Афганистан - мои слезы - Давид Лезебери

Подскочив на ухабах в последний раз, рикша остановился. Джули заплатила водителю и вошла в госпиталь.

Через час Джули влетела в наш номер и стала весело кружиться по комнате. Радостная и возбужденная, она провозгласила: «Давид, мама и ребенок чувствуют себя нормально! И мы с Бибигюль прекрасно понимали друг друга!».

Когда Джули снова пришла навестить Бибигюль, Бибигюль спросила, есть ли у нас дети. Джули улыбнулась и ответила: «Нет. Мы с мужем очень любим детей, но Бог пока не дал нам ребенка. Худай да рауки (Да благословит Господь нас детьми)».

Затем она рассказала Бибигюль, что семь лет работала учительницей первого класса. Этим объяснением и завершился их разговор, но Джули знала, что Бибигюль опечалилась из-за того, что у нас не было детей. В Афганистане отсутствие сына для женщины — смертельное горе, потому что сын берет на себя заботу о престарелых родителях. Бездетность там часто считается проклятием.

Прежде чем Джули и Бибигюль расстались, Джули услышала слова, которые ей так часто говорили мусульманские женщины: «Я буду молиться, чтобы у тебя был ребенок», — сказала Бибигюль.

Нежно глядя ей в глаза, Джули ответила: «Спасибо, Бибигюль, ты очень добра».

За время нашего проживания в гостинице «Джон» нам довелось повстречаться с разными людьми. Одним из них был Карим, удивительный парнишка лет девятнадцати. Каждый раз, когда я встречал Карима, у него на лице неизменно сияла широкая улыбка. Высокий, мускулистый и обычно одетый в жилет поверх традиционной афганской рубахи и брюк, он был чрезвычайно проворным парнем.

Карим, казалось, всегда был счастлив. Каждый раз он неуклонно приветствовал меня вопросом: «Дауд, ты есть счастливый? Ты есть счастливый?». Мы его так и прозвали — «Мистер Счастливый».

Он часто приходил ко мне, чтобы попрактиковаться в английском. Иногда он приносил на проверку свои работы. Его веселое расположение духа всегда озаряло мой день.

Как-то раз, когда мы с ним сидели на разваливающихся деревянных стульях на крыше гостиницы, я задал Кариму вопрос.

— А знаешь ли ты... уверен ли ты, что, когда умрешь, непременно попадешь на небо? — спросил я. Хотя до этого мы много раз беседовали с моим другом о Боге, я никогда еще не задавал ему подобного вопроса.

— О, Дауд, этого никто не может знать, — ответил Карим. — Только Богу это известно. Только Бог знает, попадешь ты в ад или в рай.

— Но, Карим, вот я, к примеру, точно знаю, что когда умру, попаду на небеса, — возразил я.

— Ой, не говорите так, господин Дауд. Вы этого не можете знать!

Он замотал головой с таким отчаяньем, что у него едва не слетела нуристани (шапочка). Затем повторил:

— Вы этого знать не можете. Только один Бог это знает, — и продолжил: — Вы самонадеянный, ужасно самонадеянный и дерзкий человек, если можете так говорить.

— Верно, Карим. Если бы я сам от себя сказал, что после смерти попаду на небо, это действительно было бы чрезвычайной дерзостью и самонадеянностью. Но когда Бог сам нам это говорит в Святой Библии, тогда я это точно знаю, и кто я такой, чтобы ставить под сомнение то, что говорит Бог?

Он смотрел на меня в задумчивости какое-то время, затем покачал головой, как будто боролся с собственными мыслями. Противоречие между тем, во что он всегда верил, и верой в слова Святой Библии было для него неразрешимой дилеммой. Но эта непримиримая внутренняя борьба не отдалила его от меня. Все время, пока мы жили в гостинице «Джон», Карим постоянно навещал меня, мы занимались английским и подолгу разговаривали о Боге.

Еще один человек, с которым мне довелось повстречаться во время нашего пребывания в Пешаваре, был Абдул Мохаммед Хан, пакистанский офицер в отставке, воевавший в Бирме[11] во время второй мировой войны. Этот человек был прямой противоположностью Кариму. Он был вечно сердит и постоянно жаловался на жизнь. При этом он часто обижал окружающих, потому что люди ему были абсолютно безразличны. Когда меня впервые представили господину Хану, у него был такой вид, будто мое присутствие нарушило все его планы. После нашей первой встречи я особо не задумывался об этом человеке, поскольку было очевидно, что он не жаждал продолжения нашего знакомства.

Летом наши друзья попросили нас с Джули присмотреть за домом, который они снимали у господина Хана, и этот сердитый пакистанец иногда заглядывал к нам, чтобы проверить, все ли в порядке в доме. Однажды я неожиданно столкнулся с ним, выходя из-за угла здания. К моему изумлению, в тот момент, когда я его увидел, я почувствовал, что Дух Божий дал мне указание: «Подружись с господином Ханом». Я попытался так и сделать.

Несмотря на нагловатые манеры старого вояки, которые порой задевали меня, чем больше мы с ним общались, тем больше он мне нравился. Я пришел к заключению, что манеры эти — не что иное, как защитная маскировка. Господин Хан был состоятельным человеком и, если не считать прислуги, жил в доме один. Хотя дом его не был вычурным, он, безусловно, отражал размеры его состояния.

Через некоторое время господин Хан пригласил меня к себе в гости. За этим приглашением последовало немало других встреч, которые порой сопровождались изысканными обедами. Там, среди дорогих предметов искусства и восточных ковров, я выслушивал его мнения об англичанах (которых он презирал), американцах и русских (которые, по его мнению, стремились к мировому господству и были причиной большинства мировых проблем). Он высмеивал практически все, кроме Бога.

Я обнаружил, что у господина Хана — невероятная страсть к чтению. Полки его библиотеки были забиты книгами на самые разные темы — от военной истории Азии до Шекспира, которого он часто цитировал. Это изумляло меня, потому что я знал, как он не любит англичан. Хотя, казалось, сам он не замечал противоречивости своих слов и поступков.

Однажды, во время моего очередного визита, господин Хан неожиданно спросил меня:

— Почему ты так хорошо ко мне относишься? Почему тратишь на меня свое время?

Сначала я не знал, что ему на это сказать, затем почувствовал, что Господь хочет, чтобы я ему рассказал о том дне, когда Дух Божий сказал: «Подружись с ним».

Я подумал, что господин Хан наверняка мне не поверит или даже высмеет меня, но, к моему изумлению, он спросил:

— Это действительно то, что тебе сказал Бог?

— Да, — ответил я.

После он еще несколько раз просил меня: «Давид, пожалуйста, расскажи мне еще раз о том, как Бог сказал тебе со мной подружиться».

Каждый раз я рассказывал одну и ту же историю.

«Этот день важен для него, — думал я. — Интересно почему?»

Я никогда не знал, чего ждать от господина Хана.

— Я хочу прочитать всю Библию, — заявил он однажды. — Ты можешь достать мне Библию?

— Конечно, — ответил я.

Позже он сказал, что проводит большую часть дня за чтением Библии. Время от времени он рассказывал мне то, о чем читал. Его особенно захватывали обычаи еврейского народа. Господин Хан сказал, что точно так же, как слуга Авраама клялся, положив руку под стегно, в том, что выберет Исааку невесту из своего народа, одно из пуштунских племен до сих пор приносит клятвы подобным образом.

Однажды, когда я пришел в гости к господину Хану и его слуга пригласил меня войти, господин Хан принялся на меня кричать:

— Вы, последователи Христа, — желтопузые трусы! Никакого характера!

Как всегда, он застал меня врасплох.

— В чем дело, господин Хан? — спросил я.

Он еле сдерживал ярость, глаза его пылали негодованием. Он продолжал кричать:

— Ты знаешь, что я прочитал сегодня в Новом Завете? Эти паршивые ученики бросили Иисуса одного в Гефсиманском саду! Сам Иисус мне очень понравился, но его последователи — никуда не годные дезертиры! Мы, пуштуны, ни за что бы не отступили, а бились бы до последнего!

Я не мог найти слов, и не потому что не знал, что сказать, а потому, что его ярость привела меня в замешательство. Я попытался объяснить ему, что Иисус Сам не позволил Своим ученикам вступить в битву в саду, и что после воскресения Иисуса и дня Пятидесятницы в Его учениках произошла большая перемена.

— Книга Деяний Апостолов в Библии описывает учеников Иисуса как невероятно смелых и отважных людей, — сказал я ему и добавил, что он в этом сам сможет убедиться, если продолжит читать Библию. Однако мне казалось, что из-за своей ярости он в тот день не услышал ни единого слова из всего того, что я пытался ему сказать.

Спустя какое-то время господин Хан пригласил меня к себе на ужин. Он сказал, что закончил читать Библию. Никогда раньше я не видел его таким спокойным и задумчивым, как в тот вечер. Медленно он провел рукой по своим редеющим волосам с проседью, затем наклонился ко мне и очень тихо сказал:

— То, о чем я прочитал в Новом Завете, — очень хорошо. Более того, это слишком хорошо, чтобы быть правдой — этого просто не может быть.