В мире безмолвия - Жак-Ив Кусто

Около пустынного островка Сальведжем Гранде мы с Дюма приготовились нырнуть в океан; Диди с большим арбалетом, заряженным взрывным гарпуном, я с киноаппаратом в руках. Однако едва мы оттолкнулись от трапа и погрузили маски в воду, как тут же инстинктивно опять уцепились за трап: Нам еще никогда не приходилось испытывать подобного страха; отчаянно кружилась голова.

Мы глянули друг на друга и осторожно окунули маски снова в воду, крепко держась за трап. На глубине ста футов под нами простиралось дно, видимое необычайно отчетливо, с мельчайшими подробностями. Ничто не говорило о том, что нас отделяет от него плотная толща воды. На совершенно гладком грунте – ни камешка, ни малейшего следа животных или растительных организмов. Вода была словно дистиллированная, к ней мало было даже применить эпитет "прозрачная", предполагающий прекрасную видимость на расстоянии, сравнимом с длиной хорошего концертного зала. Подводный ландшафт вырисовывался с ужасающей четкостью. Казалось, стоит выпустить из рук трап, и мы обрушимся вниз в пустоту и шлепнемся на тянущиеся по дну каменные гряды.

В конце концов мы набрались решимости и оторвались от корабля, и – о чудо! – вода держала нас. Мы поплыли вниз – два громадных невиданных животных в этой аптечной жидкости. На глубине нескольких метров мы увидели группу неподвижно застывших барракуд(21), они не обратили на нас никакого внимания. Кругом повисли в пустоте каменные окуни и крупные рыбы, напоминающие сельдей(22).

Однако наиболее непривычное впечатление производили блестящие бурые лавовые откосы, настолько гладкие, что казались отполированными. Наш друг, профессор Пьер Драк, уверял нас, что нет такой подводной скалы или рифа на свете, которые не были бы покрыты морской флорой или фауной. И вот мы столкнулись с исключением из этого правила. Тщетно мы старались обнаружить на подводных склонах острова Сальведжем Гранде хотя бы одного представителя животного или растительного мира, если не считать одного вида, который мы сразу даже не разглядели. Все выпуклости дна были усеяны неисчислимым множеством морских ежей. Это была особая тропическая разновидность, с иголками длиной в двенадцать дюймов. Лежа на боку в воде, мы разглядывали этот народец; ритмично шевелящиеся иглы напоминали волнующееся под порывами ветра поле ржи. Затем мы поворачивались снова на живот, и опять приходилось бороться с головокружением при виде прозрачной пустоты.

Собственные пузыри, устремляющиеся к поверхности, производили на нас успокоительное впечатление; приятно было убедиться, что мы имеем полную возможность всплыть и ухватиться за трап. В этот раз мы не поймали ни одной рыбы и не сняли ни единого кадра: здесь и на море-то было не похоже.

В конце лета "Эли Монье" пришел в Дакар, в обманчиво тихих водах которого таятся тысячи акул. Мы готовились к встрече с атлантическими акулами в течение двух лет и имели в своем распоряжении наиболее эффективную защиту против них, какую когда-либо изобретал человеческий ум и изготовляли искусные руки тулонских кузнецов. Это была сборная железная клетка, наподобие львиной, которую можно было быстро смонтировать и опустить в воду.

В клетке имелась дверца; сквозь нее ныряльщик мог войти внутрь под водой, спасаясь от акулы.

Мы исходили из того, что акула представляет наибольшую опасность для ныряльщика в самый момент его погружения или выхода из воды. Теперь мы могли опускаться в море в полной безопасности, затем выходить из клетки для нашей работы, возвращаться в нее, запирать дверцу и спокойно подниматься наверх. Для сообщения с судном в клетке имелась электрическая сигнализация.

Долгожданная премьера спектакля "Человек в клетке" состоялась к югу от острова Мадлэн, неподалеку от Дакара. Почетное право участвовать в первом представлении выпало Тайе, Дюма и мне – гордым авторам нового изобретения. Тяжело нагруженные баллонами, киноаппаратами и арбалетами, мы вошли в стоявшую на палубе клетку. Грузоподъемная стрела вознесла нас на воздух; мы судорожно ухватились за железные прутья. Болтаясь на конце стрелы, мы нашли, что легкая качка "Эли Монье" заметно усилилась. Мы помахали на прощание нашим восхищенным коллегам и погрузились в прозрачные волны.

Вода не воздух. Она приподняла нас и прижала к потолку клетки. Мы оттолкнулись и запорхали кругом этакими неуклюжими птичками. Судно мерно покачивалось, дергая трос с клеткой. Мы стукались о прутья то головой, то ногами, то всем телом. По мере удлинения троса клетка выделывала все более, рискованные прыжки. Баллоны на наших спинах колотились о железо; их колокольный звон гулко отдавался в воде, словно благовест, возвещающий наступление Нового года.

Моя маска оказалась сорванной, одновременно я больно ударился головой. Я вернул маску на место, твердо решив не сдаваться. Немного не доходя дна, клетка рывком остановилась и принялась раскачиваться взад и вперед. Мы уцепились за прутья, с тоской глядя на волю. Стайка бурых рыб-хирургов(23) с яркожелтыми плавниками, специально принарядившаяся для прогулки в зоопарк, остановилась и уставилась на нас. Затем они двинулись дальше; на смену им появилась шестифутовая барракуда. Она проследовала мимо, не останавливаясь, однако мы вполне оценили ее чуткость: барракуда могла с таким же успехом проплыть между прутьями прямо к нам в клетку. Я дал сигнал к подъему.

После этого наше хитроумное изобретение нашло практическое применение еще только один раз, когда мы опустили клетку на дно без людей, в качестве "акулоубежища". В дальнейшем мы отправлялись в гости к акулам без клетки.

Наш эхолот обнаружил в районе Дакарского порта на глубине семидесяти пяти футов затонувшую во время войны французскую подводную лодку. Мы нырнули туда. Судно лежало на дне чистенькое и аккуратное, окруженное тучами рыб – серебристыми мальками и темными строматеусами. Дюма заплыл в тень около левого винта и встретился там нос к носу с гигантским полиприоном, разновидностью морского судака и родственником нашего средиземноморского merou. Сей экземпляр превосходил наших старых знакомцев раз в десять; он весил не менее четырехсот фунтов. Широкая плоская голова с маленькими глазками медленно надвигалась на Дюма. Чудовищная пасть разинулась во всю ширь – достаточно большая, чтобы проглотить Диди. Он знал, что у судака нет опасных зубов, однако этот великан был, кажется, способен сглотнуть его, не разжевывая. Так поступает merou: плывя с открытой пастью, он заглатывает целиком омаров и осьминогов. Дюма был безоружен, а я плавал где-то в стороне, увлеченный киносъемкой.

Огромный зев был уже в двух футах от Дюма, когда тот опомнился и стал пятиться назад, сохраняя безопасное расстояние. Чудовище не торопилось, и дистанция оставалась неизменной. Диди знал, что имеет дело с безобидным существом, однако вид этакой пасти решительно подрывал его уверенность. Долго, бесконечно долго, как показалось Дюма, длилось это отступление, во время которого человек и рыба обменивались взорами, выражавшими взаимное отвращение. Наконец монстр утратил интерес к Диди, повернул и возвратился в свое темное убежище под затонувшей подлодкой. Дюма вернулся на поверхность, охваченный глубоким раздумьем. "Представляю себя проглоченным заживо каким-то паршивым судаком…" – произнес он.

Пожалуй, нашим наиболее занимательным морским компаньоном явился тюлень. В свое время Средиземное море изобиловало тюленями Monachus albiventer – "белыми монахами"; в древности этот вид был распространен от Черного моря до восточной части Атлантического океана. В период зарождения промыслового лова тюленей, в семнадцатом веке, "монахов" безжалостно истребляли люди, шедшие по стопам ньюфаундлендца Абрахэма Кина, который хвастливо называл себя величайшим зверобоем в истории: он забил миллион тюленей. Тем не менее нам то и дело приходилось слышать от старых рыбаков, что они видели "монаха".

Впервые мы напали всерьез на след вымирающих обитателей моря на Ла Галите – так называется группа мелких островов в тридцати пяти милях к северу от Туниса, знаменитая своими омарами, которых ловят и держат в садках, покуда их не забирают суда из Туниса или из самой Франции. Рыжеволосый мэр Ла Галите, весьма разговорчивый человек, уверял нас, что сам видел живых "монахов". "Как-то вечером, – рассказывал он, – один монах принялся на глазах у всех грабить садок с омарами около пристани. Он устроил такую возню, что когда поднялся на поверхность за воздухом, садок сидел у него на голове наподобие шляпы". Мы расхохотались, представив себе эту картину. "Мы все его видели! – воскликнул мэр. – Я проведу вас к гротам, где живут тюлени".

Мы обследовали три грота и ничего не нашли. Мэр показал нам четвертую пещеру. Тайе, Дюма и Марсель Ишак сошли на берег, чтобы спугнуть ее предполагаемых обитателей. Мы с Жаном Алина нырнули в воду напротив входа в грот; Жан притаился за скалой в пятнадцати футах впереди меня, а я стал пристраивать киноаппарат. Наши друзья на суше бросили камень в грот. К их удивлению, оттуда появились два больших тюленя – серая самка и громадный белый самец – и бросились в воду. Реальность существования Monachus albiventer была подтверждена.