Пушистики и другие - Генри Пайпер

— Ну, быть может, если он попробует еще раз…

— Нет, мистер Кумбс.

Даже Фредерик Пендарвис, выносящий очередной приговор, не мог бы выглядеть более непреклонным.

— Я больше не стану подвергать этого пушистика подобным испытаниям. Ни его, ни Эббинг. У них обоих уже начали появляться симптомы невроза. Впервые вижу подобные симптомы у пушистиков. А что вы скажете о своих подопечных-обвиняемых, мистер Кумбс?

— Ну, свидетель, участвующий в тестировании, не обязан давать настоящие показания. К тому же мне вовсе не хочется, чтобы они научились лгать и потом делали это на суде. А как насчет пушистиков из дома Холлоуэя?

— Я говорил с мистером Холлоуэем. Он понимает всю серьезность ситуации, но категорически против того, чтобы мы использовали кого-то из его семьи, или из семьи майора Ланта, или Герда и Рут ван Рибеков. Он использует этих пушистиков в качестве учителей и вовсе не хочет, чтобы в школе пушистики учились лгать.

— Понятно. Да, разумеется. — Джек не из тех людей, которые готовы выиграть битву и проиграть войну. — А других пушистиков нет?

— Ну, миссис Хоквуд вряд ли согласится, чтобы мы учили тех пушистиков, которых предоставили ей для школы, изворачиваться и увиливать. А те, кто помогает мне работать с психически больными, действуют успешно именно потому, что никогда не противоречат реальности. Не знаю, мистер Кумбс.

— Ну что ж! Только не забудьте, что у нас всего три недели до начала суда.

Мудрый чувствовал себя несчастным. Они провели в этом месте четыре дня и четыре ночи, и никто не хотел уходить. Место было хорошее, он и сам бы с удовольствием пожил здесь подольше — только ему еще больше хотелось найти Место Больших.

Это место они нашли в тот день, когда шел дождь, почти на закате, поднимаясь вдоль маленькой течь-воды по узкому ущелью. Поначалу ущелье было очень широкое, а потом постепенно сужалось и сужалось, по мере того как склон горы становился круче. Они нашли хорошее логово: дерево, упавшее в маленькую ложбинку рядом с выступом скалы. Под выступом и стволом земля была сухая, хотя с утра и до времени, когда солнце выше всего, шел сильный дождь. Они набрали много папоротника и сделали большую постель, на которой всем хватило места, и спрятали блестячки, чтобы утром, когда они отправятся на охоту, не пришлось тащить их с собой. Вечерами, поскольку у них уже было готовое логово, они дотемна играли на берегу маленькой течь-воды. Поблизости были вкусные растения, внизу и на склонах по сторонам паслись хатта-зосса и, что самое замечательное, здесь было множество затку — больше, чем кто-либо из них видел за всю жизнь. В последний день они нашли и съели целую ладонь и еще один палец затку, так что каждому досталось почти по целому затку.

После того как они перешли течь-воду на правую руку солнца, они несколько раз видели леталки. Они все время пролетали вдалеке, в стороне восхода; похоже, они все летели вдоль большой-большой течь-воды, которая текла с правой руки солнца к левой руке солнца. Большая и кое-кто еще боялись и прятались от них, но это было глупо: леталки были далеко, и Большие не могли их увидеть. Большая говорила, что они охотятся, и если найдут их, то всех съедят. Глупая все-таки эта Большая! Большие ведь Народ, а Народ не ест Народ. Глупо даже думать о таких вещах. Это только годза едят друг друга. А Большие, наверно, ненавидят годза, потому что они убили их, когда нашли. Но Большая и Камнелом с Собирателем, которые ее слушались, испугались, и их дурацкая болтовня напугала остальных.

Пыряло Больших не боялся. Он говорил о том, как хорошо будет их найти и подружиться с ними. Но прочие принялись на него кричать, и это послужило началом ссоры. После этого Пыряло молчал, даже когда они с Мудрым оставались наедине.

Вот и сейчас они вдвоем бродили вдоль течь-воды, разыскивая затку и стараясь держаться подальше от тех мест, где пасутся хатта-зосса, чтобы не распугать их. Прочие все были в логове, отдыхали или играли; они все утро охотились, убили много хатта-зосса, и все были сыты. Камнелом делал еще один нож, лучше старого, а прочие раскладывали на земле камешки, считая, сколько хатта-зосса и затку они убили. Они будут заниматься этим почти до заката, а потом снова пойдут охотиться. И так каждый день.

Хорошо иметь такое место, где можно отдыхать и играть во все, во что захочется, и не переходить все время с места на место. Пыряло как раз говорил об этом.

— Найдем место, как это, когда придем в Место Больших, — сказал Мудрый Пырялу. — Может быть, у Больших таких мест много. Они отправляются далеко на леталках охотиться, а потом всегда приходят назад в одно место.

— Ты думаешь. Большие живут за горой?

Мудрый кивнул:

— Может быть, за другой горой, за многими горами. Но Большие живут там, где левая рука солнца.

В этом Мудрый был уверен. Он пытался сообразить, откуда он это знает, но с этим было сложнее. Он указал в сторону правой руки солнца, на горную цепь за рекой, которую они перешли ладонь дней тому назад. Потом сел на землю, подобрал палку и провел на земле черту:

— Течь-вода мы перешли по камням. Помнишь?

Пыряло, присевший рядом на корточки, кивнул.

— Потом пришли сюда, к большой-большой течь-вода, которую никто не может перейти. Большая-большая течь-вода идет к правой руке солнца. Где-нибудь далеко-далеко с левой руки солнца большая-большая течь-вода маленькая, вроде этой, выходит из земли.

Пыряло согласился. Всякая течь-вода где-нибудь выходит из земли, это знают все. Течь-вода становится большой оттого, что в нее впадает много других течь-вода. Мудрый провел другую линию, чтобы показать большую-большую течь-воду.

— Это должно быть далеко-далеко, чтобы большая-большая течь-вода успела стать большой. Много маленьких течь-вода в нее впадали, — размышлял вслух Пыряло.

— Да. Это место — никто о нем не знает. Никто о нем говорил. Большие приходят из места, о котором никто раньше не говорил. Место далеко-далеко. И леталки приходят с левый рука солнца. Мы знаем — мы видели.

— Большой, должно быть, очень умный, — сказал Пыряло. — Ходит на леталке, делает шум-гром. Я думаю, леталка — сделанная вещь. Большой делает ее, как мы делаем дубинку, как мы делаем рубило. Я думаю. Большой сделал блестячки тоже.

Мудрый кивнул. Он и сам так думал.

— Среди Больших мы станем как маленькие дети, — сказал он. — Совсем не мудрый. Народ помогает маленьким детям, учит их. Большие будут помогать нам, учить нас. Большие не дают годза, не дают хеш-назза ловить нас, есть нас. Шум-гром делает годза, хеш-назза мертвыми.

Он посмотрел на противоположный склон долины; отсюда еще было видно то ущелье, где они спасались от хеш-назза. А Большие не стали бы бежать и спасаться; они сделали бы хеш-назза мертвым, разрубили и съели.