Двери открываются - Екатерина Анатольевна Шабнова

– Я о прорехе, конечно.

Прореха. Уля редко слышала это слово и еще реже употребляла его. Кажется, только на письме. Оно ассоциировалось с банкой, в которой бабушка хранила пуговицы. С тем разом, когда Уля повисла на заборе на собственных шортах. С любимой футболкой, которая пошла на тряпки для пола. Но незнакомец произносил это слово как-то странно. Словно оно было неродным для его – их? – языка. (Говорили ли они на одном языке, или это был случай с вавилонской рыбкой – только каким-то неуловимым образом без самой рыбки? Ха-ха, «неуловимым». «Рыбка». Поняли?) Будто слово было хрупким – или наоборот, неразрушимым. С другой стороны, хоть не с большой буквы, и на том спасибо.

Уля подняла голову и вперилась взглядом в то место, где полчаса назад чернела узкая полоска темноты – от угла и внутрь комнаты отдыха. Чтобы дотянуться до нее, пришлось двигать игровой диван. Даже с крокодилом было проще: тот лениво заполз обратно в темноту, стоило незнакомцу погреметь электрическим чайником и запустить его подальше отсюда. Куда-то за пределы помех. За пределы тьмы.

Но сначала парень жестами велел Уле не шевелиться и забрал кружку. Перевернул ее – и на ладонь выпало то, что при ближайшем рассмотрении оказалось иглой. Уля готовилась увидеть «кафку», но тот, похоже, не торопился показываться на свет. Игла… уж не ею ли этот слишком уж радостный незнакомец заштопает… прореху?

Уля довольно быстро схватывала новую информацию, когда того требовала ситуация. Она доверяла своим глазам, хотя бесконечное болото, летающий поезд и могила в конце закольцованного пути находились в опасной близости от категории «галлюцинации». Уля все еще не исключала версию об отравлении газом. Или болотными парами. Но сон и смерть были вероятнее.

Она опустила взгляд в кружку. Пустую кружку, в которой больше не было хаотичных металлических переливов «кафки». Подумала об отравленных иглах. Снова перевела взгляд на то место, где незнакомец прижал друг к дружке иссеченные помехами края реальности и сшил их вместе. Без всяких видимых нитей.

Видела ли она раньше такую прореху? После сегодняшних (сегодняшних ли?) приключений…

– Пожалуй, не видела.

– Ты что, не уверена?

Уля вдруг обнаружила, что незнакомец не сводит взгляда с кружки. Хотелось произнести: «Мои глаза немного повыше», но это было куда неуместнее белого крокодила и разрыва в пространстве – времени. Ха. Интересно, что еще могло выпасть из… Нет-нет-нет-нет. Нет. Уля мысленно мотнула головой.

Никакого интереса. Никаких поездов. Никаких «кафок».

– Я уже ни в чем не уверена.

– Тебя здесь быть не должно, – выдохнул он и опустил затылок на каретку – взъерошенные волосы рассыпались по дивану подобно полудохлому морскому ежу.

Уля машинально выпалила:

– А тебя должно?

Явно не таким должен был быть ее второй вопрос. Звучало так себе, но она не собиралась отказываться от своих слов. Она с вызовом приподняла подбородок и повернулась к незнакомцу.

– Ладно, допустим, это правильно поставленный вопрос. – Парень пожал плечами. – На который я толком не могу дать ответа. А вот обувь моя тут быть должна, но ее, как видишь, нет.

Уля опустила взгляд – незнакомец пошевелил пальцами ног. Не хотелось узнавать, куда делась его обувь. Может, он потерял ее примерно так же, как Уля чуть не потеряла верные лодочки. Может, в его жизни тоже было место голодному вечному лифту.

Уля почувствовала надвигающуюся мигрень. Виски начало покалывать невидимыми иголочками (ха-ха). Еще немного, и боль обернет голову обручем – словно кто-то хотел сделать ей приятное, но не угадал с размером.

– Это очень простой вопрос.

– Ага.

– Даже я могу на него ответить.

Он снова улыбнулся – неровно, открыв взору один из своих клыков.

– Да ну? Удиви-ка меня.

– Тут никого не должно быть. – Уля обвела комнату взглядом. – Даже аллигатора.

– Это был крокодил, – пробормотал ее сосед, а потом добавил, уже громче: – Но ты права.

Уля снова опустила взгляд на кружку.

Между ними повисла тишина. Уля чувствовала, что ее тут тоже быть не должно, но в то же время ей казалось, что у них есть все время на свете.

– Кстати, почему крокодил? Я так и не выучила разницу.

Незнакомец резко выпрямился, подтащил ноги на диван, скрестил их и сложил руки в подобие челюстей.

– Все дело в форме пасти. U-образная и…

– О! Всё, я вспомнила! – поспешила заверить его Уля. – Спасибо.

– Всегда пожалуйста!

На этот раз молчание показалось ей почти дружелюбным.

– Я не знаю, как здесь оказалась.

– Здесь – в смысле, в этой жизни?

– Здесь – в смысле, прямо здесь, на этом диване. На этом этаже. То есть… – Уля нахмурилась. – Я знаю это здание. Здесь находится офис нашей газеты, но кто-то успел тут хорошенько все… отремонтировать.

Уля вдруг вспомнила все те передачи, в которых семьям благоустраивали комнаты или квартиры. Люди улыбались, даже если им не особо нравились дизайнерские решения. Вряд ли кто-то захотел бы видеть в своем доме доисторического аллига… то есть крокодила. Или болото. Люди даже виды на кладбище не очень любят, что уж говорить об оградке посреди лестничного пролета.

Незнакомец фыркнул, а потом расхохотался в полную мощь.

– Прости-прости, я не над тобой, просто… отремонтировать! Да, можно и так назвать! Уф! – Он выдохнул, а потом продолжил, но тихо, почти себе под нос: – Давненько не разговаривал с людьми. Отвык-отвык. Путаюсь.

– А с кем тогда ты разговаривал? – почти с ужасом спросила Уля.

Если он упомянет инопланетян, призраков или даже шпионов – она не удивится. Не удивится, и всё тут.

– В основном с самим собой, – он опять улыбнулся.

Уля метнула взгляд в сторону шва, который все еще буквально висел в воздухе.

Что ж.

– Как тебя зовут?

– Ра… То есть… – он замялся, словно ему редко задавали этот вопрос. – Рахи. Да. Да-да-да, Рахи. Так меня и зовут.

Уля очень сомневалась, что это правда. Но что ей оставалось делать? Уличить его во лжи?

– Акулина.

– Что? – Выражение его лица стало таким растерянным, словно Уля пыталась донести до него что-то совсем уж не известное науке.

– Имя. Мое имя.

Она никогда не представлялась полным именем. Предпочитала, чтобы люди думали, будто ее зовут Ульяной. Более солнечно и менее кровожадно. В детстве она слишком часто и без разбору бросалась своим именем, а теперь прятала его за пчелиным сокращением.

Уля прокатила по языку и зубам свое имя и задумалась. Может, все дело было в том, что она все еще не считала происходящее до конца реальным? Потому и не заваливала Рахи