О природе человека - Эдвард Уилсон

Как большинство других млекопитающих, люди демонстрируют определенный диапазон поведения, спектр реакций, которые появляются или исчезают в зависимости от конкретных обстоятельств. Люди генетически отличаются от многих других видов животных, для которых не характерен подобный стандарт поведения. Поскольку мы имеем дело со сложным диапазоном, а не с простой, похожей на рефлекс реакцией, как психоаналитикам так и зоологам было очень трудно найти удовлетворительную общую характеристику человеческой агрессии{109}. Точно так же трудно было бы определить агрессию гориллы или тигра. Фрейд интерпретировал поведение человека как результат желания, которое постоянно ищет удовлетворения{110}. В книге «Агрессия» Конрад Лоренц модернизировал этот взгляд с помощью новых данных, полученных в результате изучения поведения животных. Он пришел к выводу, что люди обладают таким же инстинктом агрессивного поведения, что и другие виды животных{111}. Это желание следует каким-то образом удовлетворять, хотя бы через спортивные соревнования. Эрих Фромм в «Анатомии человеческой деструктивности» излагает иной, еще более пессимистичный взгляд: человек обладает уникальным инстинктом смерти, который обычно приводит к патологической форме агрессии, несвойственной животным{112}.

Обе точки зрения абсолютно неправильны{113}. Подобно многим другим формам поведения и «инстинктам», агрессия у конкретного вида — это плохо поддающийся определению ряд разнообразных реакций, управляемых разными частями нервной системы. Можно выделить не менее семи категорий таких реакций: защита и завоевание территории, утверждение доминирования в хорошо организованных группах, сексуальная агрессия, акты враждебности в процессе отнятия от груди, агрессия по отношению к добыче, контратака против хищников, моралистическая и дисциплинарная агрессия, призванная подкрепить исполнение правил общества. Прекрасным примером различия между этими категориями могут служить гремучие змеи. Когда два самца борются за доступ к самкам, они сплетаются, словно испытывая силу друг друга. Но они не кусаются, хотя их яд смертелен не только для кроликов и мышей, но и для змей. Когда гремучая змея преследует добычу, она атакует с разных точек без предупреждения. Но когда складывается обратная ситуация и более крупное животное угрожает ее безопасности, змея сворачивается так, чтобы ее голова оказалась в центре, поднимает хвост и гремит трещоткой. Если на гремучника нападает королевская кобра — змея, поедающая других змей, — то он ведет себя совершенно иначе: сворачивается, прячет голову под телом и отбивается от кобры одним из поднятых колец. Чтобы правильно понимать агрессию гремучих змей или людей, нужно разобраться, какая именно форма агрессивного поведения нас интересует{114}.

Продолжающиеся исследования зоологов показали, что ни одна из категорий агрессивного поведения не существует как общий инстинкт, характерный для широкого круга видов. Каждый вид добавляет, модифицирует или уничтожает любую из категорий в ходе генетической эволюции — точно так же, как меняется цвет глаз или меха. Когда естественный отбор идет активно, эти изменения могут проявиться в целой популяции всего за несколько поколений. Агрессивное поведение на самом деле является одним из наиболее генетически лабильных признаков. Мы постоянно обнаруживаем, что какой-то вид птиц или млекопитающих ведет себя исключительно территориально: тщательно обследует каждый квадратный метр своей территории, исполняет особые танцы, издает громкие звуки или распространяет характерные запахи, чтобы отпугнуть соперников того же вида от своего маленького уголка. Однако в одной и той же среде могут сосуществовать и другие, сходные виды, не проявляющие территориального поведения. Столь же резкие различия между видами проявляются и в других категориях агрессии. Можно сказать, что нет никаких доказательств широкого распространения единого агрессивного инстинкта{115}.

Причину отсутствия единого агрессивного инстинкта можно понять с помощью экологии. Большая часть агрессивных поведенческих реакций у представителей одного и того же вида связана с уплотнением окружающей среды. Для животных агрессия — это средство установления контроля над предметами удовлетворения потребностей: пищей и кровом. Когда количество обитателей возрастает, пищи и убежищ становится меньше. То же самое происходит и во время жизненного цикла. Чем плотнее популяция, тем чаще животные прибегают к угрозам и атакуют. Такое поведение заставляет членов популяции рассеиваться в пространстве, повышает смертность и снижает рождаемость. В таких ситуациях агрессию можно назвать «фактором, зависящим от плотности», средством контроля роста популяции. Постепенно интенсивность агрессии возрастает, и это приводит к замедлению и полной остановке прироста численности. Другие виды, напротив, испытывают недостаток ресурсов редко, а то и вовсе никогда не испытывают. Их количество сокращается в силу влияния других факторов, зависящих от плотности: нападения хищников, паразитов или миграции. Такие животные обычно миролюбиво относятся друг к другу, потому что их редко становится настолько много, что стоит проявлять агрессию в поведении. А поскольку агрессия не добавляет преимуществ, то это свойство вряд ли будет передаваться по наследству через естественный отбор{116}.

Вслед за Лоренцем и Фроммом журналисты частенько изображали человечество кровожадным видом, агрессивность которого трудно объяснить посредством науки. Однако это ошибочный путь. Да, мы имеем склонность к агрессивности, но вовсе не являемся самым жестоким видом животных на земле. Недавние исследования гиен, львов и тонкотелых обезьян показали, что эти животные дерутся насмерть, убивают детенышей и даже поедают друг друга гораздо чаще, чем люди{117}. Когда были проведены подсчеты количества убийств на душу за год, то люди заняли в списке агрессивных существ довольно низкое место. Я уверен, что такое положение сохранится, даже если учесть периодически возникающие в мире людей войны. Стаи гиен часто ведут между собой драки не на жизнь, а на смерть, и драки эти совершенно неотличимы от войн первобытных людей. Вот что пишет зоолог из Оксфорда Ганс Круук о драке над тушей только что убитой антилопы гну:

«Две группы смешались, издавая громкие звуки, но через несколько секунд снова разделились, и гиены Мунги бросились прочь. Их преследовали гиены Шершавых Скал. Прогнав противников, они вернулись к обглоданной туше. Но около дюжины членов стаи догнали одного из самцов Мунги и стали буквально грызть его — кусали за живот, лапы и уши. Жертва буквально скрылась под телами нападавших. Они грызли его минут десять, пока остальные члены стаи обгладывали скелет гну. Самца Мунги разорвали на части. Когда я осматривал его труп позже, то увидел, что ему откусили уши, лапы и тестикулы, перебили хребет. Огромные раны зияли на задних лапах и животе, все тело было покрыто черными кровоподтеками... На следующее утро я увидел, как гиена обгладывает труп, и заметил кое-что еще: примерно треть внутренних органов и мышц была съедена. Каннибалы!»{118}

Подобные истории можно найти в анналах естественной истории других видов млекопитающих. Подозреваю, что если бы у гамадрилов появилось ядерное оружие, они за неделю уничтожили бы весь мир. А в сравнении с муравьями, для которых убийства, стычки и настоящие войны — обычное дело, люди выглядят едва ли не абсолютными пацифистами. Если хотите убедиться в этом лично, то в большинстве городов и деревень в восточной части Соединенных Штатов наблюдать муравьиные войны не составляет труда. Достаточно лишь посмотреть на мелких черновато-коричневых муравьев, сражающихся друг с другом на тротуарах или газонах. Сражающиеся являются представителями соперничающих друг с другом колоний обычного вида Tetramorium caespitum. В войны бывают втянуты тысячи муравьев, а поле боя обычно занимает несколько квадратных футов травяных джунглей.

Наконец, даже самые жестокие формы человеческой агрессии не являются проявлением врожденной жажды, которая периодически прорывается через барьеры запретов. Модель «влечение-разрядка», созданная Фрейдом и Лоренцем, сегодня вытеснена более точным объяснением, основанным на взаимодействии генетического потенциала и обучения. Самые убедительные доказательства модели «культурного паттерна» были получены антропологом Ричардом Г. Сайпсом{119}. Сайпс отметил, что если агрессия — это качество мозга, которое накапливается, а затем высвобождается в соответствии с моделью «влечение-разрядка», то оно должно проявляться либо в форме войны, либо в виде самых явных ее заменителей — агрессивных видов спорта, злонамеренного ведьмовства, татуировок и других ритуализированных форм уродования тела, а также жестокого отношения к любым отклонениям. Следовательно, воинственные действия должны привести к сокращению своих менее воинственных замен. Если же, напротив, жестокая агрессия является реализацией потенциала, усвоенного в результате обучения, то усиление воинственности должно сопровождаться усилением роли ее заменителей. Сравнивая десять особо воинственных обществ с десятью самыми миролюбивыми, Сайпс обнаружил, что модель «культурного паттерна» преобладает над гипотезой «влечение-разрядка»: войны сопровождаются мощным развитием агрессивных видов спорта и других более мягких форм жестокой агрессии.