павлу.

- Что новенького?

- Дела идут, - ответил Павел, не шевельнувшись. - Слушал я вчера. Бьют их в низовьях Днестра, направление на Яссы; на карте есть. Из Тернополя убрались...

- Гм... Высадку жди со дня на день. Может, к осени все и кончится...

Павел открыл глаза.

- К которой осени? Уже два года говорят одно и то же. Так нам и надо! Всем нам.

- Ты что имеешь в виду? - Гонза не сразу понял, куда тот гнет.

Павел передвинулся, повернул к Гонзе лицо - в глазах его засела тревога. От вопроса он отмахнулся усталым жестом.

- Чего спрашиваешь! Сидим у моря, ждем погоды. Как овцы! Только и знаем ждать, ждать! Еще и работать заставляют. На них работать! Понимаешь ты это? Я - нет. Нагнали, нас сюда, как скотину в стойло, и мы на них спину гнем! Завод работает...

- Положим, еле-еле, - робко возразил Гонза.

- Но все-таки работает! Люди ходят на работу как ни в чем не бывало, кто-то под шумок чинит крыши и крольчатники, спекулируют вовсю, мы получаем сигареты, водку - и молчим! Нас подкупают... Блевать охота! В общем голубиный мы народ, и больше ничего... Шесть миллионов многотерпеливых людишек, практичных до ужаса! Я в этом не разбираюсь, но что-то тут не в порядке, я чувствую...

Стал бы ты искать в этом спокойном, на вид равнодушном юноше такие мысли? Такое упорное, обвиняющее негодование? До сих пор они не разговаривали еще так откровенно.

- Ты не прав, - сказал ему Гонза. - Нет. Что ты, собственно, знаешь?

- Почти ничего. Только то, что вижу! Самолеты выходят на старт!

- Сумасшедший! Ты что же хочешь - взбунтоваться? Но - как? разбить машины и всем скопом пойти на расстрел? Не городи чепухи. Этого ты ни от кого не можешь требовать... Самоубийство не подвиг!

- Ну конечно... отговорок у нас уйма! Да здравствует благоразумие! горько усмехнулся Павел; нервными пальцами взъерошил свои светлые волосы. - Мы уж лучше подождем, пусть за нас другие отдуваются! Только б нам остаться живыми и невредимыми!

- Ты преувеличиваешь, - растерянно вздохнул Гонза; да что он в самом деле, рехнулся? - И неправда, что у нас ничего не делается. Все время кого-нибудь хватают - это что? Позавчера двоих со стартовой площадки... И вообще перебои с материалом, с током... Не говори мне, что это само собой получается, немцы организаторы отличные. Вчера мы простояли полсмены - сжатого воздуха не было. Не завод, а бардак...

- Ладно. А мы что? - перебил его Павел.

- Что - мы? Кто?

- Ну, мы, которые тут болтаются? Ты, я или Пишкот с Миланом...

- Что я? - Гонза даже приподнялся от обиды. - Я не предатель! Делаю, что могу. То есть как можно меньше! А что же еще можно?

Павел уже остыл, отвел глаза. Он наклонился вперед и сидел, постукивая каблуком об угол ящика, - опять прежний неразговорчивый парень со следами усталости на лице, замкнулся в себе, будто весь разговор вдруг перестал его интересовать. И лишь после долгого молчания произнес тихо, но с горечью:

- Ничего, конечно! Трепать языком и плевать на все. А если нас когда-нибудь спросят... Эко дело! Мы были благоразумные, мы героически сачковали. Поразмысли об этом!

Он встал, потянулся так, что суставы хрустнули, и уже громко добавил, щуря глаза на синее небо:

- Хоть бы сюда, наконец, кинули. Парочку пятисоткилограммовых да зажигалок...

- Я с радостью «за»! - вмешался Леош. Он услышал последние слова Павла и ответил на них, не поднимая глаз от карт, в которые резался с Пепеком и «малявкой» Густой на стоймя поставленной бочке. От азартных ударов бочка гудела, как барабан. - Главное, пусть попадут в инструментальный склад номер пять, - мечтательно закончил Леош.

- Не скули, ходи давай! - проворчал Пепек. - Со специалистами играешь, эта тебе не шалтай-болтай. Да что же ты сносишь, балда! Не видишь, у него должна быть десятка, вот бы я разжился!

Причины рассеянности Леоша были всем известны. Из-за сверхнормального роста его определили в инструментальный склад фюзеляжного цеха; ребята там были ушлые и веселые от хорошей житухи. Вот подходишь ты к окошку раздаточной без бумажки от мастера: «Эй, Леош, мне бы лампочку...» Леош хихикнет, маковкой своей кивнет: «Бумажки нет? Тогда сигаретку! Тоже нет? Ну что мне с тобой делать, на, держи да отсунься». Заведующий складом Канька был легкомысленный джентльмен; до мобилизации он играл на скрипке в баре «Летучая мышь», и не было ему никакого дела до склада. «Тут, ребята, нервы нужны», - утешал он своих подчиненных. Много пил, щупал всех баб подряд, и порой со склада лились печальные звуки скрипки. За короткое время им удалось до того безнадежно увеличить разницу между выданными инструментами и количеством нарядов на них, что при мысли о внезапной ревизии у всех мурашки по телу бегали, и ребята во главе со своим шефом заливали тревогу алкоголем. Десять тысяч сверл, пять тысяч лампочек, тридцать комплектных сверлильных станков... Частенько про себя перечислял все это Леош, хватаясь за голову. Хоть бы бомбу сбросили! Неужели о нас, не доведи господи, забудут? Когда, вы думаете, по нам саданут? В сущности, Леош был шутник с чисто эпикурейскими наклонностями, неутомимый искуситель и балагур с гимназической скамьи. Теперь же его фантазия кишела цифрами, щетинилась колючей проволокой, взрывалась ружейными залпами. «И чего это так русские с ними возятся, - причитал Леош, - ведь немец уже цикорию пустил! Да и янки хороши! Шляются над нами, а нет того, чтобы хоть завалящую бомбочку скинуть! Ага, ребята, летят - ну-ка давай!» Во время воздушных тревог окна в складе распахивались настежь и ящики с учетными карточками переносились к окнам, чтоб их мог рассеять самый отдаленный взрыв.

Пепек смешал карты и с великодушным спокойствием сказал Леошу:

- Играешь ты как сапожник, плати проигрыш, и бросим это дело!

Он торжественным жестом спрятал колоду в задний карман брюк, вольготно развалился и вытащил - откуда только взялась! - непочатую пачку «викторок». Открывал он пачку с намеренной медлительностью, наслаждаясь жадными взорами, тянущимися к нему со всех сторон.

- По пятерке, господа, не будь я Пепек! Никто не хочет? Ну и ладно! - Он выдохнул дым.

- И где ты все достаешь? - осведомился Богоуш.

- Связи, брат... Все на свете через связи. Он предложил сигарету только Леошу - в чем явно был корыстный расчет - и Гонзе.

- А с ревматизмом-то сошло гладко. Отхватил чуть ли не три недели, и больше бы мог, только захоти...

Увидев, что Гонза переломил пополам дареную сигарету и молча протянул половину Павлу, Пепек с раздражением отвернулся.

- Нервы - лучше, - деловито заметил Милан. - И хромать с палочкой не надо, и даже прогулки тебе прописывают. В централке никто и не вякнет.

- Вздор, - возразил Леош. - Меня с этими нервами вытолкали взашей, спасибо еще доктор оказался не сволочь.

- Балда! Тут надо знать, как сыграть.

Разговор сейчас же перешел на всякие недуги и их использование, каждый выкладывал свои наблюдения, но веское слово ожидалось от Богоуша: его родитель был известный врач, что предопределяло и склонность сына к этой богоугодной профессии, как только все кончится, Богоуш, эта робкая овечка, ужасно стеснялся своей воспитанности, полученной в благородном семействе, и принял здесь, как он воображал, боевое крещение в молодечестве. Он старался быть грубым, по-видимому пытаясь грубостью преодолеть последствия слишком нежного воспитания. Он уже не краснел, слушая самые непристойные выражения, а иной раз отваживался и сам внести свою долю, хотя брань в его устах звучала все еще без благородной непринужденности.

- Все это дерьмо, - ляпнул он и с важным видом подергал себя за облезлый бобровый воротник. - Самое надежное - базальный метаболизм.

Вмешался Пепек, надеясь положить конец спору:

- Уж наш профессор тут собаку съел, олухи. Закуривай - приду к тебе за советом...

Ему, видно, стало скучно, и он захотел перевести разговор на более интересную тему.

Случай сыграл ему на руку - мимо проплыла неразлучная парочка из «Девина» - Анделка со Славиной. Пепек встрепенулся, его щучье лицо растянулось в довольной улыбке.

- Привет, сокровище! - с нарочитым добродушием окликнул он менее рослую Анделку. - Когда мы с тобой побалуемся? А то, говорят, ты по старости в кармелитки решила податься!

Девица, ничуть не смутившись, окинула его наметанным взглядом.

- Для тебя у Пороховой башни девки стоят! Очень ты мне нужен! Пошли, Славина.

Никто не удивился - давно привыкли к таким перепалкам. Верная дружба двух девиц с успехом подтверждала пословицу, что противоположности притягиваются: Анделка была уже немолодая, пышная чертовка с круглым задом, который многообещающе подрагивал при каждом шаге; Славина - альбиноска с наивно испуганным взглядом и плоской грудью, совершенно непривлекательная как женщина. Андела пользовалась репутацией самой доступной и мягкосердечной потаскушки, которая без лишних экивоков готова лечь с кем угодно. Славина была маменькина дочка и несомненная девственница; одно присутствие мужчин приводило ее в смятение и вызывало краску на бледных щеках. Что связывало этих двух девиц, никто не знал, но в цехе ходил шепоток о порочных наклонностях Анделы.