О психоанализе - Карл Густав Юнг

никогда не приходило в голову обвинять лично Фрейда в бесчисленных ложных представлениях о сути психоанализа. Я прекрасно знаю, что Фрейд, будучи эмпириком, всегда публикует только предварительные формулировки, которым он, конечно, не приписывает никакой незыблемой ценности. Но столь же несомненно и то, что научная общественность склонна делать из них символ веры, систему, которая, с одной стороны, утверждается так же слепо, как с другой – оспаривается. Я могу лишь сказать, что из всей совокупности трудов Фрейда со временем выкристаллизовались некоторые общие концепции, которые обе стороны трактуют слишком догматично. Эти взгляды привели к ряду неверных технических аксиом, существование которых не может быть прослежено с какой-либо определенностью в работах самого Фрейда. Мы знаем, что в разуме творца новые идеи гораздо более пластичны и гибки, чем в разуме его последователей. Они не обладают его творческой силой и восполняют этот недостаток догматической преданностью, равно как и их противники, которые, подобно им, цепляются за мертвую букву, ибо не могут уловить ее живого содержания. Таким образом, мои слова адресованы не столько Фрейду, который, как мне известно, в какой-то мере признает целевую направленность невроза, сколько публике, продолжающей спорить о его взглядах.

Из сказанного выше очевидно, что мы можем проникнуть в историю невроза только в том случае, если признаем, что каждый отдельный элемент в нем служит некой цели. Это позволит нам понять, почему данный конкретный момент в истории нашей пациентки стал патогенным и почему именно он был выбран в качестве символа. Через понятие регрессии теория освобождается из узких рамок детских переживаний, и текущий конфликт приобретает значение, которое эмпирически ему принадлежит. Как я уже говорил, Фрейд сам ввел понятие регрессии в своих «Трех очерках», справедливо полагая, что опыт не позволяет нам искать причину невроза исключительно в прошлом. Если верно, что реминисценции вновь обретают силу главным образом благодаря регрессивной активации, то возникает вопрос, могут ли на первый взгляд определяющие влияния этих реминисценций иметь своим источником исключительно регрессию либидо.

Как вы уже слышали, сам Фрейд в своих «Трех очерках» дает нам понять, что инфантилизм невротической сексуальности по большей части обусловлен регрессией. Это утверждение заслуживает гораздо большего внимания, чем то, которое ему было уделено в вышеупомянутой работе. (Впрочем, в своих более поздних трудах Фрейд придает ему должный акцент.) Дело в том, что регрессия либидо практически исключает этиологическое значение детских переживаний. Нам и прежде казалось странным, что эдипов комплекс и комплекс Электры должны оказывать решающее влияние на формирование невроза, если эти комплексы присутствуют у всех, даже у людей, которые никогда не знали своих отца и матери и воспитывались приемными родителями. Я анализировал несколько случаев такого рода и обнаружил, что инцестуальный комплекс был развит у них так же, как и у других пациентов. На мой взгляд, это убедительное доказательство того, что инцестуальный комплекс не столько реальность, сколько чисто регрессивное фантазийное образование, и что конфликты, вытекающие из него, скорее сводятся к анахронистической приверженности инфантильной установке, нежели к реальным инцестуальным желаниям, которые есть не что иное, как прикрытие для регрессивных фантазий. С этой точки зрения детские переживания влияют на развитие невроза только тогда, когда становятся значимыми благодаря регрессии либидо. В поддержку данной гипотезы свидетельствует тот факт, что ни инфантильная сексуальная травма, ни инцестуальный комплекс, присутствующие в каждом из нас, не вызывают истерии. Невроз возникает только тогда, когда инцестуальный комплекс активируется регрессией.

Это подводит нас к вопросу о причинах регрессии либидо. Чтобы ответить на него, мы должны внимательно изучить условия, при которых возникает регрессия. Обсуждая эту проблему со своими пациентами, я обычно привожу следующий пример: скалолаз, пытающийся достигнуть некой вершины, встречает на своем пути непреодолимое препятствие, например отвесную скалу, взобраться на которую совершенно невозможно. После тщетных поисков другого пути он поворачивает назад и с сожалением отказывается от идеи восхождения. Он говорит себе: «Я не в силах преодолеть это препятствие, поэтому я поднимусь на другую, более доступную гору».

Здесь мы видим нормальное использование либидо: наш скалолаз поворачивает назад, когда сталкивается с непреодолимой трудностью, и использует свое либидо, которое не смогло достичь первоначальной цели, для восхождения на другую гору.

Теперь представим, что скала в действительности не была такой уж неприступной с точки зрения физических способностей человека, но что он отступил из чистого страха. В этом случае существуют две возможности:

1. Человек, рассердившись на свою же трусость, в другой раз постарается побороть робость или скажет себе, что таким боязливым вообще следует отказаться от столь дерзких восхождений. Во всяком случае, он признает, что его моральных сил недостаточно для преодоления трудностей. Таким образом, он применяет либидо, которое не достигло первоначальной цели, к полезной самокритике и составлению плана, как осуществить желаемое восхождение с учетом его нравственных возможностей.

2. Человек не признает своей трусости и категорически утверждает, что скала неприступна. Хотя он видит, что известная доля мужества позволила бы преодолеть препятствие, он предпочитает обманывать себя. В результате складывается психологическая ситуация, имеющая важное значение для нашей проблемы.

В сущности, человек осознает, что физически преодолеть эту трудность возможно; он просто морально на это не способен. Разумеется, он отбрасывает эту мысль, ибо она ему неприятна. Он столь высокого о себе мнения, что не может признать своей трусости. Он кичится своей храбростью и предпочитает утверждать, что восхождение невозможно, тогда как в действительности ему просто не хватает смелости. Таким образом, он вступает в противоречие с самим собой: с одной стороны, он правильно оценивает ситуацию, с другой – прячет это знание за иллюзией храбрости. Он вытесняет правильное понимание и пытается навязать реальности свои субъективные иллюзорные суждения. В результате этого противоречия либидо расщепляется, и две его половины вступают в борьбу друг с другом. Желание взобраться на гору противопоставляется подкрепленному надуманными аргументами убеждению, что на гору взобраться нельзя. Он отступает не из-за какой-то реальной проблемы, а из-за искусственного барьера, созданного им самим. Он находится в разладе с самим собой и страдает от внутреннего конфликта. То берет верх осознание собственной трусости, то упрямство и гордость. В обоих случаях либидо вовлечено в бесполезную внутреннюю войну, в силу которой человек становится неспособным к любым новым предприятиям. Он никогда не осуществит своего желания взобраться на гору, ибо глубоко заблуждается в оценке своих нравственных качеств. Его эффективность и приспособленность снижены; одним словом, он становится невротиком. Либидо, отступившее перед трудностями, не привело ни к честной самокритике, ни к отчаянной попытке преодолеть препятствие любой ценой; оно использовалось только для того, чтобы поддержать дешевое притворство: мол, восхождение