Мастиф - Елизавета Огнелис

class="p1">В мастерскую Саша приехал в восемь двадцать (он решил запомнить время — на всякий случай). Достал из кабины автоматы и магазины, бросил на верстак. Его до сих пор трясло, хорошо, что все уехали, иначе бы сорвался в истерику, начал бы орать и мазать сопли по лицу. Шпаков, верно, подумал, что Саша все равно привезет китайцев, и отправился на поле. А он так и сделает! Без китайцев, конечно, но приедет, и не будет ничего рассказывать. Зерно все равно надо убрать — предстоят тяжелые времена. Он чувствовал это, ощущал нутром, каждая жилка тела вибрировала от напряжения, но надо успокоится. План составлен уже давно, со всеми подробностями, с мелочами, которые иногда превращаются в гигантские проблемы. Надо только взять с собой оружие…

Шпак за шумом комбайна не пытался ничего сказать, только многозначительно показал на запястье левой руки, напоминая: «Время!»

— Знаю! — прокричал Саша и подстроился под рукав комбайна, принимая в кузов поток отливающего золотом зерна. Потом напряг легкие:

— Китайцев не будет! Потом расскажу!

Сергей понимающе кивнул и показал на горизонт. Но Саша уже и сам заметил дымку на востоке. Солнце всходило и палило, воздух дрожал, и духота, что бывает перед сильным дождем, наполняла пространство. Да, сегодня будет гроза, сильная гроза…

Первые крупныекапли забарабанили по земле, по крыше грузовика, но дождь уже не страшен, тем более что груз закрыт куском старого брезента. Сделано уже шесть ходок, это седьмая. Значит — по меньшей мере двадцать восемь тонн, шесть или семь гектаров. Хорошо! Александр заглушил мотор, забрался в кузов, сдернул брезент. Зерно в полумраке уже не казалось золотым, оно больше отливало белым, и стоял запах — пряный и сладкий одновременно, еще не пыльный, с примесью каленого железа и резкого солярочного перегара, запах только что убранного зерна. Кузов начал подниматься — видимо Андрюха решил не медлить. Александр скатился вместе с зерном, радуясь, как в детстве, малейшей шалости, схватил деревянную совковую лопату, стал выравнивать, направлять монолитно шуршащий поток.

— Отъезжай! — крикнул он, когда первая тонна легла на обитый тонкой металлической сеткой пол. Двигатель завелся, грузовик отодвинулся на пару метров, еще выше задрался кузов.

— Хорош! — закричал Саша. Он любил это время, любил работать допоздна, считать каждое зернышко, каждую картофелину, каждый мешок, каждую тонну. Это было невероятно приятно — видеть результаты своего труда, чувствовать, как отлилась в зерно каждая капля пота, как впиталась в светлый клубень усталость, как десятки литров топлива, центнеры удобрений, тонны навоза, тысячи часов непосильного труда превратились в самое настоящее золото. Это была жизнь — во всей ее красе и тяжести, упорная, желанная, великолепная в своей законченности. И смыслом этой жизни становились слова Шпакова, который каждый год подводил итог такими словами, оглядывая товарищей голубыми, веселыми, шальными от труда глазами:

— Куда лишку девать будем?

Андрей выпрыгнул из кабины, пошел к двигателям, чтобы запустить поток воздуха под настил, под зерно, взбить пыльные фонтанчики. Александр ждал рева вентиляторов, но ничего не происходило. Тогда он выбрался из зерна, отложил лопату и столкнулся с Серегой нос к носу.

— Электричества нет. Пойду генератор заведу, — произнес Павин будничным голосом и направился к мастерским.

Саша посмотрел ему вслед. Все-таки хороший парень — Андрюха Павин. Маленький, щуплый, но вовсе не худой. Одежда на нем всегда чуть болталась, и, не смотря на маленький рост, Андрей был плохо сложен. Зато он был, как это говорят — «крепко скроен». Сильная квадратная спина, толстая поясница, намек на живот, кривые ноги, маленькие, короткие руки с тонкими ладонями. И не смотря на все это, Серега запросто вскидывал на плечо пятидесятикилограммовый мешок, да и на сенокосе не отставал от остальных — копны брал не хуже вдвое больше весящего Шпакова. Еще у Андрея имелась удивительная и очень полезная способность. Стоило ему выпить водки — буквально стопку или две, — как его тянуло спать. Глаза становились осоловевшими, на лице появлялась глупая ухмылка; после третьей Павин переставал связно говорить, выговаривал только гласные. После четвертой Андрюха неукротимо валился на стол, на траву или под лавку, спал и просыпался свежим, как огурчик. Поэтому никогда не впадал в запой, не стыдился вчерашнего, не болел головой с похмелья.

Из мастерской послышалось кряхтенье генератора, пахнул дым. Сашка поморщился — топливо генератор жрал безбожно.

— Часик подержим, выключим, а перед уходом еще включим, — подошел Андрюха. Он хотел еще что-то сказать, но замер на месте.

— Налоговая, — прошипел Сашка.

Человек в костюме, с зонтом и папкой под мышкой вышел из «каморки», что приткнулась к мастерской. За ним выпрыгнули двое — с автоматами. Утробно квакнула сирена — и тотчас стали появляться люди, не только мужчины, но и женщины. Но больше всего, конечно, милиции. Они словно бы и не обращали внимания на двух работяг, ходили, словно по собственной квартире.

— Постановлением суда Судуйского района за номером… от числа… года… вам запрещается трудовая деятельность, на вас накладывается штраф за несанкционированное использование земли, весь урожай и техника берется под арест, — скороговоркой проговорил подошедший «пиджак с папочкой».

— А вы чего прятались? — спросил Сашка, все еще в недоумении от увиденного.

— Эй, куда! — прикрикнул он на того, кто полез в кабину грузовика. «Автоматы!» — бешено пронеслась в голове мысль. — Там бак дырявый, счас замкнешь чего — костей не соберешь!

Спецназовец с хрюканием вылез, держа в каждой руке по «Калашникову».

— Смирнов Александр Сергеевич, вам предъявлено обвинение по пунктам Уголовного Кодекса…

Человек в майорских погонах говорил что-то еще, но Сашка уже не слушал. Перед глазами стояло лицо Наташи, навалившаяся усталость сминала плечи.

— Это не мое, — огрызнулся он. — Знать не знаю…

— Свидетельские показания… — завел песню майор.

Александра замутило, он почувствовал, что еще мгновение, и рухнет в обморок.

— А вот и понятые пожаловали, — усмехнулся «гражданский», указывая папочкой за спину Саше.

— Что такое? — раздался голос Шпакова.

— Ай, беда-огорчение! — подхватил Наиль.

Поворачиваться не хотелось. Позади друзья, товарищи, хорошие люди, которых он все-таки подвел, которые сейчас не захотят свидельствовать против него. Или захотят? Не захотят — заставят…

— Я — Гаврила. Работаю с вами, — произнес сквозь шум дождя светлый и сильный голос. И тотчас необыкновенная тишина заполнила все вокруг, словно капли перестали барабанить, перестал кашлять генератор, выть сушилка, вмиг стихли разговоры. Сашка почувствовал, как сила и уверенность возвращаются, пальцы стали железными, сжались в кулаки.

— Вы задержаны! — закричал майор. — Стрелять! На поражение! — и закашлялся, словно поперхнулся словами.

Лязгали затворы, люди в хаки странно запрыгали, кто — на корточках, как лягушки, кто — на прямых ногах,