От Альп до Гималаев - Бронюс Яунишкис

Ведя неторопливую беседу, мы вошли в здание миссии. Комната Фасати была небольшой. На стене висело массивное распятие, по бокам - образа святых. В углу стоял старый стол, рядом с ним - несколько стульев. В другом углу ком­наты лежала груда циновок и подушек. Видимо, одна поло­вина комнаты предназначалась для индийцев, а вторая – для европейцев.

В комнате уже царил полумрак, и Фасати зажег кероси­новую лампу. Я хотел угостить хозяина, достал из чемодана банку консервов и положил на стол. Фасати тут же схватил ее бросил обратно в чемодан и потушил свет.

— Вы не любите консервов? — удивился я. — Это свини­на, очень вкусное мясо.

— Да нет, люблю! Очень даже люблю! — прошептал Фаса­ти. — Но... не принято! '

— То есть как? — не понял я. — Почему не принято?!

— Бенгальцы, как и все индусы, вегетарианцы, — объяс­нил мне Фасати. — И я тоже должен этого придерживаться, иначе они перестанут мне доверять. Поэтому я сейчас не могу попробовать консервы. Еще кто-нибудь в окно увидит. Надо быть осторожным.

— Странные здесь порядки, — я удивленно пожал плеча­ми и вновь отметил про себя, как мало я смыслю в деятель­ности миссионеров, хотя и готовился к ней. Семинария - это только азбука, подлинная школа - это жизнь.

Фасати вышел во двор, занавесил снаружи окна циновка­ми и прижал их бамбуковыми жердями. Возвратясь в комна­ту он запер двери на засов, зажег маленькую свечку и сказал:

— Теперь можем и угощаться. Ужасно соскучился по мя­су Здесь поневоле становишься аскетом. Жизнь заставляет!

Когда мы закусили и выпили привезенного мною вина, мис­сионер развеселился. Он открыл шкаф, вынул оттуда шкатул­ку. Отперев ее двумя ключами, он промолвил, хитро улыбаясь:

— Посмотри, ты только посмотри, что здесь у меня...

Из шкатулки разносился неизвестный мне ароматный запах. Я осторожно заглянул туда. Там были какие-то ли­стья, засохшие цветы, корешки.

— Это чай? — спросил я.

— Нет, не чай, — заговорщически подмигнул мне Фасати. — Это лекарственные травы!.. Ты только посмотри. Мак! В нем много алкалоидов. Отлично успокаивает боль. А вот это цитварное семя. Изгоняет глисты, укрепляет нервы. Эти корешки восстанавливают силы, молодят. Вот так-то!

— Вы лечите людей? — спросил я миссионера.

— Нет, не я. Посылаю травы своему брату в Италию... А я врачую здесь души индусов...

Я не разбирался в лечебных травах, поэтому с большим уважением смотрел на миссионера. Даже захотел узнать, чем излечивают ревматизм. Мать постоянно жаловалась на боли в суставах. Может быть, здесь можно приобрести нужные снадобья для облегчения ее страданий. Я отправил бы тогда посылочку. Однако спросить не осмелился. Вероятно, это дорогая штука, ведь Фасати хранит травы в несгораемом ящике, следит за тем, чтобы чужие глаза их не видели. А воз­можно, их запрещают собирать и хранить? Кто знает? Здесь столько странностей.

4

Было воскресенье. Пока не наступила жара, Фасати собрался в церковь, чтобы провести богослужение. Облачившись в белую сутану из индийского шел­ка, расчесав черную с сильной проседью бороду, он надушил розовым маслом лоб, как это делают бенгальцы. Я пошел с ним.

Перед церковью не было никакого дворика, не росло ни одного дерева. Вид прямо-таки убогий. Бедность царила и внутри. Алтарь, эдакий продолговатый и низкий ящик, сбитый из досок, стоял посередине. Покрыт он был белой скатертью с бахромой. Рядом с алтарем - исповедальня.

Меня поразило, что помещение было разделено на мно­жество отсеков. В них толпились женщины, задрапированные в красочные сари. В руках четки, у некоторых молитвенни­ки. Были и мужчины в белых рубахах, перехваченных дхоти.

— Почему верующие собираются по разным отсекам? — спросил я Фасати в ризнице.

— Разве ты не знаешь, что индийцы разделены на ка­сты?! — удивился он.

Странным и непонятным было для меня это приспособ­ление христианства к кастовой системе. Я вспомнил, что в семинарии нам говорили об индуизме и кастах. Индуизм гласит, что миром правит тримурти: бог-создатель - Брахма, бог-хранитель - Вишну и бог-разрушитель - Шива. Человека, как и весь мир, сотворил Брахма. Однако людей разных каст он создавал из различных частей своего тела: брахманов -из своих губ, чтобы они могли стать жрецами и исполнять священные обряды; кшатриев-воинов — из своих рук; вай­шьев — земледельцев, ремесленников, торговцев - из своих чресл; шудров — из своих ступней, дабы они могли всем прислуживать. Кем ты родился, тем ты и обязан оставаться до смерти, заслуживая своим поведением более высокое по­ложение при следующем рождении. Вайшья, будучи добросо­вестным и трудолюбивым, может родиться вновь кшатрием; храбрый и дисциплинированный кшатрий в будущем пере­рождении может стать брахманом; если ты хороший брахман, то после своей смерти можешь воссоединиться с божествен­ной оболочкой тримурти - атманом. Если же ты не достиг­нешь требуемой степени совершенства, то после своей смерти не только не поднимешься в высшую касту, но можешь перей­ти в более низкую, а то и вовсе воплотиться в животное.

— Выходит, и христиане, которые провозглашают равен­ство людей, должны тем не менее делить верующих на касты? Тогда наша религия теряет свой смысл, — сказал я, обраща­ясь к Фасати.

— Если мы здесь не станем считаться с кастовой систе­мой, никто, даже нищие, не перейдет в христианство. Зря бы только трудились, да и вообще пришлось бы отказаться от миссий, — ответил миссионер.

— Так кто же все-таки переходит в католическую веру?

— Только те, кого исключают из каст, и поэтому они обречены заново родиться уже животными. Иначе индуист не приемлет другой религии, хоть ты посули ему рай на земле.

— Интересно, а за что исключают из каст?

— Скажем, кто-нибудь нечаянно или из-за голода убьет животное. Такого тотчас же исключают.

— Ну а кого еще? — заинтересовался я.

— Тех, у кого была интимная связь с женщиной из другой касты, либо тех, кто не соблюдает ежедневного пуджа — жерт­воприношения богам у домашнего алтаря. Или, скажем, не в состоянии содержать своего семейного жреца — пандита. Это главные проступки в отношении касты.

— А как исключают из каст?

— Обыкновенно: собирается в храме панчаят — совет касты. Приглашают обвиняемого и судят его. Поначалу, ко­нечно, устанавливают наказание, но если он его не исполня­ет, то исключают. Такой исключенный из касты хуже прока­женного. Вот такие-то и приходят к нам, а мы совершаем над ними обряд крещения.

— Так зачем же тогда соблюдать принцип разделения на касты? — вновь удивился я. — Куда деваться исключенному из касты? Он все равно придет к католикам.